Но начальник Генерального Штаба Н. Н. Янушкевич и другие военные авторитеты не без веских оснований считали, что частичная мобилизация может спутать все планы и маршруты и помешать в дальнейшем проведению общей мобилизации, а было заранее ясно, что Германия не оставит Австрию без поддержки. С другой стороны, объявление общей мобилизации означало бы признание неизбежности общей войны.

Получилось роковое сцепление: Россия вынуждена была объявить хотя бы частичную мобилизацию, раз Австрия начинала военные действия против Сербии, но частичная мобилизация могла в качестве угрозы оказаться недостаточной. Тогда пришлось бы прибегнуть к общей мобилизации. А ее проведение было весьма затруднено, если бы раньше начались уже частичные. Опять-таки, общая русская мобилизация не могла не вызвать германской, а также французской мобилизации. А германский мобилизационный план был в то же время соединен с быстрым началом военных действий.

Государь не сразу согласился на общую мобилизацию; весь день 17 июля он еще настаивал на проведении частичной. Как представитель военного ведомства, так и министр иностранных дел несколько раз обращались к нему с настойчивыми уговорами. К вечеру 17-го государь, наконец, согласился на замену частичной мобилизации общей. Он при этом, однако, телеграфировал императору Вильгельму: «Технически невозможно остановить наши военные приготовления, ставшие неизбежными ввиду мобилизации Австрии. Мы далеки оттого, чтобы желать войны. Пока будут длиться переговоры с Австрией по сербскому вопросу, мои войска не предпримут никаких военных действий. Я торжественно даю тебе в этом мое слово».

Со стороны Германии соответственного обещания, однако, не последовало. Война была политически предрешена; но тот факт, что Россия первой объявила всеобщую мобилизацию, давал германскому правительству удобный предлог для того, чтобы изобразить в глазах своего народа объявление войны как акт самозащиты. В полночь с 18-го на 19-е германский посол Пурталес явился к С. Д. Сазонову и предъявил ультимативное требование - немедленно приостановить мобилизацию. Такое требование было, конечно, невыполнимо - ни по соображениям государственного достоинства, ни по военно-техническим основаниям. Россия только повторила свое заверение в том, что ее войска не перейдут границу, пока длятся переговоры. Тогда,

19 июля (1 августа), в 7 ч. 10 м. вечера, германский посол Пурталес вручил министру иностранных дел Сазонову официальное объявление войны. Великая война началась.

Из вечерних газет 19 июля Россия узнала о германском ультиматуме, а на следующий день она уже прочла про объявление войны. Огромные толпы, во много раз большие, чем при вести о нападении японцев на Порт-Артур, наводнили 20 июля улицы столицы. Площадь перед Зимним дворцом заполнилась народом; когда государь вышел на балкон, толпа опустилась на колени. Не смолкали крики «ура» и пение народного гимна.

В большом зале Зимнего дворца государь принимал высших чинов армии и флота. «Я здесь торжественно заявляю, - сказал он, - что не заключу мира до тех пор, пока последний неприятельский воин не уйдет с земли нашей».

Верховным главнокомандующим был назначен великий князь Николай Николаевич, командующий войсками С.-Петербургского военного округа. Государь сам предполагал стать во главе армии; закон о полевом управлении войсками был составлен в предвидении, что Верховным главнокомандующим будет сам император. На заседании Совета министров, однако, почти все высказались за назначение другого лица - имелось два кандидата, военный министр В. А. Сухомлинов и великий князь, и выбор государя остановился на втором.

Великий князь Николай Николаевич быстро получил широкую известность и популярность, как в армии, так и во всей стране. Начальником штаба Верховного главнокомандующего был назначен ген. Н. Н. Янушкевич, генерал-квартирмейстером - ген. Ю. Н. Данилов.

В течение первого года войны армия делилась на два «фронта» - юго-западный с главнокомандующим ген. Н. И. Ивановым во главе и северо-западный, где ген. Я. Г. Жилинского вскоре сменил ген. Н. В. Рузский.

