7 апреля 1832 года кумберлендский фермер Джозеф Томпсон отправился на рынок в Карлайле. Наведывался он туда регулярно, и единственное отличие состояло в том, что на этот раз он не собирался покупать или продавать скот. Ему надо было избавиться от жены.

Женаты они были уже три года, но не ужились и решили расстаться. Томпсон придерживался распространенного представления, что все законные узы будут считаться расторгнутыми, если он продаст жену чин по чину на публичном аукционе. В полдень он усадил ее на рынке на большой дубовый стул и, как сообщает хроника «Годовой реестр», задал тон своих торгов следующими, не обещавшими ничего хорошего, словами:

«Джентльмены, имею предложить вашему вниманию мою жену, Мэри Энн Томпсон, также именующую себя Уильямс, и я продам ее тому, кто назовет самую высокую, самую справедливую цену. Джентльмены, расстаться навсегда она желает так же, как и я. Мне она была сущая змея подколодная. Я взял ее для своего комфорта и для благосостояния дома своего; она же стала мне мучительницей, домашним проклятием, наваждением ночью и дьяволом днем. Джентльмены, сие есть истина, идущая от сердца, когда говорю вам: да избавит нас Господь от жен скандальных и девиц шаловливых! Бегите их, как бежали бы бешеной собаки, рыкающего льва, заряженного пистолета, болезни холеры, горы Этны или любой иной пагубы, в природе сущей».

Невероятно, но эта жуткая реклама не отпугнула потенциальных покупателей, и он продолжал, перечисляя уже более положительные стороны Энн: Она умеет читать романы и доить коров; смеяться и плакать у нее выходит с той же легкостью, с какой вы беретесь за стакан с элем, чтобы промочить горло. Она умеет взбивать масло и бранить служанку; знает мурские мелодии[44] и может уложить складками свои оборки и чепцы; варить ром, джин или виски не умеет, но неплохо разбирается в их качестве, ибо прикладывается к ним не один год. Посему предлагаю ее, со всеми несовершенствами, за сумму в пятьдесят шиллингов.

Понятно, что от такой четко рассчитанной откровенности восхваления лес рук с предложениями цены не вырос, и только через час Томпсону удалось ударить по рукам с покупателем по имени Генри Мирз, который предложил двадцать шиллингов. Томпсон попросил в придачу ньюфаундленда, что и решило сделку. «Расстались они в самом прекрасном расположении духа: Мирз с женщиной направились в одну сторону, а Томпсон с собакой — в другую».

Красноречием фермер Джозеф Томпсон должен был обладать весьма изрядным, иначе приукрашен-ность всей этой истории очевидна. Дело, конечно же, необычное — иначе зачем «Годовому реестру» приводить все в таких подробностях? Однако случай этот был не первый. Обычай продажи мужчинами жен прослеживается еще у англосаксов, и даже тогда он приводил в недоумение другие народы. Мужчины еще занимались этим не далее как в 1884 году: целых двадцать случаев упоминает репортер журнала «Круглый год» в декабре того года, приводя имена и даты. Суммы были уплачены самые разные: от двадцати пяти гиней и полупинты пива до одного пенни и бесплатного обеда. Наиболее известный рассказ о продаже жен — «Мэр Кэстербриджа» Томаса Гарди, сентиментальное повествование о том, как Майкл Хенчард напился и продал жену с ребенком какому-то моряку, — был опубликован в 1886 году.

Купля и продажа жен — один из самых ярких примеров сравнительного статуса мужчин и женщин в некоторых слоях английского общества. Популярна эта практика была благодаря расхожему представлению, что это гораздо проще и дешевле развода. А при условии, что продажа должным образом засвидетельствована, покупка у мужчины его жены считалась такой же законной, как и обычная церемония бракосочетания; кое-где купивший жену должен был еще и заплатить налог, как за любую приобретенную скотину. Эти деяния воплощали средневековое представление о том, что женщины по определению стоят ниже мужчин: как толковали законодатели, если бы Бог хотел сделать женщин равными мужчинам или поставить их выше, он создал бы Еву не из ребра Адама, а из его головы. Естественным следствием было насилие по отношению к женщинам, будь то выставление непристойных жен на позор (последний такой случай зарегистрирован в Леоминстере в 1809 году) или наказание плетьми, запечатленные в средневековых манускриптах.

