Тогда Пламенный выступил-таки вперёд и негромко произнёс что-то сложно-печальное на тастар-мид. Гес почти не понял этот атональный стих, только контекст был ему ясен: призыв к беседе/сближению/покою, почти без изменений позаимствованный из какого-то древнего и всем тастарам известного произведения искусства.

Издали донёсся ответ в том же стиле, выражающий сомнение/вопрос. В свою очередь Пламенный выразил готовность к ожиданию-в-терпении. Эхагес сел на подвернувшийся камень, сворачиваясь тугой пружиной, и положил левую руку на голову блаженно щурящейся лисе-орлэ.

Через несколько минут из-за поворота перед Владыкой беззвучно вынырнул тастар.

Зрение стража было не столь совершенно, чтобы в таких условиях различать мелкие детали облика и одежды, но в последнее время он быстро прогрессировал. Ещё до первого путешествия с Пламенным Гес не спутал бы в таких условиях — глубоко под землёй, в полном мраке — тастара и, например, человека. Теперь же он сразу определил, что перед ними — молодой тастар, не старше шести-семи десятков кругов по их счёту. То есть рождённый уже после Вторжения. И то ли по причине молодости, то ли из-за недостатка опыта этот тастар казался каким-то… неполным, что ли. Не вполне обученным, шероховатым, как ученическая копия изваяния, сделанного мастером. И магия его была слабовата. Даже Раскрытая, едва вышедшая из поры роста, имела больше силы. Одежда его производила впечатление живой: не то мох, не то лишайник, льнущая к коже плотная масса мелких побегов, свободно от которых было только лицо. В каждой руке тастар сжимал по недлинному загнутому клинку — опять-таки, на взгляд стража, без должной уверенности.

Но если Эхагеса внешний вид подземного жителя всего лишь удивил, то Пламенный был просто потрясён. И потрясенье это было не из приятных.

Подземник ткнул одним из своих клинков в сторону человека и обвиняюще выдохнул что-то на неизвестном шипящем наречии. Владыка, опомнясь, произнёс что-то на тастар-мид: сложно-печальное, даже скорбное, обращённое не столько к подземнику, сколько к самому себе. Чужой тастар ответил нарочито упрощённой фразой тастар-мид:

— Упавши сам, коришь покачнувшихся?

— Я не из (…) павших, я — из (…) в иное/прежнее бытиё! — Пламенный ожёг подземника накалом отрицания, редким даже для человека. — Теперь (…) из иного мира — и что (…) я вижу?!

— Приведший бледнокожего…

— Не я при человеке, человек при мне! Я — Пламенный!

Впервые Эхагес ощутил так явственно глубинные слои имени Владыки: жар, свитый воедино, свет, сила, уязвимость. Не просто "пламенный" — скорее, Пламенный Дух… Пламенное Сердце, Пламенная Стрела.

— Назовись! — потребовал Владыка.

Подземник назвался. По верхнему смысловому слою — Скрытный.

— Мы пришли ото Льдов Славы, — сказал Пламенный со скорбной простотой, — пришли на зов памяти. Иди и сообщи это тем, кто оставил свой след во Льдах. И помни: хоть я не мастер Перепутья, но близок к этому — и могу уйти, куда и когда захочу.

Пещерник по имени Скрытный попятился, исчезая за поворотом.

— Сай, что не так с этим тастаром?

В сознании Владыки вновь колыхнулось эхо потрясения, наполовину переплавленное в тихую горечь.

— Он — плод старейшего греха, — был ответ. — Он незавершён, ибо зачат и рождён не ааль-со, а так, как чаще всего зачинают и рождают люди.

— Не понимаю.

Пламенный помолчал. Обдумывал, как упростить сложное ради понимания.

— Есть любовь тела, есть любовь души, — сказал он наконец. — Когда мужчина и женщина сходятся без гармонии душ, душа их ребёнка также не получает гармонии, и сила его ущербна. Это сродни врождённому уродству и бьёт с особой силой именно по магам.

После этого Гесу расхотелось задавать новые вопросы.

Прошло около получаса, прежде чем на смену Скрытному явился другой тастар. Одетый в такие же живые одежды, он был вооружён такими же короткими изогнутыми клинками, только покоящимися в набедренных ножнах. Видно, здесь каждый был воином поневоле. Однако новый тастар был не молод — наоборот. И магия его была глубока, стара и на особый лад совершенна. Гес затруднился бы сказать, в какой именно области силён новоприбывший. Очень может быть, что в знакомых ему языках просто не нашлось бы слова, чтобы точно очертить границы этой области.

