— Хорошо, скоро буду.

— Через двадцать минут, — с нажимом, настойчиво.

— Ладно. Засекаю время.

Двадцать минут — чтобы избавиться от «улик» — выбросить пустой уже пузырёк, привести себя, а в особенности — мысли в порядок. И записать, записать, пока не забылось! Торопливо, путаясь и сбиваясь, надиктовать, шалея от внезапного понимания:

— … Чаша Валира, точно. В ней моя кровь. Четыре человека, но чётко видел только троих. Третий новый, зовут Эрен. Больше ничего про него не знаю пока. Обряд требует больших энергетических затрат, поскольку некромант сказал, что собирал Силы десять лет. Как-то так. И еще…

То, что продрало морозцем.

— Я и есть тот самый источник. Я. Это меня они назвали Вратами. Очевидно, если бы меня… как они сказали?… вскрыли?.. вскрыли, точно — энергия бы потекла через меня. И, наверно, не зря мной вновь заинтересовался тот белобрысый…

Нет, не анализировать сейчас. Потом, после. Сейчас уже некогда. Мэва с минуты на минуту… Снарядил Цезаря, взялся за шлейку, зная, что Мэва уже за спиной. Но не оборачивался, пока не кашлянула простужено:

— Я пришла. «Прыгаем» домой?

Дома разбежались по углам, словно крысы. Мэва молча слиняла на кухню кормить пса. Джош забился в кровать. Да, устал — ночь на работ даром не прошла, да, решил поспать. И вообще, после ссоры особо общаться и пытаться наводить мосты не шибко хотелось, да и странно как-то было — повисло оскорбленное отчуждение. Обнаружив напарника вполне себе живым, Мэва вновь вскипела недавней обидой. Но пока держала её в себе. Выплеснет рано или поздно. А сейчас Джош будет спать. Или — галлюцинировать?….

…На вступительном экзамене по теоретической телекинетике за парту рядом подсела симпатичная рыженькая девчушка лет шестнадцати. Она весьма и весьма значительно выбивалась из унылого ряда волнующихся абитуриентов. Прежде всего тем, что оказалась в аудитории единственной представительницей «слабого» пола. Такая удручающая нехватка женщин, была, впрочем, вполне естественна и даже закономерна — специальность «Криминалистика» всегда считалась сугубо мужской и редко радовала выпусками оперативников-женщин. Говорят, на прошлом потоке таких счастливиц вообще не нашлось, зато в позапрошлом году — аж трое.

Но девушка, присевшая рядом с Джошем, и вообще была необычная — яркая, броская, рыже-изумрудная и непрошибаемо уверенная в себе. Никакого смущения, никакой робости, никаких нервов — девушка знает, зачем сюда пришла, и знает, что добьётся своего. В отличие от Джоша, у которого от волнения из головы вылетели все до блеска заученные формулы и теоремы. Сидит девушка, строчит себе спокойненько — уже листа два накатала, Джошу бы такую интеллектуальную плодовитость. Наконец, заметила мучения страдающего внезапной амнезией соседа, хитро покосилась, вырисовала одними губами:

— Забыл? Или вообще не учил?

— Забыл, — тоже тихо признался Джош. С досадой скривил губы. — Формула из головы вылетела, хоть расстреливай!

— Какая? Скажи, я помогу.

— Формула замещения. А дальше я сам. Заклинило, — времени обдумывать внезапную доброту соседки в условиях жесткой конкуренции (двадцать два человека на учебное место) было некогда, поскольку в сторону говорливой парочки строго насупил брови экзаменатор. Девушка тут же натянула маску увлечения своей собственной работой, и суровый мужчина в форме Отдела по борьбе с парапреступностью вернулся к бумажкам на столе.

Неуловимое движение — и девица цапает девственно чистый листок «тонущего» товарища по несчастью. Два росчерка — вожделенная формула возникает, как по мановению волшебной палочки. Мысль хватается за линию строгих значков, и текст учебника встаёт перед внутренним взором как въяве.

Джош торопливо и благодарно прошептал:

— Спасибо! Поступлю — по гроб жизни буду обязан! — и вдохновенно застрочил, пока опять не забылось, не вылетело из головы. Он должен поступить, и поступить именно на «криминалку», поскольку отец тоже был оперативником. Поэтому отделения теоретических и прикладных исследований здесь не подойдут — хоть у Джоша в школе и обнаружили явные способности к науке. Должен, и всё тут.

