Атака пукавачи захлебнулась, они сгрудились вокруг своего главаря.

Либо число индейцев уменьшилось с тех пор, когда Белый Ворон видел их в последний раз, либо недостающие спрятались где-то, рассчитывая нанести удар с другого направления.

Как только один из воинов приблизился к Клостерхейму, чтобы выслушать приказ, я с изумлением обнаружила, что он, подобно пукавачи, атаковавшим нас с таким пылом, едва ли выше десятилетнего ребенка! По всей видимости, за свою одержимость Святым Граалем он заплатил немалую цену. Спустя мгновение он окликнул нас и пронзительным, необычайно писклявым голосом предложил перемирие.

В тот же момент Бес решила выразить свой гнев. Ее массивные бивни приподнялись. Она вскинула голову и топнула, сотрясая землю.

Послышался громкий рев, словно звук труб Страшного суда, и воздух наполнился невыносимым смрадом. Голос Клостерхейма утонул в этом шуме. Он не мог сдержать возмущение, а мы, в свою очередь – смех.

Невзирая на серьезность ситуации, от хохота на наших глазах выступили слезы.

В ответ на слова Клостерхейма наш скакун не стесняясь, от души пустил газы.

Глава 4. Странные размеры

Здесь говорят о Пукавачи,

Сказочном народе леса?

А слышали о Гайавате,

Судьбы миролюбивом сыне?

"Песнь Гайаваты"

Клостерхейм подумал, что мы попросту насмехаемся над ним из-за неудачной атаки. Положив на землю свой меч, он жестом велел индейцам оставаться на местах, а сам двинулся нам навстречу. С выражением мрачного неудовольствия на лице он взобрался на невысокий пригорок в нескольких шагах от нас и остановился там, по всей видимости, подсознательно стремясь к тому, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Он снял свою черную шляпу и протер ее ленту.

– Какой бы колдун ни увеличил вас до таких гигантских размеров, мадам, я уверен, что его чары нетрудно отменить.

Только теперь я сумела заставить себя быть серьезной.

– Спасибо вам за заботу, герр Клостерхейм. Сколько времени прошло с той поры, когда мы виделись в последний раз?

– Вы знаете об этом не хуже меня.- Он сердито посмотрел на меня и раздраженно вздохнул, как будто разговор со мной был для него очередным досадным препятствием в ряду тех, что ему пришлось преодолевать в этом мире.- Надеюсь, вы помните, что это произошло четыре года назад в вашем доме неподалеку от Инглиштауна.

Я промолчала. Его путь в этот мир и впрямь был нелегок. У меня возникло ощущение, что Клостерхейм невероятно стар. Сколько столетий он провел, перемещаясь из мира в мир в упорной, полной тягот погоне?

Однако выпавшие на его долю испытания не изменили ни его манер, ни, вероятно, целей, которых он желал достичь. Я и сейчас не могла точно сказать, что именно он здесь ищет, но буквально сгорала от любопытства.

Вдобавок, Клостерхейм был единственной ниточкой, связывавшей меня с мужем, и я радовалась тому, что мы оказались в одном мире, хотя и приняли разные размеры.

При всей своей миниатюрности Клостерхейм, как и прежде, оставался солипсистом. Ничто не могло поколебать его уверенность в безошибочности своих восприятий и суждений. Он не усомнился в себе ни на мгновение. Он был раздражен тем, что я делаю вид, будто бы не помню нашу встречу четыре года назад и не желаю признаться, что за это время каким-то образом превратилась в гиганта!

Как-то раз, говоря об антисемитизме фашистов, Ульрик упомянул, что Клостерхейм служил в лютеранской церкви, но потом был отлучен. Он явно придерживался пуританских взглядов, которые не приемлют запутанных реалий нашего мира. Подобные умы стремятся упростить все, чего не могут постичь. Однако они способны лишь свести непонятное к принципам, которые считают незыблемыми. Узость их взглядов демонстрирует полное отсутствие духовного воображения. Клостерхейм являл собой доведенное до абсурда воплощение Закона, вывернутого наизнанку и выхолощенного. Уж не стремился ли он полностью искоренить Хаос и тем самым достичь абсолютного подчинения, что равносильно смерти? Хаос, лишенный противодействия, открывает безграничные возможности, и это постепенно сводит на нет остроту восприятия, и, в итоге, разум умирает. Именно поэтому те из нас, кто от природы склонны служить Хаосу, иногда выступают на стороне Закона, и наоборот.