— Я — Пёстрый, — представился он.

Дальнейшая беседа прошла под знаком сдержанной настороженности. Смысл её Эхагес воспринимал через отражения мыслей Владыки.

— Рад тебе, Пёстрый. Я — Пламенный, мастер-целитель, знаток искусства Перепутья, беглец.

(Подтекстом — не слишком завуалированный упрёк в нерадушии).

— Рад тебе. Я — мастер Вызова и старейшина колонии Рроэрт, — исправился Пёстрый. — Из какой колонии ты?

— Скрытный достоин своего имени. Я впервые ступаю по/в тверди Краалта за сто кругов по моему счёту. Группа, которую я возглавил — около пяти сотен — бежала гнева Могучих за Поворот.

Пёстрый издал возглас, в котором слились удивление, радость и боязнь поверить.

— Мы оказались в мире, населённом людьми, но не входящем в Круг пелэ, и остались там. Новая твердь пережила что-то похожее на катастрофу, постигшую Краалт виной Могучих, отчего маги там стали очень редки. Это позволило нам закрепиться и даже взять власть над частью людей в области Равнин, хотя изначально это не планировалось. Недавно после ряда событий мне и моим спутникам довелось усовершенствоваться в искусстве Перепутья, и потому мы поспешили узнать, что стало с родным миром всего рода тастаров.

Пламенный умолк, предоставляя Пёстрому право рассказа.

"Сай, с чем связано искусство Вызова?"

"Позже".

Пёстрый, однако, начал не с рассказа, а с вопроса.

— Может ли считаться спутником зверь, пусть даже почти разумный и со своей магией?

Прежде, чем Владыка ответил, Эхагес встал с камня и сказал:

— Лаэ, изменись!

Лиса посмотрела на него почти по-человечески, фыркнула и приняла иной облик. Пёстрый снова издал невнятный вскрик удивления. Возможно, больше факта смены формы его поразило то, что тастар-мид понимает человеческое существо… к тому же близко знакомое с искусством майе.

— Мои спутники, — сказал Пламенный, — это Лаэ из рода орлэ, живущая в двух обличьях, и Эхагес Летун из рода людей, воин-маг. Они — ааль-со, а Эхагес сверх того — мой Дополняющий.

Похоже, Пёстрый устал удивляться.

— Рад вам, разумные, — сказал он. — Теперь я вижу, что ни один из вас не принадлежит Кругу и уверен, что ты, Пламенный — не из… перекованных. А раз так, все вы будете желанными гостями в нашей колонии, равно как и в остальных колониях уцелевших.

Глава тринадцатая

Прибытие большого посольства — повод для празднества. Помолвка короля — также повод для веселья. Отвыкшая праздновать что-либо при тастарах, Столица окунулась в полузабытую стихию карнавалов, фейерверков, бесплатных дней, когда в любом заведении еда и выпивка шли за счёт казны, иных увеселений. Знать и богачи не хотели отставать от простонародья: балы, приёмы, званые обеды и ужины (порой не заканчивающиеся даже к рассвету), выезды на охоту… Большую популярность снискали бескровные поединки гвардейцев под командованием иузах-князя Гороса и Серых стражей капитана Моэра — как парные, так и групповые.

А под ярким, пьяным, распущенным, затягивающим покровом праздников, как то водится всегда и везде, назначались важные встречи и проходили важные разговоры.

— Ну хорошо, милая, расскажи.

Будущая чета любовалась ещё одним новомодным новшеством под названием "костюмная игра", иначе "представление". Возвышение, с которого они им любовались, было лишь первым в череде ступенчато поднимающихся трибун. Итоллари немало удивило и позабавило то, что эти деревянные мостки, сколоченные на один раз, воспринимаются гостями с юга как изумительная и даже угрожающая роскошь. Дерево, как и пригодная для питья вода, было одной из вещей, для кунгрийцев очень ценных из-за своей редкости, а здесь, на севере, идущей по цене песка. Зато золото для южан имело почти ту же цену, какую для жителей Равнин — серебро. Богатейшие рудники Кунгри Ош буквально осыпали богатством тамошних князей и, разумеется, терефа.