В этом месте мой собеседник либо решительно отказывался доверять своей памяти, либо проникался ко мне сочувствием, либо — самое простое, — не желая тратить время на бесплодные воспоминания, совал руку в карман и протягивал мне те триста или пятьсот лир, которые и были единственной целью всего этого предприятия.
Да, у людей все-таки доброе сердце; ведь никто никогда мне не ответил: "Пошел-пошел… Я тебя не знаю! Никогда тебя не видел!" Что касается выдуманной мною истории, мне просто везло; никому из моих собеседников не приходило в голову ее проверить! А ведь я не только никогда не сидел ни в какой офицерской столовой, я и в армии-то не служил, будучи единственным сыном вдовы! А Брессаноне я выбрал потому, что этот город мало кто знает, он от нас далеко, и, значит, никто, даже если б и захотел, не смог бы вывести меня на чистую воду.
С помощью этой системы и некоторых других средств мне удавалось существовать. Когда я говорю "существовать", я имею в виду, что мне удавалось таким образом платить за еду и за постель в углу под лестницей. Но бывают же такие несчастья! Однажды утром, ближе к полудню, когда я, как обычно, стоял на улице Гамберо, я увидел человека, который медленно двигался мне навстречу, останавливаясь у каждой витрины и внимательно разглядывая выставленные на продажу товары. Я сразу же решил пристать именно к. нему может быть, потому, что он был единственным, кто не торопился на этой суматошной многолюдной улице. Сказано — сделано: я подхожу к нему и завожу свою обычную песню: "Кого я вижу… Офицерская столовая… Брессаноне…" Пока я все это говорил, я рассмотрел его получше и понял, что на этот раз промахнулся, но отступать было уже поздно. Лет ему, пожалуй, было что-нибудь между тридцатью и пятьюдесятью, лицо — как мордочка куницы, узенькое и остренькое, нос да скулы, кожа желтоватая, рот большой, с фиолетовыми губами, под скошенным лбом маленькие прищуренные глазки. У него были огромные оттопыренные уши, а коротко подстриженные волосы делали его похожим на неоперившегося цыпленка. Он был очень худ, на нем свободно болтался широкий, с ватными плечами пиджак из ворсистой ткани в большую зеленую клетку.
Видели вы когда-нибудь ящерицу, которая охотится за мухой? Сначала она замрет и долго лежит неподвижно, потом вдруг бросок — и мухе конец. Вот и он с той же внезапностью обернулся на мой голос. Подождал, пока я выложу свою историю, а затем радостно воскликнул: "Ну, конечно, конечно! Я тебя прекрасно помню! Как поживаешь? Да ты молодцом, совсем молодцом!"
Вот что значит не терять присутствие духа! Если бы и я его не потерял, я должен был бы тут же отступить, прикрывшись каким-нибудь извинением, и смыться. Это единственное, что мне оставалось сделать. Но я привык наблюдать растерянность других и представить себе не мог, что и мне придется очутиться в их положении. А потому я только пролепетал как последний дурак: "Да так, знаешь. Так себе". А потом, уже скорее по привычке, добавил: "Если бы ты знал, сколько мне пришлось пережить!"
А он, бодрый, как петух, весело мне отвечает: "Ну-ка, ну-ка, послушаем… Очень интересно! Но давай сперва зайдем в бар, отпразднуем встречу!" Он взял меня под руку — а хватка у него была железная! — и, чуть ли не приподняв меня от земли, потащил в ближайший бар на улице Вите.
Волоча меня туда, он все время торопливо твердил: "Какой счастливый случай! Как я рад тебя видеть!" — и голос у него был какой-то холодный, свистящий. В общем, если бы змеи умели говорить, они говорили бы его голосом. Пока мы шли, я успел рассмотреть его получше: о теплом пиджаке, который он носил в разгар лета, я уже говорил. Кроме того, на нем: были коричневые штопаные брюки, заглаженные до блеска. Черные ботинки на толстенных подошвах были хорошо начищены, но настолько изношены, что сверху кожа стала тонкой и реденькой, как вытертый бархат. А потом я заметил еще одну вещь, от которой просто похолодел: от резкого движения его клетчатый пиджак распахнулся, и стало видно, что под ним нет рубашки; грудь прикрывала манишка на двух резинках, а по обе ее стороны виднелось голое тело с желтоватой гусиной кожей. Значит, это был бедняк еще похуже меня! Правда, он был совсем другого типа: у меня всегда веселый, приветливый, располагающий вид, а у него, наоборот, мрачный и какой-то зловещий.
