«Она внимательно следит, не образовались ли дырки на перчатках отца. Она искусная мастерица готовить овсянку, сыворотку, тапиоку, куриный бульон, крепкий бульон и тысячу маленьких домашних деликатесов для больного… Она не придумывает отговорок, чтобы не почитать отцу вечером и не выслушивать его наставлений… Она не знает ничего об иконоборчестве или о миссии женщины. Она изучает домоводство, в совершенстве владеет общими правилами арифметики… Она проверяет приходящие каждую неделю счета и не краснеет, когда ее видят в воскресенье в лавке мясника».

Мужчины пусть производят, а женщины лишь потребляют, домашний очаг пусть будет убежищем от окружающего мира, а «ангел в доме» будет окутан ореолом безгрешности. И к середине XIX века на женщин уже смотрят как на средство очищения индустриального общества. «Квотерли ревью» предлагает стране «воспользоваться орудием, которое вложил нам в руки Господь… В очищение потока безнравственности омойте его благотворным целомудрием английской женщины». Неудивительно, феминистские толкования истории выступают против смирительной рубашки, что навязана женщинам этим идеализированным представлением о женственности. Примером может служить образ миссис Рочестер. часто появляющейся на страницах романа Шарлотты Бронте «Джейн Эйр». В образе «этой безумной, запертой на чердаке женщины» «автор романа воплощает свои собственные мучительные женские желания вырваться из мужских домов и мужских сочинений». Ну что ж, возможно.

Но это представление о женственности оказалось поразительно стойким. Героиня Селии Джонсон из «Короткой встречи», несомненно, признала бы его и отдала бы ему должное. В 1930-х годах огромной популярностью пользовались рассказы Яна Струтера в газете «Таймс» о простых радостях домашней жизни. От имени миссис Минивер автор описывает все, что делают ее дети — два мальчика и девочка, муж — человек свободной профессии, няня, горничная, повар, а также рассказывает про свой второй дом в Кенте, где мир и покой нарушают лишь такие вещи, как протекающие трубы, заболевшие домашние животные и мужья, засыпающие над газетой после ужина. Когда в жизнь миссис Минивер вторглись коварные замыслы нацистов, а ее муж отправился выполнять свой долг при Дюнкерке, ее образ перенесла на экран актриса Грир Гарсон, и ее стали считать ярким воплощением английской женщины военного времени. В это трудно поверить, но Черчилль якобы сказал, что, по его мнению, этот фильм внес больший вклад в победу, чем целый флот линейных кораблей.

В любом улучшении положения женщин в Англии нет почти никакой заслуги английских высших классов, которые с такой гордостью называют себя защитниками всего, что есть лучшего в стране. Если, как любят заявлять апологеты «индустрии наследия», высочайшим культурным достижением английского образа жизни является загородный дом, роль в нем английской женщины представляется достаточно четко. Она служанка или повар. Или управляет служанками и поварами. Когда Герман Мутезиус рассказывал немецким читателям, что такое английский дом, ему пришлось объяснять, почему у англичан вроде бы настолько больше слуг, чем в его родной стране. Помимо более высоких стандартов материального комфорта в английских домах и более узкой специализации английских слуг нужно учитывать и то, что «хозяйка дома лишь управляет домашним хозяйством, но не принимает в нем активного участия. Хозяйка английского дома никогда не появляется на кухне, да и против этого стал бы возражать повар. Она посылает за слугами, когда готова дать приказания». Впервые появившийся в 1861 году и адресованный быстро растущему среднему классу бестселлер миссис Битон носил название «О ведении домашнего хозяйства».

И все же внуков и внучек миссис Минивер можно найти до сих пор. Чтобы развеять представление о том, что Англия действительно изменилась, нужно сходить в течение рабочего дня за покупками в «Харвей Николс», зайти на ланч в модные рестораны «Дафнис» или «Бибендум» или просто взглянуть на лица, улыбающиеся с фотографий в журнале «высшего общества» «Дженниферс дайэри». Весь фокус раскрывают подписи к этим фотографиям: выходя замуж, женщина теряет не только фамилию, но и имя. Поэтому среди тех, кто веселится на благотворительных балах, на гулянках по поводу совершеннолетия дочерей, на которых продумана каждая деталь, светских свадьбах и ланчах «не без повода», есть миссис Хуго Форд, миссис Стивен Рив-Такер, миссис Дэвид Хэллем-Пиль и леди Чарльз Спенсер-Черчилль. На одной из фотографий тогдашний член кабинета министров и Тайного совета Вирджиния Боттомли стала «миссис Питер Боттомли». Да и какие тут могут быть сомнения: в этом мире даже Маргарет Тэтчер, самая известная женщина-политик во всей истории, всего лишь «миссис Дэнис Тэтчер».

