Не знаю, что на меня нашло, но я тоже присела на корточки рядом с необычным осколком и протянула руку к гладкой каменной поверхности. Ледяные иглы вонзились в ладонь, и прежде чем царящая в подземных коридорах тьма накрыла меня с головой, я успела увидеть, как еще пять рук — тонкие девичьи и крупные мужские — коснулись осколка.

А потом…

Я еще помню то время, когда нас было много. Плоть от плоти материка Винней, мы были первой разумной расой, населившей его. Мы всегда были единственными, кто умел слушать голос земли под нашими ногами и шепот камней в серых горах. Я не знаю, кто создавал этот мир, но он поступил не слишком мудро, позволив молодым расам придти на тот материк, где уже счастливо и привольно жили мы, раса ирч. Люди, эльфы, темные, феари, сайг, аккуры, йоны — все они были непоседливыми и крикливыми детьми по сравнению с нами. С теми, кого непочтительно называли «каменными людьми». Что знали они — даже эльфы и темные, чей век непозволительно долог — о настоящем покое и гармонии, заключенной в камне? Мы не могли позволить им по воле взбалмошного демиурга расселиться на нашей земле. Но идти войной на нелепых созданий было против наших правил. Мы не хотели их убивать — земля не простила бы нам пролития крови. Тогда те из нас, кому была ведома высшая мудрость, заключенная в сердце материка Винней, создали величайший артефакт Виннея, камень, до поры до времени таящийся в недрах земли между Браккенскими озерами. Уже много позже темные дали ему имя на том наречии, на котором привыкли давать все свои имена — Ригнальяр. Сила для одного. И этим одним должен был стать кто-то из нашей расы. Мы не хотели убивать молодые расы. Пролитая на великий артефакт чистая кровь каждой из них позволила бы нам получить власть над умами всех живущих на Виннее. Молодые расы покорились бы нашей воле, и со временем мы могли бы распространить эту власть на другие материки…

Гладкая плита из обычного серого с черными вкраплениями камня. Семь углублений-чаш по кругу — для жервенной крови, и кровостоки, ведущие в центр. Туда, где пустой глазницей смотрела в небеса самая глубокая из чаш, в которой смешается и вскипит безумная смесь крови молодых виннейских народов. Семь чаш и семь знаков, в которых только сведущий в древней письменности старшей расы мог бы распознать слова, обозначающие младшие расы.

Но вышло иначе. Нам ли не знать, что и в камне есть душа? Каменный артефакт ирчей повел себя, как живое строптивое существо, не желая становиться тупым орудием в наших руках. Он самовольно преобразился, и на его поверхности появилась восьмая чаша и восьмой символ. Раса ирч. Горькая ирония мира, насквозь пропитанного магией — обернуть наше тайное оружие против нас же самих. Теперь любой мог воспользоваться артефактом — хоть человек, хоть эльф, хоть йон. Найти восемь жертв и в заветную ночь, когда Ригнальяр появляется из-под земли не подпустить к камню других претендентов — вот и вся наука.

Так случилось, что когда Ригнальяр жестоко подшутил над ирчами, сила старшей расы стала покидать нас. Не знаю, что стало причиной, а что следствием. То ли нам не стоило тратить столько сил на создание артефакта — теперь мы сполна платили за это. То ли артефакт стал предзнаменованием конца нашей эры, и его выход из-под нашего контроля стал тенью смерти, павшей на расу ирчей. Так или иначе, мы не могли больше противостоять молодым расам, и вынуждены были уйти в скальные лабиринты подгорных пещер. Там никто из живущих на поверхности и не подумал бы нас преследовать — мы выбрали не лучшее с их точки зрения место обитания, на которое помимо нас никто и не претендовал. Мы теряли силу и не заботились больше о потомстве. Раса ирчей умирала. Мы ушли, а Ригнальяр остался там же, где был создан — под землей, между Браккенских озер. Остался, чтобы дразнить умы охотников за силой и властью всех времен и народов. Теперь и кто-то из ирчей мог лечь на алтарь во имя непреложной власти какого-нибудь могущественного инорасца.

Именно это едва не случилось со мной.

