Сломив силы тастаров, пришедшие в Краалт Могучие не успокоились. Напротив! Казалось, что тяжкий гнев их лишь разгорелся сильнее. Видно, между победителями возникли ссоры; видно, одни хотели уничтожить даже память о существовании древней расы, не желавшей перековаться в духе Круга Славы, влиться в чуждое единство и подчиниться идее, а другие им препятствовали. Нельзя объяснить иначе то, что Льды уцелели в пекле битвы Могучих — битвы столь яростной, что и спустя столько лет ни единая травинка не сумела прорасти на перепаханном, обезображенном лике мира. То, что в Краалте вообще уцелело что-то живое — верно, ещё одно нечаянное чудо, если только несколько Могучих не защищали островки жизни от равных себе и последовательно, и упорно.

Ссоры пришельцев позволили остаткам рода тастаров уцелеть. В то время пришлось им оставить гордость свою и таиться, подобно роющим норы неразумным созданиям. Поисковые отряды пелэ, мараков, людей, леготтов, фирзи и других захватчиков лезли в каждую щель, выискивая выживших… но Краалт велик, и разных щелей в нём больше, чем можно обыскать, даже имея в своём распоряжении миллионные армии. А тастары, решившие скрываться, делали это хорошо — как вообще всё, за что брались. Стали они семенами памяти и жизни, упавшими в рыхлую почву; и ссора Могучих, забывших о них, уподобилась завывающей зимней вьюге, что тщётно пытается выстудить семена в глубине, но лишь защищает их, засыпая покровом снега.

У вьюг есть ещё одно свойство: они не вечны.

Перестала сотрясаться твердь от шагов великих сил. Утихли ураганы, более не гоня над землёй табуны шалых от ужаса туч. Опало летучее пламя. Смолкли громы глубин. Реки и моря вошли вновь в изменённые берега свои. Но мрачен и неприветлив был облик опустошённого Краалта. Казалось, что вместе с хозяевами мира ушла из него сама жизнь. Ураганы, покорные воле Могучих, стихли — но воющие ветра продолжали носиться над пустынями, оплакивая потери. Ушли угольно-чёрные тучи, стиравшие разницу меж днём и ночью, вылились бурными ливнями на плечах горных хребтов — но остались тучи цвета свинца и стали, запретившие небу глядеть вниз. Победители оглядели мир, оказавшийся в полной их власти, и отвернулись от того, что сделали, не желая помнить и понимать, избегая ядов стыда своего. В иных местах Краалта ещё можно было жить, прилагая для этого большой труд и великое упорство. Да, можно было… но не хотелось. И те причастные Кругу, которые могли, ушли обратно в свои миры, оставив по эту сторону Слияний пространства сменную стражу. А те, которые не могли — вымерли либо утратили себя, одичав среди тягот. Скатились до взаимоубийства за кусок еды и глоток воды. Пелэ снова убивали пелэ, а леготт нападал на человека, марака и фирзи ради их мяса.

И тогда, в серую пору безвременья, из своих укрытий и щелей начали выходить тастары. Те, которые остались живы.

Им было легче сохранить себя: память была их великой ценностью, а жизнь была длинна. Им было труднее: та же память, которую они хранили, стегала их болью потерь. Они искали друг друга среди руин и опустошения, продолжая беречься стражи Слияний. И в местах, подобных Льдам Славы, оставляли друг другу послания, которых не смог бы понять ни один чужак.

Пламенный умолк. Встал во весь рост. И сказал, оставив тастар-мид, на языке Равнин:

— Я узнал места нескольких укрытий… если мои догадки верны. Но я не чувствую себя в силах появиться там. Не сейчас.

— Тогда отдохнём, — предложил Эхагес. — Вернёмся в Долину и…

— Нет!

Целую минуту Владыка боролся сам с собой.

— Нет, — повторил он, вернув себе долю холодного спокойствия. — Не будем покидать этот мир. То место, где мы появились прежде — помнишь?

Гес кивнул. И шагнул за Поворот, осуществляя "короткое" перемещение своими силами, без помощи Пламенного.

