Ребят не было, и за них было тревожно, но открылась столовая, мы зашли в числе первых, и я взял с пылу с жару огромный свиной эскалоп с пюре, Цал по инерции тоже им соблазнился, но ему было плохо: он попытался ковырнуть еду, но сразу позеленел. Пришлось другу помочь: я съел и свою, и его порцию, после чего у меня жизнь стала лучше, жить стало веселее. Появилась надежда, что черную полосу жизни сменила белая.

Стали совещаться, куда может поехать экскурсия запорожцев сегодня? Пришли к выводу, что быть в Киеве и не посетить Киево-Печерскую лавру нельзя, следовательно, нужно ехать туда и надеяться, что у Брата тоже на это ума хватит. Сели в троллейбус, доехали: на площади перед Лаврой стоят в ряд несколько десятков туристских автобусов, и мы немедленно увидели наш. Дело в том, что он в Запорожье возил французов, и справа на лобовом стекле у него красовался большой плакат с француженкой и украинкой в национальных одеждах с надписью на французском и русском языках: «Общество франко-советской дружбы». Ура! Одних нашли! Подходим, возле автобуса толпа зевак что-то рассматривает. Расталкиваем толпу, в которой перекатывается уважительный шепот: «Французские хиппи!» — и видим: в тени от автобуса на асфальте лежат матрасы, вокруг бутылки с пивом, а на матрасах наша потерянная четверка. Лежат молча и вид у них такой, что краше в гроб кладут. Брат нас заметил: «Е… вашу мать, вы где шлялись?!» Толпа немедленно посуровела и стала расходиться с гневными тирадами: «Хулиганье! Развалились тут! Куда милиция смотрит!» Я, конечно, тоже Брату высказал за то, что они нас в Гидропарке бросили, но радость встречи нейтрализовала все претензии.

Выяснилось, что дрались мы с теми же жлобами, которые задирались и днем, но было их больше. Опасаясь милиции, ребята побоялись и оставаться на турбазе, и ехать на метро, и как-то пешком добрались до Киева, и там переночевали в троллейбусах, оставленных на ночной отстой. Цал присоединился к умирающим, а я смог убедить только Шпанского собрать волю в кулак и идти осматривать Киев. Тем более что нам надлежало загладить вину перед девушками, если их еще не увели у нас туристы из каких-нибудь других автобусов. И мы добросовестно осмотрели всё, что полагалось по программе экскурсии — и пещеры лавры, и булаву Богдана Хмельницкого и т. д. и т. п., что, кстати, было очень интересно. По пути мы всячески обращали внимание наших подруг на то, какие мы хорошие, а то, что мы их прошлой ночью бросили, так это просто несчастный случай, который больше не повторится. К Аскольдовой могиле девчонки уже позволяли угощать себя мороженым, а ночью оправдали все наши смелые надежды.

Потом, когда я часто в компаниях рассказывал эту историю, Борисов только ухмылялся и авторитетно говорил:

— Если бы мы тогда не напились, то тебе бы, Митя, и вспоминать о Киеве было бы нечего.

Отчасти это так.

Я стараюсь обо всем этом писать с юмором, понимая, что помимо молодежи это могут читать и умные люди, а они ужаснутся вместе со мной — боже, какими же балбесами мы были!

Лет через 15 после описываемых событий меня послали в командировку в Никополь на один день, вернее, в сумме других заданий по командировке мне нужно было сделать какое-то дело и на Никопольском заводе ферросплавов. В течение, пожалуй, десятилетия после окончания института часть нашей группы почти регулярно встречалась на День танкиста. Часто инициатором был я, для чего и подгадывал себе отпуск под эту дату. Помню, что однажды встречались в доме моих родителей, однажды у Коли Кретова, несколько раз, по-моему, в ресторанах. В этом плане особо дружной нашу группу назвать трудно, некоторых мы вообще ни разу не видели, хотя они и работали недалеко, в том числе я ни разу после института не встречал Толю Борисова, хотя и знал, что он работает на Никопольском ферросплавном, т. е. достаточно недалеко от Днепропетровска. Во всяком случае к моменту моей командировки я уже много лет не имел о Брате никаких сведений.

Я сделал порученное дело и начал расспрашивать заводских ребят, где работает Борисов, и представьте мое удивление, когда выяснилось, что Брат, оказывается, второй секретарь Никопольского горкома КПСС! Надо же! В институте была проблема затащить его на комсомольское собрание, а тут второй секретарь горкома! Пошел в партком, узнал номер, звоню, его нет, сообщил о себе секретарю Борисова. Через час она разыскала меня по телефону где-то в цеху, а Брат быстро выяснил, зачем я приехал и насколько.

— Так, Митя, в гостиницу не устраивайся, будешь жить у меня. В пять часов жди у заводоуправления.

Подъехал на своих «Жигулях», расцеловались, сели в машину, и вижу, что у него кисть правой руки, сейчас не помню, то ли в свежей гипсовой лангете, то ли стянута эластичным бинтом, во всяком случае, он морщится при переключении скоростей. Спросил, в чем дело, но он уклонился от ответа. По дороге с завода до города расположено городское кладбище, Толя сообщает, что посадил на могиле отца курайчик, а погода сухая, и Брат боится, что курайчик засохнет, поэтому ему нужно заехать и полить его. Начинает вытаскивать канистру с водой из багажника и снова морщится. Я подхватил канистру, спрашиваю: «Так все же, что с рукой?» — а он опять уклонился от ответа.

