Вдруг он увидел впереди чью-то тень, услышал окрик и снова кинулся в воду. Однако никто не догонял его, не стрелял вслед. Все равно выходить на берег было опасно, и он брел по воде, каждую секунду готовый броситься в нее. Там, над городом, по-прежнему полыхало зарево, а здесь было темно, хоть глаза выколи. Калугин шел очень долго и наконец увидел перед собой на фоне чуть посветлевшего неба выдающийся далеко в море черный мыс.

Близился рассвет, и нужно было где-то укрыться, где-то здесь — подальше от города. Калугин в потемках пошел вдоль мыса, пошел почти на ощупь, вытянув вперед одну руку, чтобы не упасть. Он шел по береговой кромке, потом по узкому карнизу отвесной скалы. Он приближался к острию мыса, когда скала под его ногами оборвалась. Он вскрикнул и ухнул в воду. Сильный ветер, дувший здесь, и течение стали относить его в море.

Калугин заработал руками и ногами, сопротивляясь ветру и течению. Ныряя и отдуваясь, хлебая соленую воду, он пытался уцепиться руками за осклизлые камни и плиты у темного мыса. Ремень автомата нестерпимо резал шею и тянул ко дну. Захлебнувшись и погрузившись в круговерть, Калугин полубессознательно стянул через голову ремень автомата, отпустил его, вынырнул — и сразу стало легче и свободней. Но лишь на секунду. Хотя он был в ледяной, сводящей дыхание воде и еще не знал, выберется ли живой на берег, его вдруг больно уколола мысль: вот и лишился вверенного ему оружия, которое он обязан был беречь не меньше жизни и за потерю которого теперь придется отвечать по всей суровости военного времени.

Волна, неожиданно хлестнувшая сзади, приподняла Калугина вверх, бросила вперед, но не очень сильно не разбила о скалу, а отошла, а он остался висеть на' плоской шершавой плите, вцепившись руками в один край ее. Он стал карабкаться, подтянулся, лег на живот, помаленьку продвигаясь дальше, закинул одну ногу, вторую, очутился на плите и увидел перед собой узкое черное отверстие в скале. Оно оказалось входом в довольно глубокую пещеру. Калугин сунул в нее голову — в пещере было сухо и безветрено. Он влез внутрь и почувствовал такую усталость от всего пережитого, от холода, страха, боли и раскаяния — как вернется в свою часть без автомата? — что не мог больше ни о чем думать. Он привалился к каменной стене и забылся.

Проснулся он от странных, невнятных звуков, доносившихся снизу: под ним что-то тяжело и жалобно вздыхало и хлюпало. Калугин прислушался и чуть успокоился: кажется, это море… Он осторожно пополз к выходу и ощутил острую боль в правом плече. Не ранен ли?

Поморщился, но прежде чем снять толстый, намокший, сжимавший тело бушлат и оглядеть плечо, выглянул наружу. В жиденьком зыбком свете ноябрьского утра слева от него лежал серый пустынный берег с кривыми и ржавыми грядами водорослей, выброшенных штормящим морем, а еще дальше, за домиками Скалистого, на другом конце его, где была нефтебаза, все еще густо и низко стлался тяжелый черный дым…

«Костя…» — подумал Калугин, но тут же отпрянул от входа в пещеру: сверху, над головой, над этим громадным мысом раздался оглушительный рев, и Калугин в просвете входа в пещеру увидел ИЛ-2 с красными звездами на плоскостях. Штурмовик прошел над темным от туч и волнения морем и удалился в ту сторону, откуда вчера ночью пришел их катер. И Калугин почувствовал некоторое облегчение: не все еще потеряно, ведь где-то там, не так далеко отсюда, их база с гаванью, в которой стоят грозные подводные лодки и их ремонтирующийся эсминец, его боевая часть, матросский клуб и знакомые ребята… Где сейчас их СК? Успел ли взять всех оставшихся в живых десантников?

