Мы сориентировались по уже размокшей карте (прикрывались ею от дождя) — возле кемпинга тоже была станция метро. Мы поехали, в кемпинге наших не было. Тогда я собрал у ребят двушки (двухкопеечные монеты, использовавшиеся для звонков из телефонов-автоматов, причем время разговора на 2 копейки не лимитировалось) и начал звонить сначала в справочную, а потом в турбюро в надежде, что наш автобус мог подъезжать к этому известному нам ориентиру. Но в турбюро ответили, что экскурсовод вернулся, но где сам автобус, они не знают. Я объяснил ситуацию и попросил устроить нас на ночлег на одну ночь, а завтра мы уж сами уедем из Киева. Приятный женский голос выяснил, сколько нас, потом с кем-то посовещался и сообщил, что если мы подъедем до 9 вечера — до их закрытия, то они нас на одну ночь разместят.

Вопрос, вроде, разрешился, и мы поехали, но оказалось, что эта линия метро проходила через Гидропарк, и Брат вдруг заявил, что нам нужно тут сойти, поскольку на турбазе и буфет работает до 10 вечера, и «биомицин» в нем есть. Мои доводы здравомыслящего человека, что нам сначала нужно увидеть свои кровати, а потом уже ехать хоть в Гидропарк, хоть в «Интуристе» коньяком залиться, имели успех только у Шпанского и Кацмана. Брат опять нагло заявил: «Они нас подождут», и Дробах с Потаповым были с ним. Подъехали к остановке «Гидропарк», мы со Шпанским и Цалом заслонили своими телами двери, но они прорвались. Нам пришлось тоже выйти и идти на эту проклятую баржу. Я встал в очередь, но оказалось, что «биомицин» уже весь выпили, остался только «Солнцедар», и я взял всего три бутылки. Брат с Быком возмутились и пошли докупать, а рядом сели два парня, третий пошел в буфет. Мы с ними заговорили, отвечали они на ломаном русском — оказались эстонцами. Мы им налили из своих бутылок для улучшения произношения, пришел с бутылками их третий — они налили нам. Пришли Брат с Бычком — мы налили им. Они — нам, мы — им.

Была уже ночь, и тут я как-то стал плохо понимать: смотрю, а с эстонцами я сижу один, а снизу, с дорожки вдоль баржи, несется ругань, по которой можно определить, что Брат и Бык уже дерутся. Я рванул к ним, но, сбегая по сходням, забыл об инерции, и меня пронесло мимо дерущихся и занесло в кусты. В них оказался Цезарь, мы спина к спине какое-то время отбивались от жлобов, которых оказалось почему-то очень много, но тут женщины догадались и начали кричать: «Милиция, милиция!»

(Дело не в милиции, это сейчас в Москве на каждом углу мент с пистолетом, а за каждым поворотом омоновец с автоматом — свобода, блин, свобода! А тогда, помню, в Ялте в последний день отдыха задрались мы на танцах с курсантами какого-то местного морского техникума, вышли с танцев осторожно, но никого не было, а потом, уже в темной аллее, меня какой-то морячок сзади развернул и так врезал с правой в челюсть, что я улетел в живую изгородь и потом пару недель не то что жевал, а говорил с трудом. Так вот, мы тогда начали вспоминать, сколько мы в Ялте за 10 дней видели милиционеров, и выяснили, что за это время видели одного полковника. И всё!

Но драку не только надо начать, её нужно и закончить, а как закончить, если ни одна сторона не сдается? Вот тут и нужна женщина, которая начнет криком предупреждать: «Милиция!» Тогда можно без потери чести разбежаться, вроде, потому, что иначе «мусора всех в ментовку загребут».)

Мы с Цалом выскочили из кустов, но дерущихся как корова языком слизала. Мы начали бегать вокруг — никого нет! Мы побежали к станции метро, но и там пусто. Мы начали прочесывать турбазу вдоль палаток — не валяются ли тут где-нибудь наши товарищи — никого нет!

А надо сказать, что когда мы сидели в буфете и были еще не очень, то подсел к нам мужик, мы ему налили, он выпил, и выяснилось, что он водитель автобуса. Брат его и попросил пустить нас в свой автобус переночевать, поскольку пассажиры автобусов ночевали в палатках, но водила нагло ответил, что он уже договорился с бабой, приведет её в салон трахать, а мы ему будем мешать. Так вот, идем мы с Цалом мимо автобусов, а этот водила тащит в автобус женщину, а та сопротивляется. Может, и не стоило этого делать, да жаль было упускать такой случай, мы водилу немного поколотили. Обычно женщины заступаются за бедолаг, а эта просто ушла, значит, мы не ошиблись.

