Неудачи отдельных вспышек не смущали революционные партии. «Начало» заявляло: «Революция действует со стихийной мудростью и стихийной жестокостью самой природы. Когда ей нужно достигнуть какого-нибудь результата, она делает десятки и сотни опытов: ряд частных поражений и неудач она превращает в ступени своей победы».106

«Русская революция - сигнал, призывной набат, - писала «Новая Жизнь». - Из Петербурга в Париж, из Парижа в Берлин и Вену все быстрее и огромнее помчится революционный смерч… И куда денетесь вы от него, трусливые крысы русской буржуазии?.. В Турцию, Персию, Тибет, в пустыни Сахары, в ущелья Кордильеров?.. Великая революция со временем проникнет и туда, ибо она есть владыка мира, вся вселенная принадлежит ей от вершины Гималайских гор до недр Везувия».107

Военные бунты вызывали в левой печати шумные восторги: «Кронштадт, Владивосток, Севастополь, Воронеж, Киев, Ревель…108 И огненной змеей бежит по всей России, от гарнизона к гарнизону, победный клич: армия присоединяется к революционному народу! Одно военное возмущение за другим! Одна кровавая баня за другой! Не умирающему абсолютизму остановить лавину революции. Она докатится до конца».109

Центральный комитет партии социал-революционеров в ноябре 1905 г. вынес решение о прекращении индивидуального террора и о переходе к иным, массовым методам борьбы. Число террористических актов от этого, впрочем, нисколько не уменьшилось.

Увлеченные собственными речами и статьями, социал-демократы и социал-революционеры, по-видимому, совершенно не ощущали, как почва уходит у них из-под ног, как в народных массах на втором месяце «свобод» нарастает утомление, пресыщение революцией. В ответ на арест своего председателя Хрусталева-Носаря петербургский Совет рабочих депутатов на заседании 26 ноября постановил готовиться к вооруженному восстанию.

Вести о «свободах» вызвали движение и в деревне. Местами начались аграрные волнения, особенно сильные в Черниговской, Саратовской и Тамбовской губ. Государь отправил в эти губернии.генерал-адъютантов - Сахарова, адм. Дубасова и Пантелеева. Появления войск оказалось достаточно, чтобы беспорядки прекратились; силу применять не пришлось. Тем не менее ген. В. В. Сахаров был убит выстрелом из револьвера в доме саратовского губернатора Столыпина некоей Анастасией Биценко.110 Вопреки распространенному мнению, террористы вообще не столько «мстили за жестокости», сколько планомерно убивали всех энергичных и исполнительных представителей власти, чтобы облегчить торжество революции.

Наиболее серьезные формы аграрное движение приняло в Прибалтийском крае, где к нему примешивались национальная вражда латышей к помещикам-немцам и сильное влияние социал-демократии. Лифляндия, а затем и Курляндия были сплошь охвачены восстанием; собирались съезды латышских революционных общин. Разгромлено было 573 имения; убытки исчислялись в 12 миллионов рублей. Борьба принимала жестокие формы: в городе Туккуме в ночь на 30 ноября латыши напали на спящих драгун, перерезали человек двадцать и подожгли дом, где они спали. Такое же неожиданное нападение на русских солдат было сделано в Риге, на фабрике «Проводник»; 11 драгун было убито. Для ликвидации восстания было объявлено военное положение; из Петербурга прислали подкрепления; но ликвидация революционного движения в Прибалтике потребовала немало жертв и растянулась долее чем на месяц.

Государь в ноябре был занят укреплением связи с войском. С 21 ноября полки гвардии, начиная с Семеновского полка, стали поочередно прибывать в Царское Село. Государь с государыней и маленьким наследником приходил в собрание офицеров; он принимал парады, обращался к полкам с приветственными речами. Гвардейские полки после стройных торжеств в Царском Селе возвращались в Петербург с его забастовками, революционными листками, дерзкими карикатурами - и этот контраст еще более укреплял их в верности царю и в ненависти к революции. Статс-секретарь Половцов пишет, что в ноябре гвардейское офицерство требовало ареста Витте и объявления диктатуры, а в. к. Николай Николаевич их от этого удерживал, обещая, что в случае необходимости он станет сам во главе такого движения.

