— Мэва, на нас смотрят! — воспротивился заботе Джош. В конце концов, взрослые люди, а всё как в детском садике!

— Естественно, смотрят. На твой безобразно загнутый воротник. И вообще, пусть смотрят. У меня одна причёска вышла почти семь злотых. Потом еще маникюр, педикюр, платье и босоножки. В общем и целом, сотенку отдала.

Информация заставила Джоша поглядеть на подругу другими глазами. Сто злотых! Это же средненький простецкий ноутбук или хороший прорицательский шар! На один вечер? Мэва легко рассмеялась:

— Ну, должна же я была почувствовать себя женщиной в кои-то веки! А то пятьдесят парней, ни один из которых «шпильку» от «горочки» отличить ни в состоянии! Я уже сама себе парнем в юбке казаться начала. А когда мне «пэшка» вместо помады приснился, поняла, что пора уже себя в божеский вид приводить.

— Возможно, — пожал плечами Джош. Лично он в снящихся «пэшках» ничего катастрофического не усматривал. Ему самому частенько снились длинные вереницы оружия от тех же «Р-99» до сложных сетей и «цветков». И он находил такие сны приятными. Хотя, может, у девушек мозги несколько иначе устроены… Ещё раз оглядел Мэву и решил, что платье ей действительно идёт куда больше повседневных клетчатой рубашки и выцветших джинсов. Вынес вердикт. — Но тебе здорово идёт!

Склонив голову набок, одарила странным оценивающим взглядом. Потом с досадой тряхнула локонами:

— Боюсь, более изысканных комплиментов я от тебя, олуха, не дождусь. А, ладно. Пойдём танцевать.

Как назло, потащила на первый танец. А он традиционный — краковяк. А краковяки Джош танцевал примерно с тем же изяществом, что слон мог бы исполнить «Танец маленьких лебедей» или «Кармен-сюиту». То есть отвратительно. Все эти подскоки и прыжки…Зато потом уже пошли простенькие мазурки, и здесь можно было расслабиться и поговорить. В том числе и о животрепещущем. О распределении. Оно обычно происходит после четвертого или пятого танца бала и для многих становится полной неожиданностью. Какого-нибудь отличника и умника законопачивают на обязательные два года в самую глухомань, зато голимому «середнячку» перепадает завидное местечко в столице, в непосредственной близости от Координаторского совета. Вот отличник-Джош с отличницей-Мэвой и нервничали.

— Как думаешь, куда? Только бы не обратно в деревню!

— В любом случае вместе, они знают, что без тебя я не соглашусь работать, — Ну, спорить с Мэвой было делом неблагодарным во все времена, она бы и легендарного Сфинкса переспорила. Так что, возможно, переспорит и комиссию по распределениям. Возьмёт измором. — А вместе два года можно и перекантоваться.

Решительно поджала губы.

— Впрочем, сейчас уже объявят.

И точно — музыка стала тише, танцующие замерли, кто где был. Решаются судьбы — большинство нынешних пар распадётся на следующий же день после распределения, редко кто из подруг выпускников поедет вслед за мимолетной влюбленностью, разве что заранее условились. Про Аскольда Джош знал — сделал своей девушке предложение. Опять же у Мартена что-то серьезное наклёвывается. А вот остальные… Так что завтра будут неизбежные слёзы и обиды.

Наконец музыка совсем умолкла, стало оглушительно тихо. Сквозь толпу к центру танцпола вышагивал ректор Колледжа пан Домбровский. Невысокий, полноватый, затянутый в строгий серый костюм лысоватый человечек — нёс под мышкой папку, в которой мялись листы судеб двадцати с лишком человек. Нёс небрежно, едва не выронил. Дошёл. Остановился. Кашлянул. Вытянул папку перед собой, словно не открывать собирается, а швырнуть в толпу — дескать, вам интересно, вы и читайте.

— Уважаемые! — ага, да. Как обычно. Пан Домбровский уважаемыми называет всех — преподавателей, студентов, случайных людей. Смешновато так называет, напористо и доброжелательно одновременно. — Выпускники! Дипломированные специалисты! Прежде всего разрешите поздравить вас с окончанием Колледжа и пожелать… — запнулся, перебил сам себя. — Впрочем, пожелания с момента вручения дипломов не изменились, не хочу повторяться. Да и вам будет скучно слушать брюзжание старика. Вижу, вам не терпится узнать, где вы будете работать в ближайшие годы. Поэтому сразу зачитаю списки распределений, а потом можете развлекаться дальше.

Нестройные согласные кивки — ректор сторонник делового подхода. Именно потому продержался на своем посту почти десять лет. Так что пусть не тянет.