Возможно, они уже больше не невольницы, все эти пышущие здоровьем, откормленные лица, но они — часть мира, который героиня Селии Джонсон тоже узнала бы сразу. В среде, из которой вышла покойная принцесса Диана, обучение женщин по-прежнему вряд ли считают целесообразным. Ведь она, прекрасно образованная женщина, вышла из школы с документом, цена которому не выше сертификата ухоженного хомяка. Такое отношение к образованию весьма показательно. В 1930 году писатель Эмиль Каммертс попытался сформулировать суть своего двадцатилетнего опыта жизни в Англии. Он отмечал, что школы и колледжи в Англии «сыграли в жизни англичан гораздо более значительную роль по сравнению с ролью любого выдающегося учебного заведения в жизни других стран… они преуспели в сохранении и развитии определенного типа характера и определенного идеала служения, без которого Англии никогда бы не стать тем, что она есть сегодня». Каммертс был англофилом, и более радикально настроенный критик истолковал бы «идеал служения», породивший Породу, в гораздо более желчных выражениях. Когда речь шла об общем подходе к образованию, этот идеал имел для женщин серьезные последствия. Он отражал крепкую связь между духом и телом — mens sana in corpore sano[45] — и был исключительно мужской.

В 1872 году У. Терли недвусмысленно связал принадлежность к мужскому полус идеей успешности нации. На страницах журнала «Дарк блю» он громогласно заявил, что «нация немощных женоподобных книжных червей вряд ли может служить надежным оплотом свобод нации».

Женщин, осмелившихся уверовать в важность образования, или высмеивали, или устанавливали над ними опеку, или подвергали тому и другому. Возможно, первым «синим чулкам» и нравилось общество таких людей, как доктор Джонсон или Эдмунд Бёрк, однако Сидни Смит советовал им не выставлять свою ученость напоказ («если чулок синий, нижняя юбка должна быть длинной»). Читаешь этих пионеров XVIII века и словно видишь раскиданную по волнам в бурном море флотилию парусных суденышек, отчаянно подающих друг другу сигналы с мольбой спасти от стихии. Леди Мэри Уортли Монтегю писала приятельнице из Италии, что «сказать по правде, нигде в мире к нашему полу не относятся с таким презрением, как в Англии». Неудивительно, что в то время, когда столько мужчин восторженно рассказывали о себе и своей стране как о воплощении высочайшего уровня цивилизации, многие женщины, такие как писательница Мэри Уоллстоункрафт, эта ярая сторонница французской революции, считали себя не англичанками, а частью человечества в более широком смысле.

У среднего англичанина, принадлежавшего к среднему или высшему классу, таких сомнений не было. Ведь общество у них, в конце концов, мужское. Но образование англичане решительно хотели оставить себе. Идеализировавший женщин Джон Раскин — он был в этом настолько искренен, что, как говорят, оказался не в силах вступить в брачные отношения, потому что с ужасом обнаружил у жены волосы на лобке, — считал, что женщине следует знать ровно столько, сколько необходимо для того, чтобы «разделять удовольствие мужа». Ведь как ни крути, череп у женщины меньше, чем у мужчины, а значит, и мозг меньше. А раз энергия, которой они обладают, ограничена и необходима для менструаций, роста груди и деторождения, то выходит, что сил на умственную деятельность остается меньше. Высказывались даже такие соображения, что, раз при менструации возможности женщины настолько ограничены, стремление получить образование может подтолкнуть их к стерилизации. В итоге женщинам настоятельно посоветуют держаться подальше от науки. Кроме всего прочего, образованные женщины будут оспаривать у мужчин рабочие места, вследствие чего многим из них придется уезжать в колонии, и таким образом могут пополнить ряды старых дев: следовательно, женщины, которые надеются выйти замуж, не должны требовать лучшего образования. В это трудно поверить, но феминистке Эмили Дэ-вис удалось основать Гертон, женский колледж в Кембридже, лишь в 1869 году, а когда в 1896 году в этом университете проводилось голосование о допуске женщин к экзаменам на получение ученой степени, газета «Таймс» даже напечатала расписание поездов, чтобы живущие в Лондоне выпускники смогли съездить в Кембридж и проголосовать против этого предложения. Университет не разрешал женщинам стать его полноправными членами до 1948 года. Как и более распространенный предрассудок против «интеллектуалов», масштабы такой дискриминации женщин в Англии были выше, чем где бы то ни было: среди женщин, которые первыми добились права медицинской практики, Софии Луизе Джекс-Блейк это удалось потому, что она училась в Эдинбурге, Элизабет Гаррет Андерсон получила степень доктора медицины в Париже, а Элизабет Блэкуэлл — в Соединенных Штатах.