В угнетении женщин англичане были не одиноки. Это было обусловлено множеством факторов — важностью войн, законами наследования, неравным распределением богатства, представлениями о воспитании детей и жизни в семье, — бытовавших в большинстве стран Европы. Находчивые женщины умудрялись обходить препоны, возведенные обществом мужчин, об этом свидетельствует число женщин, владевших большими земельными угодьями в конце XVIII и начале XIX веков. Даже некоторые путешественники XVI века отмечают в своих рассказах, что положение знатных женщин в Англии выше, чем в других европейских странах. Купец и историк Эммануэль ван Метерен, впервые попавший в Англию в 1575 году, отмечает, что «женщины всецело под властью мужей… но не в такой строгости, как в Испании или где-нибудь еще. Их не держат взаперти, наоборот, они свободно управляют домом или занимаются домашним хозяйством. Они хорошо одеваются, любят относиться ко всему беспечно и обычно оставляют заботу о домашних делах и ежедневную рутину слугам. На всех приемах и празднествах им оказывают высочайшие почести; сажают во главе стола, где им подают в первую очередь… Вот почему Англию называют Адом Лошадей, Чистилищем Слуг и Раем Замужних Женщин».

Все дело было в сексе. Как и в большинстве обществ, где доминировали мужчины, женщины становились жертвами бесконтрольного сексуального желания. Но ведь правила устанавливали мужчины. Если мужчины оказывались сексуально несостоятельны, во всем винили женщин. Среди статуй Семи смертных грехов Похоть изображена в виде женщины, и, видимо, поэтому общепринятая мудрость гласит, что хорошей женщиной может быть только скромная женщина. Женщин, уверенных в себе в сексуальном отношении, вероятно, ждали неприятности. Явных свидетельств того, что такие женщины были, не существует, но об этом свидетельствует, например, то, как много власть имущих считали необходимым выступать против них. Если в 1620 году Яков I приказал епископу Лондонскому предложить пастве молиться против «вызывающего поведения наших женщин и ношения ими широкополых шляп и коротких стрижек», значит, кто-то из женщин был готов игнорировать установленные правила. По крайней мере, в отношении к женщинам не было раскола между роялистами и сторонниками парламента: во времена английской республики после казни сына Якова короля Карла I пуритане продолжали нападки на женщин. После Реставрации к этой теме обратились вновь, и такие люди, как епископ Джереми Тейлор, проповедовали, что благочестие — это «жизнь ангелов, глазурь души».

Иногда какой-нибудь просвещенный мужчина вроде философа Джона Стюарта Милля, женившегося на вдове, с которой был близок немало лет, мог заявить, что эти законы оскорбительны. Но его голос оставался гласом вопиющего в пустыне. Лишь в 1870 году в первом Законе об имуществе замужних женщин парламент признал за ними право контролировать собственные финансы. Нет, сказать, что в викторианской Англии, выпестовавшей идеального англичанина, не было места для женщин, нельзя. Представление о месте женщины было в нем слишком четким.

Когда викторианские ученые мужи взялись за составление авторитетного списка людей, благодаря которым нация стала великой, — двадцатитомного Национального биографического словаря, оказалось, что подавляющее большинство в нем — мужчины. Из поименованных 28 тысяч человек, начиная с истоков британской истории до 1900 года, женщин было лишь 1000. Как отметил редактор словаря Сидней Ли, «к сожалению, женщины еще долго не смогут в значительной мере претендовать на внимание общенационального биографа». Возможных объяснений этому два. Или женщины действительно сыграли весьма небольшую роль в отечественной истории, или редакторы закрыли глаза на их достижения. Несомненно, первоначальный словарь, вместе с другими свидетельствами достижений англосаксов, начиная с Великой выставки 1851 года, Лондонского королевского Альберт-Холла, галереи Тейт и Национальной портретной галереи, «Нэшнл Траст», Оксфордского английского словаря, Музея Виктории и Альберта, Музея естественной истории и Музея науки в Лондоне до великолепного одиннадцатого издания Британской энциклопедии и «Кембриджской истории английской литературы», принадлежит своему времени, времени расцвета Великобритании как имперской державы. Общественная жизнь тогда была миром мужчин.