— Адамовский… Хойнице, местный Отдел, младший детектив. Бардовский — Хошно, Отдел, стажёр…. Вельке — Тухоня, помощник…

Никогда еще первые десять фамилий перед мэвиной не тянулись так долго. В конце концов Мэва выдохнула и расслабила напряженные плечи — короткое «Познань, Отдел по борьбе с парамагической преступностью, экспертная группа». Ну что ж, неплохой вариант. Хорошее, спокойное местечко. Опять же не будет страдать отсутствием цивилизации — кино, салоны красоты, выставки, магазины и прочие женские необходимости. Правда, там в жизни не происходит ничего серьезней хищения крупной партии зелий или перевозки магической наркоты. Мэве подойдёт. А потом сразу — фамилия Рагеньский. И снова Познань. И острое разочарование — Джош спал и во сне видел настоящую, серьёзную работу, карьеру, раскрытие особо опасных… А тамошний шеф, говорят, «юнцов зеленых» только с бумажками возиться и допускает. Так что тишь, гладь и полная безопасность полустоличного города. Никакого героизма. Очень, очень обидно, когда хочется настоящих дел. Два года отработать и дать дёру. Если получится, то в Краков. Там и «помойки», и могильники, и куча Тёмных диаспор. Там по-настоящему. До чего жаль…

Утро гремело посудой и гавкало по-собачьи. Ещё тыкалось под одеялом в голые колени мокрым холодным носом и требовало внимания. Отчего-то пахло заветренностью улицы и еще свежей сдобой и зеленью. Сегодня телу было хорошо — разнежилось под толстым одеялом, от вчерашнего остались только слабость и легкое головокружение. Вставать не хотелось. Видя, что хозяин вконец разленился и подниматься не намерен, Цезарь от мягких подталкиваний перешёл к решительным действиям: потянул одеяло на себя.

— Цезарь, имей совесть, дай поспать. Полчасика. Потом пойдём гулять, — пробурчал Джош, выпихивая бесцеремонную морду из-под одеяла. Потянулся к будильнику — прикинуть, сколько еще есть времени до начала рабочего дня. По внутренним часам примерно половина восьмого.

«Девять ноль пять», — прогнусавил механический голос. Джош подскочил, как ошпаренный. Проспал! Чёрт! И почему будильник не сработал? И Цез раньше не разбудил?! И Мэва! Гремит себе на кухне!

— Мэва! — гневно возопил парень, лихорадочно обшаривая шкаф на предмет свежей рубашки. — Мы на работу опаздываем!

Стучать посудой прекратили. Выключили кран. Мягко прошлёпали по коридору.

— Ну, ты, может, и опаздываешь, а вот я уже позвонила Беккеру и сказала, что мы с тобой сегодня дома работаем.

— Зачем? — кажется, это рубашка? Фланель, значит клетчатая. Сойдёт.

— Ты сам попросил вчера устроить тебе встречу с Иерархом. Сегодня в половине второго.

— Уже? Так скоро? — рубашку нашёл, аккуратно вытянул из стопки, переложил на стул. — Как тебе удалось?

— Есть одно знакомство в Верхнем. С девчонкой в одном классе учились, а сейчас она секретарём при Матриархе работает. У тебя будет не больше часа. А до того времени можешь не дёргаться, или дальше спи, или иди завтракай.

— Спасибо. Ты больше не сердишься?

— Сержусь. И когда-нибудь пришибу ненароком…. А пока иди уже, ешь, балда.

По крайней мере, это утро началось хорошо. Хоть Мэва и грозилась прибить. И не скрывает, что звонила к Беккеру. Про вчерашнее думать пока не хотелось — чувство загнанности в угол еще возвратится и опять начнёт сводить с ума, и даже сведёт. Но пусть это случится чуть позже. Не сейчас…

У Верхних отвратительная обстановка — пол плиточный, скользкий, до ближайшей стены идти и идти, и пахнет навязчиво-сладковато. Очень неуютно. И тихо — скрадывает любые шумы. Подошвы, и те по полу шуршат не слышно почти. Поэтому Джош ощущал себя гусеницей, завернутой в вату. Было у него такое развлечение в детстве — поймать насекомое и засунуть в спичечный коробок, в вату, а потом таскать в кармане, в нужный момент предъявляя соседской пугливой девчонке. А гусенице там должно было быть неуютно, прямо как сейчас Джошу — ничего не слышно, ничего не видно. Подавляло. Мэва крепко держала под локоть и молчала, смущенно примолк даже Цезарь — в приемной Иерарха Кшиштофа Вояковского воцарилась стерильная тишина.