Приехали к нему домой (он жил в частном доме своих родителей) и прекрасно посидели. После обязательных воспоминаний и выяснения, кто где сейчас обретается, я отвел душу в жарких спорах, причем сразу и с Толей, и с его симпатичной женой-учительницей: ему я разъяснил неправильный курс КПСС, а ей — неправильность воспитания детей. Когда допили водку, принялись за вино из винограда, росшего на участке, спать легли, когда охрипли. И когда Толю немного развезло, я все же в третий раз задал вопрос, что у него с рукой. Он рассказал. Оказывается, накануне вечером он был в ресторане на юбилее своего друга, по-моему, главного механика НФЗ. За соседним столиком какие-то уроды стали хамски тащить женщину танцевать, Толян за нее вступился, однако уроды ждали его на выходе, и Брату пришлось отмахиваться. «Потерял квалификацию, — сетовал второй секретарь Никопольского горкома КПСС, — целился в челюсть, но попал по черепушке и сломал палец». При этом Толя переживал не о руке, а о том, что в горкоме и обкоме из-за того скандала могут узнать, что он посетил ресторан. Оказывается, партийным работникам это негласно было запрещено. «Ага, — думаю, — это мне повезло, а если бы приехал на день раньше, то участвовал бы еще в одном приключении Брата».

Теперь, пожалуй, следовало бы поговорить о драках, поскольку я сам удивляюсь, сколько их у меня в студенчестве случилось. Во всяком случае больше, чем в школьные годы, хотя район наш был довольно беспокойный, а я, так или иначе, входил в компанию местных ребят. Думаю, что это вот почему.

Драки в районе были все же больше хулиганскими драками, а хулиганы, несмотря на строгое преследование в то время, все же могли использовать оружие, а посему и сами хулиганы этих драк боялись, если полагали, что могут встретить соответствующий отпор. Хулиганье — оно и есть хулиганье: за исключением отморозков, оно подлое и трусливое. Помню, как-то в 9-м или 10-м классе меня на мосту зажали человек 5 наших конкурентов из соседнего района, но пока стояли лицом к лицу, мы ограничивались перебранкой. В конце концов они меня пропустили, но как только оказались у меня за спиной, об мою голову сломали черенок от лопаты, который я, к сожалению, вовремя не заметил. Удар был настолько сильный, что сбил меня на колени, а на бедрах у меня лопнули по швам джинсы. Шишка была, как банан, и наверное было сотрясение мозга, но мы на такие пустяки особого внимания не обращали. Я вскочил на ноги, а уроды тут же сбежали на свою территорию (дело было, так сказать, на «ничейной земле»).

А в студенчестве драки имели какой-то другой характер — как между нормальными людьми и, надо признать, почти всегда по пьяному делу.

Как-то встречали Новый год на квартире у Коли и Риты Кретовых. Мы (я со Шпанским и Бобровым) не привели с собой никаких девушек, кроме того, Коля сообщил, что после 12-ти должен подойти его двоюродный брат, с которым мы не были знакомы, но тоже без девушки. Рита была единственным украшением праздника, который обещал превратиться в обычную холостяцкую посиделку с неумеренной выпивкой. Встретили Новый год и высыпали на улицу, и тут Коля увидел двух знакомых девушек, которые, как оказалось, праздновали в квартире на первом этаже. Коля их пригласил, и они охотно поднялись к нам на пятый. И дело пошло веселее, мы начали танцевать. Где-то через час девчонки засобирались, но пригласили и нас к себе. Мы с Бобром спустились с ними на первый этаж и начали со своими подружками танцевать там, поскольку видно было, что в той компании эти девчонки лишние. Но тамошние парни их лишними не считали, посему чуть ли не после первого танца выкинули нас с Бобром в подъезд, а двери закрыли. Мы начали барабанить в двери, требуя выйти поговорить, а тут спускаются Коля с Толиком и бутылкой, чтобы крепче подружиться. Они поставили бутылку в уголок и присоединились к нам, однако хозяева упорно не выходили. Но тут, как потом выяснилось, Коля выскочил на улицу и разбил в этой квартире окно, после чего хозяева и выскочили. Мне досталось больше всех, поскольку после первой неразберихи какой-то крепенький амбальчик загнал меня в тамбур противоположного конца лестничной клетки и, когда ребята снова вбили хозяев в квартиру, мы все ещё, не видимые остальным, старательно молотили друг друга до тех пор, пока Колька нас не разнял, поскольку этот амбальчик и оказался тем самым его двоюродным братом. Я ему расквасил нос, а он мне, помимо прочего, разбил губу и навесил «фонарь» под глазом. Короче, к обеду проснулись в квартире Кретовых на коврике, тесно прижавшись друг к другу, причем и Колька был с нами, а не в спальне, видимо, Рита не очень одобрила его энтузиазм в этом деле. Прихожу домой, отец посмотрел.