Мы вошли в бар. Он направился прямо к стойке, заказал два вермута и выпалил одним духом:
— Офицерская столовая в Брессаноне? Как же, как же, помню! Прекрасный город Брессаноне, такая река там красивая и эти улочки с лоджиями. А недалеко от него Больцано, тоже прекрасный город. Да, Брессаноне… А помнишь гостиницу "Белая лошадь"? Там было большое кафе, где собирались все офицеры и где можно было встретить девочек, ищущих компании. Брессаноне! А вокруг эти холмы с виноградниками! А какое там вино! Как оно называлось? Ах, да, терлано.
В этот момент бармен подал нам вермут. Он поднял стакан:
— За нашу встречу!
И что же, пришлось выпить, хотя тогда я еще не представлял, чем кончится для меня эта встреча. Он осушил стакан и бросился к двери, говоря:
— Послушай, уже время обедать, пообедаем вместе. Ведь не каждый день случается встретить друга!
— Я… — начал было я, следуя за ним, но тут бармен, не спускавший с нас глаз, крикнул:
— Эй, синьор, за два вермута!
Я хотел вернуть своего "знакомого" и заставить платить, но он уже скрылся за дверью. Пришлось вынуть деньги и расплатиться. Но стоило мне выйти, как он тут же откуда-то вынырнул и схватил меня за руку:
— Пошли, тут рядом есть хорошая траттория…
В траттории, где я, уже совершенно обалдевший, пытался увильнуть от него с помощью жалких отговорок ("Я не хочу есть… У меня свиданье…"), он с удобством расположился за столом и уверенно заказал солидный обед — лапшу и жареную телятину. Затем он снова обернулся ко мне: "Офицерская столовая? Как же, как же, помню. А капитана Москитто помнишь? Того самого, который на вечеринках привязывался к любой девушке — красивой или некрасивой все равно — и волочился за ней напропалую. Он называл это стрельбой в цель. Да, капитан Москитто! Это был настоящий донжуан! Но ведь и ты, дорогой мой, ты тоже был не промах!"
Тут уж я просто разинул рот: мало того, что из всех городов Италии он знал именно Брессаноне со всеми его улицами и гостиницами, кафе и женщинами, рекой и вином, он еще знал и капитана Москитто и помнил, что я тоже был донжуаном! Теперь я уже почти восхищался им. Ох и ловок же он был! Такой ловкач, куда ловчее, чем мне показалось вначале!
Принесли лапшу. Он проглотил полную ложку и снова в том же веселом и вероломном тоне завел старую песню:
— Брессаноне! Прекрасное было время! Однако с Неллой, мой милый, ты поступил некрасиво… Уж позволь мне это сказать откровенно! Ты обошелся с ней, как последний негодяй!
— Нелла? Какая Нелла? — пробормотал я с набитым ртом.
Он ухмыльнулся:
— Ну-ну, красавчик, не скромничай, со мной это ни к чему. Однако ты тогда легко отделался… А девушка была просто прелесть. Блондинка, голубые глаза! А фигурка! А ты, попав в цель, как говорил Москитто, разбил ей сердце и бросил ее! Даже Модуньо сказал, что ты негодяй!
— Что еще за Модуньо? И потом, придержи язык… — начал я, надеясь затеять скандал. Но куда там! Это было не так просто.
— Нет, ты все-таки мошенник! — Тут он засмеялся, осушил одним духом полный стакан и принялся за телятину, которую услужливый официант сунул ему под самый нос. — Конечно, у тебя была еще и Пина, тоже прелестная девушка, брюнеточка такая, и вообще кто его знает, сколько их у тебя еще было! Но все-таки Нелла этого не заслуживала… Она ведь с горя хотела покончить с собой. Приняла снотворное… Но выжила, а потом спуталась с этим… как его?.. с лейтенантом Тесситоре.
— Тесситоре? Никогда не слыхал.
— Да, да, Тесситоре. Это был странный тип, очень странный. Помнишь, вы с ним чуть не подрались из-за этой Неллы? Как же, как же, однажды вечером на реке, еще дождь шел, помнишь? Мне пришлось вас разнимать. Нелла тащила в одну сторону, я в другую. Хе-хе… Ну а кончилось тем, что она ушла с тобой. Ты был кругом виноват, мошенник. Ты приревновал Неллу к этому лейтенанту, но тебе удалось ее отбить. Да, ты был настоящий донжуан… Знаешь, что сказал майор Патерностро, когда ты уехал: "Слава богу, что он уехал, а то все здешние бабы достались бы ему!"