В высочайшем манифесте 20 июля излагался ход переговоров, завершившихся объявлением войны со стороны Германии. «Ныне предстоит, - говорилось в заключение, - уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную Нам страну, но оградить честь, достоинство, целость России и положение ее среди великих держав… В грозный час испытания да будут забыты внутренние распри. Да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом и да отразит Россия, поднявшаяся, как один человек, дерзкий натиск врага».

«Видит Господь, что не ради воинственных замыслов или суетной мирской славы подняли Мы оружие», - гласил манифест 26 июля (о войне с Австрией), - но ограждая достоинство и безопасность Богом хранимой Нашей Империи, боремся за правое дело… Да благословит Господь Вседержитель Наше и союзное нам оружие и да поднимется вся Россия на ратный подвиг с железом в руках, с крестом в сердце».

Объявления войны следовали одно за другим: 19 июля Германия объявила войну России; 21 июля она объявила войну Франции, так как по военно-техническим соображениям она не могла долее задерживать свое наступление, а выполнение Францией союзного долга для нее сомнений не представляло. Тот факт, что Германия в обоих случаях первая объявила войну, дал Италии формальное основание уклониться от выполнения военного договора; германское правительство, правда, пыталось внушить Италии, будто русские войска первыми перешли границу Германии без объявления войны,218 но Италия этих доводов не приняла.

Вслед за тем, из-за нарушения бельгийского нейтралитета, внезапно и сразу в борьбу вмешалась Англия: она ультимативно потребовала от Германии уважения неприкосновенности территории Бельгии, когда германские войска уже переходили границу, и в ночь с 22 на 23 июля объявила Германии войну.

Австро-Венгрия медлила несколько дней, с очевидным расчетом, что Россия сама ей объявит войну и что это создаст законный casus belli для Италии; но Россия торопиться не стала, и Австрии пришлось самой объявить войну (24 июля), чтобы не отстать от своей союзницы в развитии военных операций.

Война начиналась в условиях, весьма благоприятных для держав Согласия: к России, Франции и Сербии сразу же присоединилась Англия и (с 11 августа) ее союзница Япония, тогда как Германия и Австро-Венгрия не встретили поддержки ни со стороны Италии, ни со стороны Румынии (где коронный совет, вопреки мнению короля Карла I, высказался за нейтралитет); нейтральной осталась и Швеция, на которую в Германии возлагали большие надежды.

Великая война застала русское общество врасплох. Но с самого начала конфликта, с 11 по 19 июля, в России царило полное единодушие; позиция правительства встречала общее одобрение, и когда Германия предъявила ультиматум о прекращении мобилизации, а затем объявила войну - в России это было всеми встречено как необоснованное нападение; в необходимости дать отпор ни у кого не возникало сомнений.

Как и во время Японской войны, Россия только отвечала на нападения (в 1904 году даже еще более грубое, чем в 1914). Но на этот раз русское общество приняло войну не только как ответ на вражеское нападение. Именно эта война была логическим следствием политики, встречавшей полное одобрение либеральных интеллигентских кругов: союза с Францией, сближения с Англией, более активной политики на Балканах.

Слились воедино непосредственное патриотическое чувство отпора внешнему врагу и убеждение в том, что именно эта война идеологически соответствует стремлениям «передовой» части общества. Сторонники сближения с Германией поневоле должны были умолкнуть, так как налицо был факт австро-германского наступления на Россию.

В городах почти везде происходили большие патриотические манифестации. Народные массы, особенно в деревнях, не проявляли, правда, особого энтузиазма, но отнеслись к участию в войне как к выполнению естественного долга перед царем и отечеством. Мобилизация прошла успешно, скорее, чем ожидалось; не только нигде не было протестов, не было и нередких в подобных случаях пьяных бесчинств: по высочайшему повелению на время мобилизации была воспрещена продажа спиртных напитков.