19 февраля 1902 г. московские рабочие под руководством т. н. «зубатовских» организаций устроили внушительную монархическую манифестацию; в Кремль, к памятнику Александру II, с пением «Боже, Царя храни» собралась толпа свыше 50 000 рабочих для совершения молебствия в день освобождения крестьян.
Почти в то же время новая организация приняла активное участие в забастовках на нескольких московских заводах. Против «зубатовской затеи» тогда был предпринят натиск с самых противоположных сторон. Московские фабриканты во главе с французом Гужоном обратились к министру финансов Витте с жалобой - на московскую полицию, «поощряющую забастовки». В то же время в интеллигентской среде шли яростные кампании против какого-либо участия в «полицейских» рабочих организациях. Пускались слухи, что лекторы, выступающие в рабочей среде, подкуплены правительством, что эти организации - только ловушка для вылавливания «неблагоприятных» рабочих элементов. «У нас нет уважения к мнению, отличному от нашего, - писал по этому поводу проф. И. Х. Озеров, подвергавшийся сугубым нападкам. - Ответом служит клевета, грязная клевета…» Моральное давление оппозиционной среды возымело успех: большинство лекторов поспешило отказаться от дальнейшей деятельности, и вместо профессоров Московского университета рабочим организациям пришлось удовольствоваться чтениями духовных лиц и немногих случайных лекторов, например, председателя московского цензурного комитета В. В. Назаревского.
Тогда же, весною 1902 г., со смертью Д. С. Сипягина и приходом к власти В. К. Плеве, несколько изменилось и отношение власти: новый министр внутренних дел был противником «рискованных опытов» и предпочитал прибегать к старым испытанным приемам простого запрета.
Организации, тем не менее, остались; и хотя в Москве их влияние пошло на убыль, в западном крае они продолжали успешно бороться с «Бундом»; в С.-Петербурге возникло на тех же основаниях «Общество фабрично-заводских рабочих».
Правительство, со своей стороны, приняло и новые законодательные меры в интересах рабочих. В 1903 г. были изданы: закон 2 июня об установлении ответственности предпринимателей за несчастные случаи с рабочими и затем закон 10 июня о создании фабричных старост, выборных представителей для сношений с «хозяевами» и с властями. До закона 2 июня 1903 г. фабриканты отвечали только по суду; нужно было доказать их вину; по новому закону фабриканты освобождались от ответственности только если могли доказать вину рабочего. Пострадавшим в случае утраты трудоспособности причиталась пенсия в размере двух третей заработка; на лечение выдавалось пособие в половинном размере заработной платы. Число рабочих к тому времени превысило два с половиной миллиона.49
Еще больше усилий было приложено властью для улучшения постановки учебного дела. С назначением ген. П. С. Ванновского министром народного просвещения (в марте 1901 г.) ускоренным темпом стали разрабатываться проекты школьной реформы на всех ступенях обучения. Правда, радикальные проекты «единой школы» (о полезности которых еще и сейчас идут споры в западноевропейских странах) были в конце концов отвергнуты государем, а ген. Ванновский после годовой деятельности был уволен в отставку и заменен Г. Э. Зенгером - классиком и переводчиком Пушкина на латинский язык; но, несмотря на это «замедлениетемпа», вучебном деле были проведены серьезные реформы. В области средней школы произошел разрыв с системой гр. Д. А. Толстого, основанной на первенствующем значении древних языков: с осени 1901 г. была отменена обязательность греческого языка и сильно сокращено преподавание латыни (сохранено было только пять гимназий со старой программой). Были также приняты меры для устранения переобремененности учебными занятиями. В высшей школе были разрешены научные и литературные общества, и (уже при Г. Э. Зенгере) было также создано студенческое самоуправление в лице курсовых старост.
Советы профессоров по предложению правительства деятельно обсуждали планы дальнейших реформ, в частности упразднения инспекции.