Бросили водилу лежать под автобусом, а сами пошли дальше, и тут я чувствую, что на пределе, что еще чуть-чуть, и проклятый «Солнцедар», которым я залился по самые ноздри, сейчас меня вырубит. Я залез в кусты и насильно слил всё, что еще не успело усвоиться организмом — полегчало, но не очень. Оздоровительные мероприятия следовало продолжить, и я направился к Днепру, чтобы искупаться и немного протрезветь. Цал меня отчаянно отговаривал. Вышли на берег, я разделся, но мысль работала и сообщила мне, что, если я искупаюсь в трусах, то они долго останутся мокрыми, и по такой свежей погоде я окоченею. Я начал снимать трусы, но Цал почему-то за них уцепился, не давая мне этого сделать, однако он тоже был пьян, и я победил.

Гроза закончилась, небо было без облачка, погода тишайшая — на воде ни рябинки. Ярко светила полная луна, оставляя на поверхности воды четкую лунную дорожку. Я разбежался и головой вперед, красиво так, в эту дорожку и прыгнул. И почти не замочился, так как в этом месте оказалась какая-то мель, и воды было сантиметров 10. Плыть было нельзя — живот за дно цеплялся. Я встал на четвереньки и по лунной дорожке полез в поисках места поглубже. Метров 30 лез, а чертова мель не кончается, наконец уровень воды стал как в ванне, и я лег немного отмокнуть. На берегу метался Цезарь с криками: «Вернись, утонешь!» Постепенно в голове прояснилось, стало гораздо лучше, я встал и вышел на берег. Тут-то я и выяснил, почему Цал пытался не дать мне снять трусы. Я-то думал, что нахожусь на пустынном берегу, а оказалось, что я в центре смотровой площадки: вокруг были вкопаны лавочки, лежали перевернутые шлюпки. С этого места туристам полагалось любоваться красотами Днепра и огнями ночного Киева. И, надо сказать, они это и делали в довольно большом количестве. А я им своим стриптизом добавил в это полотно Куинджи свежий мазок. Ужас!

Я оделся как по тревоге, и мы быстренько очистили сцену, но, удаляясь от места моего позорища, мы вновь наткнулись на шофера, которого недавно слегка побили. Он либо протрезвел, либо еще усугубил, поскольку, узнав нас, начал извиняться и пригласил в свой автобус переночевать. (Вот что значит правильно выбранный прием в воспитательной работе!) Мы, разумеется, согласились, в автобусе было жутко холодно, мы поснимали со спинок сидений плюшевые чехлы, в одни залезли ногами, другие натянули на себя сверху и так клацали зубами часов до 5 утра, когда от холода стало уж совсем невмоготу.

Мы вышли из автобуса, солнце едва поднялось над горизонтом, Цал взглянул на меня и начал хохотать. Я тоже посмотрел на место, куда он смотрел, но смешно мне не стало: оказывается, на моей светло-голубой махровой бобочке прямо на животе красуется огромное фиолетовое пятно — сюрприз от «Солнцедара». Я взглянул на Цезаря и тоже начал хохотать: в драке Цезарю оторвали воротник рубашки почти полностью, и он висел у него на груди. Цал начал заглядывать в палатки и спрашивать иголку с ниткой, везде в ответ ругались, наконец, одна добрая женщина, вынесшая ребенка пописать, сжалилась и дала Цалу необходимый припас. Он сел на пенек и быстро приметал воротник на место, мою проблему так быстро разрешить было нельзя, и я до момента, пока не купил себе рубашку, ходил как Наполеон — с руками, сложенными на груди.

Теперь мы были уже дважды потерянные — не знали, ни где автобус, ни где ребята. Поскольку мы накануне обсуждали, что местом встречи могло бы быть турбюро, то мы, для начала, первым же поездом метро поехали туда в надежде, что потерянная четверка тоже догадается выбрать турбюро местом встречи. На мое счастье, на базаре возле турбюро, несмотря на воскресенье, открылся магазин уцененных товаров, и продавщица довольно быстро нашла мне приличную рубашку кремового цвета. Рукава, как водится, были коротковаты, но по лету их можно было и подвернуть. Я заплатил 3 рубля, продавщица мне её выгладила, я надел её поверх своей опозоренной бобочки, и мне стало тепло и уютно. (Удивительной прочности оказалась эта моя единственная покупка в Киеве — и через 15 лет отец носил эту рубашку во время дежурств на пасеке.)