— Тормоза отказали!

Он несколько раз всей своей тяжестью надавил на педали, но скорость продолжала расти. Навстречу, из-за поворота показалась смешная маленькая машинка, которую вел белый утенок в синем костюмчике и синей бескозырке. Похоже, подобный наряд пользовался здесь успехом.

Увидев летящую навстречу машину, утенок подскочил и прежде всего схватился за голову своими необычными ручками-крылышками. Бескозырка взлетела вверх. Потом он поднялся над лобовым стеклом, оживленно размахивая крылом, и закричал квакающим голосом:

— Посторонись! Посторонись!

Микки с удовольствием бы выполнил эту просьбу, но машина потеряла управление. Утенок резко прижался к насыпи. Красный кабриолет пронесся мимо, раздался треск, и сидящая в машине троица подпрыгнула. Грэм увидел, как левое переднее колесо отлетает назад. Катастрофа, казалось, неминуема, но Микки впился в руль и выдернул его, потом перевесился через кузов машины и поставил руль на место отскочившего колеса. Замена была неравноценной, но как-то решала проблему. Машина, подпрыгивая, продолжала нестись дальше.

От руля теперь остался только короткий железный штырь, конец которого торчал на высоте нескольких сантиметров над панелью управления.

Микки крепко сжал его обеими руками и повернул. Машина сделала поворот, из-за которого выскочил утенок. Впереди показались первые улицы Диснейленда.

Под колеса попал камешек, и машина затряслась. Крышка «бардачка» открылась, и оттуда выпала скатерть. Встречный ветер поднял ее и накрыл лицо Микки.

Следующая минута была неописуемой. Оставшись без управления, машина виляла с бешеной скоростью между высокими зданиями. Встречные машины панически отскакивали в стороны, какие-то врезались в стены, другие сносили фонарные столбы, влетали в широкие витрины. Микки боролся с непокорной скатертью, наконец справился с ней и моментально оценил ситуацию. С изумительной реакцией сунул руку под сиденье, вытащил оттуда большую металлическую тарелку и надел ее вместо руля на торчащий железный штырь.

Импровизированный руль несколько облегчил положение. Машина протарахтела по улицам, задела бульдога в полицейской форме, разметала, словно кегли, урны с мусором и въехала в более спокойный квартал. Домики здесь были одноэтажные, с широкими дворами, огороженными цветными деревянными заборами и живыми изгородями. В одном из дворов какая-то странная собака в бриджах для гольфа, черном жилете и помятой шляпе сгребала скошенную траву и, чтобы лучше ее утрамбовать, полезла на верхушку стога. Увидев машину, собака замахала граблями и весело закричала:

— Привет, Микки!

— Привет, Гуффи! — сердечно ответил юный шофер. — Кажется, мы едем к тебе в гости.

— Ну, тогда добро пожа…

Не успел пес закончить фразу, как красный автомобиль снес ограду, проехал по двору и остановился, врезавшись в стог и раскидав в разные стороны сено. Гуффи взлетел вверх, сделал в воздухе сальто и упал прямо на колени Грэму.

— Вот мы и приехали! — сказал Микки. — Я живу в соседнем доме.

Гуффи, как бы извиняясь, приподнял помятую шляпу и выбрался из машины. Микки последовал за ним. Оставшись в машине, Грэм смотрел им вслед, пытаясь справиться с обуревающим его гневом. Что ему тут надо, в этом карикатурном мире, заселенном примитивными, недоразвитыми существами? «Игроки»? Здесь он их не найдет. Лучше попытаться отыскать их где-то в другом мире. Может быть, ему улыбнется счастье.

Гуффи и Микки скрылись за домиком. Грэм напряг память. Он уже знал, что надо делать — складировать воспоминание за воспоминанием, чтобы потом скопом обрушить умственное напряжение на неизвестного «игрока», перегрузить его и подавить.

Да, это было так просто.