Потом, на зачислении, снова увидел рыженькую. Оказываются, зовут Мэвой Коваль, стоит в списке прошедших испытания и зачисленных в числе первых. А где-то рядом прозвучала и фамилия «Рагеньский»…

— Иди ешь. Или ты там спишь?

— Ммм…

— Ладно, шут с тобой. Может, отоспишься, и мозги на место встанут.

— Ммм…

…- Ни черта не выходит! Мэв, это издевательство!

Джозеф уныло созерцал мишень, в которой, если в мире есть справедливость, сейчас должно красоваться идеально ровное отверстие в полтора сантиметра диаметром. Во всяком случае, таков обычно результат воздействия файерболла калибра «шмель». Предназначенного, согласно параграфу шестому учебника, для обезвреживания противника, а совсем даже не для сноса ему башки — обвиняюще глядит краешек предыдущей мишени. От которой, собственно, этот краешек и остался. Остальное сожрал предыдущий в сердцах брошенный наугад файер. Нынешняя мишень дразнится полной невредимостью бело-красных полос, только и съехала слегка вбок.

— Естественно, не выходит. Когда ты так злишься, и вовсе не выйдет. Прежде всего, успокойся, — философски обронила Мэва, догрызая яблоко.

Хорошо ей говорить. Ей-то завтра не сдавать норматив по меткости и точности стрельбы в пятибалльной шкале. Она единственная на потоке девушка, к тому же полгода назад окончательно определилась со специализацией, будет экспертом-криминалистом. Так что нормативы она не сдает и вообще умиляет большинство преподавателей и тренеров одной своей поло-видовой принадлежностью. В смысле — тем, что девушка. И девушка симпатичная. Хорошо же девчонкам. Нет, конечно, и у неё свои сложности. Пару раз попадались преподы, ставившие своей целью доказать, что криминалка — не девичье занятие, и устраивали Мэве «сладкую жизнь». Мэва, конечно, крепкий орешек, и умеет не только ресницами хлопать, что и доказала, но… Черт подери, это не Мэве завтра зачёт сдавать! Сидит себе на гимнастическом «козле» и яблоко свое грызёт.

— Успокоишься тут, ага! Завтра уже зачёт!

— Ну, у тебя еще целый вечер, да вся ночь впереди. Если, конечно, ты не собирался провести её в компании какой-нибудь смазливой блондиночки из соседнего общества Милосердия…

Джош сердито фыркнул — это общество, располагающееся по соседству с Колледжем, и населенное целой армией будущих сестер милосердия и Света, явно не дает Мэве покою уже с год. Вечно чуть что, так сразу предложение поискать себе «герлу» среди весьма ласковых воспитанниц заведения. И не понимает Мэва, что они через одну — дуры набитые и махровые…Ну, симпатичные, да, но Мэва-то красивей! И при том умней раз в сто.

А яблоко меж тем подошло к концу, остался огрызок. Мэва задумчиво повертела его в руках, оценила расстояние до мусорного ведра, решила, что оно в «радиус поражения» не попадает. Вздохнула, спрыгнула с «козла» и направилась к ведру.

— Нету у меня никаких планов. И вообще. Издеваешься? Я тебе кто?! Робот? Чтобы сутки напролёт фаи метать?

— Ну, ты же хочешь получить зачёт? — елейный голосок. Невинно хлопает ресницами. Ресницы, надо сказать, загляденье. Длинные, густые, золотистые, а светло-серые глаза в их рамах как серые жемчужины чистейшей воды, и кожа как у всех рыжих — очень светлая и очень нежная, словно тончайшая розовая ракушка.

— Эй-эй, приятель! Ты чего, завис?

И носик — прямой, хороший такой носик…

— Что?

— Говорю — завис? Правда что ли — энергетическое переутомление? Если так, то, может, сходишь в фельдшеру, выклянчишь освобождение от сдачи норматива?

— Не нужно мне никакого освобождения. Просто… — покраснел, как если бы поймали на чём-то нехорошем. Сам почувствовал, как горят уши.

— Что — просто?

— На тебя смотрел… — очень тихо признался Джош.

Мэва удивленно вскинула глаза, ехидство истаяло с её лица, сменившись чем-то беззащитным и чуть обиженным. И тоже густо зарумянилась, как это умеют только рыжие.