Клостерхейм знал об этом, но ничуть не тревожился. Его душа и ограниченный разум всецело принадлежали Сатане, которому он некогда служил, которого предал и теперь вновь жаждал видеть своим хозяином.

Белый Ворон выступил вперед, хмуря брови:

– Каким образом вы оказались во главе моих врагов? Что вы посулили Малому Народу, что они покинули свои охотничьи угодья и пошли навстречу смерти?

– Они хотят получить только то, что было у них похищено,- с язвительной иронией ответил Клостерхейм.

Белый Ворон театрально скрестил руки на груди. Язык его телодвижений был официален и выверен, как речь дипломата.

– Воровством и убийствами добыли они сокровища. Копье никогда им не принадлежало. Они лишь придали ему форму. Вы убедили их в том, что они достойны владеть копьем, но это не так. Наконечник копья был изготовлен нихрэйнцами. Пукавачи лишь выполнили порученную им работу. Они не создавали копье. Вы не принесли Пукавачи ничего кроме страшных бедствий. Мы служим Равновесию, и копье тоже принадлежит Равновесию.

– Копье было изготовлено предками пукавачи и принадлежит им по праву. Отдайте им Черное копье. Белый Ворон, вы – мошенник. Они лишь требуют вернуть свою собственность. Белый Ворон, вы – обманщик, уговоривший их расстаться с копьем.

– Это сокровище принадлежит не им. Я вел спор с их безумным шаманом по его собственным правилам. И с помощью логики, а не лжи я получил копье. Пукавачи слишком любят свои сильные стороны. Они не в силах отказаться от философского диспута, а я предложил им под конец именно его. Я завоевал сокровища посредством ясного мышления, а не коварного лукавства. Вдобавок, у меня их нет. Я их отдал.

– Я пришел сюда не для того, чтобы молча выслушивать ваши извращенные психологические пассажи,- отозвался Клостерхейм, вряд ли уразумевший хотя бы половину того, что ему было сказано. – Это было надувательство, и ничего более.

– Если не ошибаюсь, именно этим словом сейчас называют доктрину, получившую распространение в Германии в 30-х годах двадцатого века, когда мы впервые встретились с вами? – вмешалась я.

– Позвольте еще раз заверить вас, мадам, что я никогда не разделял этих обывательских идолопоклоннических воззрений.- Несмотря на крохотный рост, от Клостерхейма буквально повеяло величием и достоинством.- Человек вынужден идти за тем, кто сильнее. В ту пору сила была у Гитлера. Да, я ошибся и признаю это. Я всегда был склонен недооценивать женщин вроде вас.- В его последних словах прозвучала злоба, потом он задумался над тем, что сказал, и посмотрел на меня едва ли не виновато. Образ, которому он пытался соответствовать, буквально рассыпался у меня на глазах. Каких трудов ему стоило проследовать за мной в это мир и насколько устойчиво его воображаемое "я"?

Один из пукавачи, расписанный яркими знахарскими символами по всему телу, которые, вероятно, должны были оберегать его от нас, приблизился к Клостерхейму и остановился рядом с ним, всем своим видом выражая гнев и презрение – напыщенный, словно петух, малый, явно мнивший о себе слишком много. На его темя была наброшена кожа крупной змеи с головой, в открытой пасти которой угрожающе сверкали зубы. Раскачиваясь из стороны в сторону, он вытянул руки вперед и расставил пальцы вилкой, изображая рогатого жулика. Я не могла точно сказать, имел ли он в виду себя или нас. Он пропел короткую песню и внезапно умолк. Потом заговорил:

– Я – Ипкептеми, сын Ипкептеми. Вы считаете себя могучими колдунами, но ваше волшебство ослабевает, ваши души леденеют, а языки застывают во рту. Отдайте то, что принадлежит нам, и мы вернемся в родные земли.