И он обрушил этот мир…

Вот он снова маленький, карабкается на дерево возле старого дома, который не старый, а совсем новый, потому что отец построил ее несколько месяцев назад, и даже здесь, на высоте, ощущается запах смолы от дощатых стен, а кора под ладонями шершавая и немного скользкая от осевшей на ней пыли, потому что дождя не было уже много недель, и внизу на веранде Балт Троол, задрав лохматую бородку, пьет апельсиновый сок, сидя с закатанными рукавами в кресле-качалке. «Осторожней, Грэм, ты уже слишком высоко забрался!» Опора уплывает из-под ног, но он уже не на дереве, а в кабине космического корабля. Дебора, еще маленькая черная чертовка с коротким хвостиком, вертится у него на руках и пытается неловкими передними лапами половчее схватить соску. От ее тупой мордочки отделяются белые шарики молока и медленно плывут в невесомости кабины. Его первая экспедиция… Он выходит из корабля, одетый в скафандр. Рядом дрожит прозрачный зеленоватый туман, высокие острые скалы, разъеденные эрозией, вздымаются к зеленому небу…

Рисованный мир не хотел исчезать. Напротив Грэма красноватая собака с длинными ушами и глупой физиономией перепрыгнула через ограду и направилась к тыльной части домика. Из-за угла долетел крик Микки:

— Спокойно, Плут, спокойно!

Плуту, видимо, не хотелось вести себя спокойно, потому что за углом что-то зашумело, загремело, и Гуффи взревел трагикомическим голосом.

Грэм стоял неподвижно, с бессильно опущенными руками, медленно осознавая, что же произошло. Мельница воспоминаний не хотела работать.

Неужели он осужден до конца дней оставаться в плену этой нелепой имитации действительности? Нет! Он снова напряг память, и воспоминания покорно потянулись чередой. Вот он впервые в кабинете Хуана Ивановича Смита, ему хотят доверить важную галактическую задачу. Потом пошло лето на берегу реки. Загорелый раздетый Грэм лежит на обжигающем песке. Возле его лица по травинке ползет какая-то красная букашка. Внезапно пробежавший по спине холод заставляет его испуганно подскочить, и он видит Дебору, еще совсем молодую, смеющуюся довольно, обнажающую в смехе острые клыки и розоватое гофрированное небо.

Вдруг он понял, откуда идет это ощущение чего-то знакомого. Не оттого, что это его воспоминания о пережитом им лично. Не только это — просто он уже пользовался этими воспоминаниями. Вечер на веранде, грозовая ночь у реки, появление светлячков, сражение с киберами… Все то же самое, ничего нового. Почему? Им овладевало неясное, ужасное предчувствие. В голове царила пустота. Ему казалось, что он превращается в ящик картотеки, заполненный карточками, называемыми воспоминаниями, и только изредка между этими карточками воткнуты редкие фотографии. Где же его воспоминания? О чем же ему вспомнить? О старом Балте Трооле? Вот он, внизу на веранде пьет апельсиновый сок, сидя с закатанными рукавами в кресле-качалке… Нет, к черту, не то! Хорошо, вот это, вот он держит маленького Грэма на коленях в кабине пилота старого корабля и нажимает на его палец своим кривым указательным пальцем… Нет, надо что-то еще! Балт Троол с уже седеющей бородой сидит рядом с четырнадцатилетним Грэмом и одобрительно кивает головой… Еще! На свежую могилу сыплются комья земли, в воздухе разносится странный, инопланетный аромат, а по красноватому, сморщенному лицу незнакомого пожилого мужчины…

Еще?

Иного не дано!

Отчаянно, лихорадочно Грэм перетряхивал память до самого дна, очень мелкого дна. И все время повторялось одно и то же — шли воспоминания лишь последних двух дней, лишь то, о чем он думал или что вспоминал после того странного дождливого вечера. Иного не дано.

От внезапно нахлынувшей слабости у него подкосились ноги. Он сел и прислонился спиной к неестественно красной кирпичной стене. Он-то думал, что нашел оружие против всемогущих «игроков», а оказалось, они всего лишь играли с ним, а когда им это надоело — отняли у него память. Чего же им надо? Окончательно сломить его личность, превратить его в бездушную куклу? Может быть, это от него и требовалось — безропотно воспринимать любую игру, любое надругательство над телом и душой? Приспосабливаться к той жизни и оставаться там, куда его отправят, если понадобится — навсегда смириться с образом тролля в зеленом костюме с красным капюшоном и удовлетвориться компанией Микки и Гуффи, поросят и волка, злобной летающей старушенции… Тогда, наверное, и воспоминания появятся, наверное, его оставят в покое, насколько это возможно, пока играют другие фигуры, а он ждет своего хода.