Кредиты на народное образование все время неуклонно росли; с 1894 г. по 1904 г. они более чем удвоились: бюджет министерства народного просвещения увеличили с 22 до 42 миллионов рублей, тогда как кредиты на церковные школы выросли с 2 '/2 до 13 миллионов; а одни казенные ассигнования на коммерческие училища (которых раньше вообще не было) достигли 2-3 миллионов в год. Примерно в такой же пропорции увеличились за десять лет земские и городские ассигнования на нужды просвещения: к 1904 г., если соединить учебные расходы всех ведомств50 и местного самоуправления, сумма ежегодных расходов на народное образование уже превышала 100 миллионов рублей.
Наряду с начатыми в 1902 г. обширными работами по подготовке нового крестьянского законодательства закончено было - к 1903 г. - составление нового уголовного уложения; по общему мнению, много более «либерального», чем действующие законы; оно было опубликовано, но срок его введения в действие не был пока установлен.
Хороший урожай 1902 г. облегчил положение деревни; промышленный кризис начинал в 1903 г. сменяться новым подъемом.
За первые годы нового века в русской литературе почувствовалось оживление; появился ряд новых имен. Наряду с А. П. Чеховым, обратившимся на новое поприще драматурга, и М. Горьким, в котором «деятель» начинал уже заслонять писателя, появились Леонид Андреев, бесспорно талантливый писатель со склонностью к болезненным, мучительным переживаниям; Бунин, Куприн (особенный успех имела его повесть из быта армейского офицерства «Поединок»). Кроме этих писателей, группировавшихся вокруг «марксистского» издательства «Знание», значительно выросло и усилилось «модернистское», «декадентское» течение: вслед за «Миром Искусства» появились журналы «Новый Путь» (с 1903 г.) и «Весы» (с 1904 г.). Еще ранее было основано издательство «Скорпион»; Бальмонт, Брюсов, Гиппиус, Мережковский, Ф. Сологуб издали за эти годы едва ли не лучшие свои сборники стихов; Андрей Белый выступил со своей первой «симфонией»; А. Блок начал печатать стихи в «Новом Пути».
Необычный для русской интеллигенции интерес к религиозным вопросам вызвал с зимы 1901-1902 гг. к жизни религиозно-философские собрания в С.-Петербурге, в которых - необычайное сочетание - участвовали представители церкви и духовного ведомства, профессора богословия, «последние славянофилы» вроде ген. Киреева наряду с писателями и журналистами, близкими к журналу «Новый Путь». Обсуждались вопросы о христианском догмате, о свободе совести, о браке, об учении Толстого. Д. С. Мережковский, смело признавший, что Св. синод был прав, отлучая от церкви гр. Л. Н. Толстого, подвергся за это резким нападкам в среде интеллигенции. «В России, - писал он по этому поводу, - образовалась вторая цензура, более действительная, более жестокая, чем первая, - цензура «общественного мнения».
Эта вторая цензура распространялась даже и на область художественной критики. «Что мне делать? - писал в «Новом Пути» Антон Крайний.51 - Литература, журналистика, литераторы - у нас тщательно разделены надвое и завязаны в два мешка; на одном написано «консерваторы», на другом «либералы». Чуть журналист раскроет рот - он уже непременно оказывается в котором-нибудь мешке. Есть сугубо жгучие вопросы, имена, о которых совсем нельзя высказывать собственных мыслей. Мыслей этих никто не услышит - слушают только одно: одобряешь или порицаешь. Порицаешь - в один мешок, одобряешь - в другой, и сиди, и не жалуйся на неподходящую компанию. Сам виноват… Великое несчастие - эта наша литературная теснота, недостойная даже и такого малокультурного человека, как наш современный «литератор»!»
(Эти мысли служили вступлением к меткому отзыву о значении творчества Горького: «…Жить и дышать все-таки еще можно, и человек еще человек. Нужен резкий толчок, чтобы выкинуть людей сразу в бескислородное пространство, прекратить их человеческие мучения. Этот толчок, несущий человеку окончательное смертное освобождение, фонтан углекислоты - проповедь Максима Горького и его учеников»).