Теперь я так стар, что уже не помню, какие дороги привели меня тогда в ту заветную долину. В то время старики нашей расы один за другим обращались в камень, и я знал, что остаюсь едва ли не последним ирчем на Виннее. Я знал, что мне должно сделать, чтобы исправить ошибку тех мудрых, что были прежде меня, тех, кто сумел создать Ригнальяр. На нашем прекрасном материке не должен безраздельно властвовать какой-нибудь взбалмошный человек или наивный сайг. Меня назначили в жертву сразу несколько охочих до власти инорасцев, но я сумел перехитрить их всех и отколоть от Ригнальяра часть, отмеченную знаком ирчей. Я забрал эту неимоверную по меркам других рас и посильную ирчу ношу с собой в горы Вель и поклялся себе оставаться живым так долго, как смогу. Ведь за все время моей жизни, за все время, пока еще жива раса ирчей, но ее кровь не может пролиться на Ригнальяре, никто не сможет завладеть «силой для одного».

Однако ирчи, вопреки заблуждениям непросвещенных, не бессмертны. Я держался так долго, как не удавалось еще никому до меня — за пределами моих гор пролетело немало столетий. Но однажды настало и мое время уйти. Пришел мой час в последний раз взглянуть на осколок Ригнальяра, который все это время лежал в некогда прекрасном, а теперь частично заваленном подземном коридоре, и сделать один единственный шаг назад, сливаясь со скалой. Видели ли вы хоть раз, как умирают ирчи? Нет, мы не становимся каменными статуями, какие бы сказки не рассказывали там, на поверхности. Мы просто делаем шаг назад и растворяемся в безмолвной прохладе живого виннейского камня. Или в один миг рассыпаемся множеством гладких разноцветных камешков на берегу реки.

Последним, что я видел, прежде чем тьма и покой навсегда завладели мной, был Ригнальяр. В моем видении он снова менялся — зарастал, как живой, отколотый мною край, и камень становился ровным. Расы ирчей больше не осталось — ни живой, ни мертвой.

Не осталось и памяти о ней, даже на том могущественном артефакте, который ирчи когда-то создали собственными руками.

Глава 46

— Эй, длинный, тебе кто-нибудь говорил, что со своей огромной книжкой ты так выглядишь… ухохочешься просто!

Ючу показалось, что он все еще грезит наяву. Но в отличие от истории последнего ирча, которую маг лицезрел как будто бы глазами главного действующего лица, в теперешней картинке не было совершенно ничего трагического и возвышенного. На Юча смотрели мутные глаза раскрасневшейся от сдерживаемого смеха Алаты. Девушка сидела прямо на полу, едва ли не на осколке легендарного Ригнальяра. Рядом дружно хрюкали от смеха Эш, Азаль и Натэя — все трое обнимались, мигом забыв о молчаливой враждебности между отвергнутой магичкой и сладкой парочкой «воин-сайг». Шактаяр — воплощение ироничности и вместе с тем здравого смысла — теперь погибал от хохота, привалившись к каменной стене и судорожно согнувшись пополам.

Первой мыслью Юча было, что он все еще не очнулся от странных видений, насылаемых мертвым, но все еще могущественным осколком Ригнальяра и не менее мертвым и могущественным ирчем. Маг даже ущипнул себя раз или два. Не помогло. Всеобщая истерика спутников Юча — палец покажи, умрут от смеха! — продолжалась.

— Ой не могу! — стонала Натэя. — Все эти лабиринты, надо же было столько выкопать! Как будто сидишь в кишках у какого-нибудь огромного ирча величиной с гору!

Незатейливая шутка магички была встречена восторженным воем и новыми приступами сдавленного хрюкания и всхлипываний.

— В кишках! — аларинец хлопал себя по коленям и тряс головой, от чего его роскошные черные с золотистыми прядями волосы превратились в сплошной колтун. — В кишках у ирча! Я, аларинец, сижу в пузе какой-то каменной твари! О великий Оллохор, я сейчас лопну от смеха!

— У этого вашего бога такое идиотское имя! — всхлипнул Эш. — Ол-ло-хор, ой держите меня, девочки!

«Девочки» послушно держали и хихикали не переставая, в том числе Азаль, которой с ее путаницей в ипостасях хихикать так по-человечески вообще-то не полагалось.