…Страж и Лаэ по очереди несли караул, пока Владыка лежал без единого движения, впав в глубокий очистительный транс. Медное солнце успело взойти и закатиться, а потом взойти снова, прежде чем Пламенный вышел из погружения в собственную суть. И даже после этого в нём не ощущалось прежнего покоя. Ни одна из струн души не ослабла, но некоторые натянулись сверх меры — и не желали отпускать, долго вибрируя при любом, самом осторожном касании.

— Готовы? — спросил Владыка. — Начнём.

Сухой жар — мгновение — в лицо. Тьма без звёзд и опоры.

И новое место.

…Мглистое ущелье. Неплотный туман висит вокруг, размывая удалённое в тусклом красноватом свете. Чуть поодаль приглушённо шелестит река, обтекая зазубренные камни. Вокруг — валуны, галька, средний гравий, не успевший истереться в песок. Много чёрного и серого. Живого нет… или всё-таки есть? Лаэ в обличье лисы устремилась к воде, ловко маскируясь среди теней и туманной дымки.

"Вы ощущаете чужие мысли, сай?"

"Очень плохо. Направление не улавливается. И сами мысли… они не похожи на мысли вполне разумных и ясно сознающих себя существ".

"Я чую следы ног, пахнущих дымом".

"Вот как? А ещё?"

"Следы ног, пахнущих Силой и заметённые маской, но заметённые недостаточно хорошо".

"Веди, Лаэ".

В мыслях орлэ скользнула, как юркая водяная змейка, зубастая насмешка. В образе, что ей сопутствовал, противоестественно смешались двуногий человеческий силуэт и голова с сильно вытянутой мордочкой — не лисья даже, а принадлежащая собаке-ищейке. Впрочем, никаких следов отрицания образ в себе не нёс.

"Не отбегай далеко!" — передал Эхагес, невольно сопровождая слова общим тревожным фоном. Ответ не выражался в словах, но нёс успокаивающее тепло и заботу. Решив, кто пойдёт замыкающим, при помощи даже не мыслей, а обмена жестами, Гес и Владыка двинулись за своей четвероногой спутницей.

Следы "ног с магией" привели тройку разведчиков в пещеры. Ступая под каменные своды, Эхагес мельком припомнил обитель Ворона и с чувством вины подумал о том, что сейчас делает Тиив. Впрочем, ситуация не располагала к воспоминаниям. Заученно погасив все лишние мысли, страж расслабился, вслушиваясь во тьму и вглядываясь в неё при помощи темнового зрения, совмещённого с фантомным. Чёрная лиса-орлэ где-то впереди перебегала от щели к щели, часто останавливаясь, чтобы исследовать хранимые камнями следы. Лабиринт пещер оказался велик и сложен; без такого проводника Эхагес и Пламенный могли бы блуждать по нему много дней, почти не приблизившись к цели.

А потом от Лаэ пришла мысль, опять-таки не оформленная в слова. Мысль-образ.

"Живые и магия: засада", — сообщала она.

Глава двенадцатая

Если взглянуть на карту, в центре которой лежит королевство Равнин, то к западу от него, за горами, будут владения хирашцев и других народов. К востоку, за морем — большие и малые острова, самый многочисленный из народов, населяющих которые, называет себя туа'амр'рох. Но помимо запада и востока есть также север и юг. И если северные земли лежат далеко, в четырёх-пяти декадах плавания при попутном ветре, то земли юга гораздо доступнее. На север плавают в основном островитяне, чей хлеб — морская торговля; а вот на юг, через пролив Синих Духов, ходят и моряки Равнин.

Земли запроливья, Кунгри Ош, похожи на Равнины тем, что они так же точно на много переходов в глубину суши остаются ровными, как стол. Лишь через две декады пути у горизонта поднимаются смутные голубоватые тени гор — возможно, самых высоких гор мира. Но Кунгри Ош совсем не похожи на Равнины в другом: вместо полей там сверкают под вечно ясным солнцем жёлтые, белые и рыжие пески, а вместо лесов простираются каменистые пустоши. Земли Кунгри Ош похожи на восточное море: жизнь в них тоже разрознена, только не от суши к суше, а от воды к воде. Источники влаги обитатели тамошних пустынь ценят выше любых иных сокровищ.