Уж Костю он не взял, это точно… А что, если случилось невозможное и Костя спасся, отполз за минуту до взрыва и даже погрузился под обстрелом на катер? Нет, такого не бывает. Если кто случайно и уцелел от взрыва, тот неминуемо сгорел в стремительно разлившемся горючем: огонь шел плотной гудящей стеной…

На каменном полу среди твердых бугорков птичьего помета Калугин увидел тоненькую извилистую струйку воды: она вытекала из его фляги, подвешенной к ремню, из аккуратной круглой дырочки — прострелили… Увидел — и во рту его сразу стало жечь от сухости и соли. Он снял флягу, воды в ней оставалось немного, не больше четверти, отвинтил крышку, сделал два коротких экономных глотка, снова завинтил крышку и, чтоб остаток воды не вылился, бережно прислонил флягу к стенке.

Издали, с берега, донеслись выстрелы: два почти одновременно и третий через небольшую паузу. Калугин притих и минут двадцать не решался выглядывать из отверстия. Может, немцы ищут уцелевших, не успевших сесть на катер моряков, и добивают их?

Еще с полчаса Калугин не шевелился и прислушивался всем телом. Выстрелов больше не было. Он снова решил, соблюдая все предосторожности, выглянуть из пещеры. Вначале он тщательно обследовал глазами море, с которого его могли увидеть. Море было безлюдно. Черно-белое от гребешков, рваное, ветреное, оно несло волны, негромко разбивало их о большую плиту у входа в пещеру, тягостно стонало и охало где-то внизу, под плитой, под ногами Калугина: там, наверно, была другая, наполовину залитая водой пещера.

Калугин чуть подался из пещеры вперед и скосил глаза в сторону берега. Берег был безлюден, как и море. Длинная, серая, подковой выгнутая полоса гальки. Повыше — кустарник, за ним — темные силуэты кипарисов и уже дальше начинались домики окраины. И все было там мирно, тихо, будто и не было никакой войны. Только густой черный дым, все еще стлавшийся над дальней половиной городка, напоминал о войне, об опасности, о том, что надо быть готовым ко всему…

Жаль, оружия нет. Могут взять голыми руками. Но пусть-ка найдут, обнаружат его! Калугин понимал, что заметить его убежище с моря не так-то просто, а забраться на мыс еще трудней: и справа и слева отвесные стены, и есть только один путь сюда — сверху по веревке. Да кто сюда полезет?

Пещера была довольно просторная и удобная. По сторонам — две плиты для сиденья, словно кто-то нарочно приготовил для себя на всякий случай это убежище. Однако никаких следов пребывания человека здесь не было: ни черного круга от костра, ни консервных банок, ни обрывков бумаги или окурков.

В общем, если разобраться, ему дьявольски повезло. На катер не попал, так хоть сюда: сухо и безопасно…

Одно было плохо: болело плечо. И еще очень хотелось курить. А курить было нечего. Да и воды во фляге оставалось мало. А пить хотелось почти непрерывно. Калугин выпил маленькую лужицу с каменного пола — лужица могла испариться. Потом он снял широкий с большой бляхой ремень и стал расстегивать медные, с якорями, пуговицы на бушлате. Конечно, плечо его было задето не то осколком, не то пулей: в том месте, где был порван бушлат, запеклось немного крови. Рана не особенно стесняла его движений, однако когда он захотел снять бушлат, чтобы просушить его на ветру, стало невыносимо больно, и Калугин его не снял. Зато брюки, ботинки и бескозырку разложил поближе к выходу, чтобы их хоть слегка обдувал ветер. Сидеть в трусах, да еще сырых, было зябко. Калугин забился в дальний угол пещеры и скорчился там, прикрывая застывшие коленки короткими полами бушлата…

Что ж делать дальше? Его никто не вызволит отсюда, не придет за ним — это ясно. Во-первых, товарищи, прибывшие с катером на базу, уже рассказали, что он погиб или взят в плен, потому что не сделал даже попытку попасть на СК. Во-вторых, если бы в части и знали, что он еще жив, ничего не смогли бы сделать: не присылать же к берегу захваченной противником территории судно за одним человеком. Война только началась и никто не будет рисковать ради одного человека целым судном — даже самым крохотным катеришкой! — и его экипажем. Да и кто может догадаться, что он сидит на этом мысу после успеш… да, да, после успешного выполнения ответственного боевого задания. Так и будет доложено начальству, а потом командованию флота, а оно, может быть, сообщит и в самую ставку Верховного командования: операция по ликвидации крупной нефтебазы на Черном море успешно выполнена десантом энской части морской пехоты под командованием старшего лейтенанта Рыжухина.