Из непосредственного общения с государем гвардейское офицерство имело случай убедиться, что он был и остается хозяином земли русской.

1 декабря к государю впервые явились делегаты правых: монархической партии (В. А. Грингмут), Союза русских людей (кн. Щербатов), Союза землевладельцев (Н. А. Павлов, Чемодуров и др.) Эта встреча не была удачной: исходя из ложного представления о том, будто на государя легко влиять, некоторые делегаты приняли резкий тон и чуть не требовали, чтобы государь сам подтвердил им неприкосновенность царской власти.

Государь ответил: «Не сомневаюсь, что вы пойдете не по иному, как только по предначертанному Мною пути… Манифест, данный Мною 17 октября, есть полное и убежденное выражение Моей непреклонной и непреложной воли и акт, не подлежащий изменению»…

Государь не считал допустимым, чтобы его именем пользовались для борьбы против назначенного им правительства; правые делегаты ушли неудовлетворенными. Совершенно иначе прошел второй прием - 23 декабря. Депутация Союза русского народа, с А. И. Дубровиным и П. Ф. Булацелем во главе, состояла в большинстве из рабочих, извозчиков, крестьян. «Мы с нетерпением ждем созыва Г. думы, которая дала бы возможность нам, русскому народу, избрать уполномоченных, преданных Тебе, Государь, и Отечеству», - говорил А. И. Дубровин. Государь согласился принять знаки Союза для себя и наследника и сказал: «Объединяйтесь, русские люди, Я рассчитываю на вас».

«Правы ли мы, Государь, оставаясь верными самодержавию?» - спросил один из делегатов. Государь на это ответил несколько загадочной фразой: «Скоро, скоро воссияет солнце правды над землею Русской, и тогда все сомнения исчезнут».111

Совет рабочих депутатов «готовил» вооруженное восстание; но его руководители знали, что присутствие гвардейских полков делает всякую попытку в Петербурге совершенно безнадежной. Он поэтому избрал для начала другой метод - удар по государственным финансам.

2 декабря в восьми петербургских газетах появился «Манифест Совета рабочих депутатов». Изображая мрачными красками положение страны, Совет приходил к выводу: «Надо отрезать у правительства последний источник существования - финансовые доходы». Для этого народ призывался: 1) отказываться от платежа налогов; 2) требовать при всех сделках уплаты золотом или полноценной серебряной монетой; 3) брать вклады из сберегательных касс и банков, требуя уплаты всей суммы золотом; 4) не допускать уплаты по займам, которые правительство заключило, «когда явно и открыто вело войну со всем народом».

Таким образом предполагалось распылить золотой запас Государственного банка, чтобы обесценить бумажный рубль и в то же время лишить власть возможности заключать заграничные займы.

Но власть на этот раз ответила быстрым ударом. Все газеты, напечатавшие «манифест», были в тот же день закрыты, а на следующий день, 3 декабря, был арестован и весь Совет рабочих депутатов. Конечно, у него имелись «заместители», президиум Совета еще собирался, выносил резолюции; но история Совета как властного учреждения, как «второго начальства» кончилась с этим арестом, и вместе с ним исчезла революционная бесцензурная печать.

Крайние партии почувствовали, что паралич власти кончается, и решили дать генеральный бой: всеобщую забастовку, переходящую в вооруженное восстание, рассчитанную на присоединение войска к восставшим. Наиболее удобным местом для начала движения была признана Москва, где генерал-губернатор П. П. Дурново своим полным бездействием облегчал деятельность революционных организаций; к тому же, в войсках московского гарнизона (особенно в Ростовском полку) происходило брожение; солдаты «предъявляли требования» командирам, отказывались повиноваться.