Обезумевший от любви и оскорбленного самолюбия идальго де Нава подстерег карету с дамами и своей рабыней, вскочил в нее на ходу и заколол девушку. Дамы упали в обморок, испуганный до смерти возница наехал на столб, и в общей сумятице де Нава, засовывая на ходу в ножны окровавленный кинжал, бросился бежать к воротам монастыря августинцев.

Двери монастыря поспешно отворились и впустили грешника. Через минуту де Нава уже стоял на коленях перед настоятелем монастыря и просил укрыть его. И не потому, что наказание за такой проступок было суровым — кто считал раба за человека? — но потому, что опасался гнева нового губернатора и хотел переждать несколько дней, пока вся эта история не забудется.

Вечером того же дня губернатор Филиппин нанес неожиданный визит архиепископу. Он потребовал немедленной выдачи артиллериста. Архиепископ ответил не сразу. Казалось, слова губернатора не произвели на него особого впечатления. Только пальцы, слишком быстро перебиравшие четки, выдавали его волнение. В тиши комнаты, из высоких узких окон которой открывался вид на шумную Манильскую бухту, развертывалось решительное сражение. По всем законам войны, с жертвами, ранеными и пленными. Губернатор продолжал наступление. Он обвинял архиепископа в том, что тот подрывает дисциплину в армии, создает нетерпимую обстановку и докатился в своем упрямстве до того, что укрыл в монастыре (кому не ясно, что августинец-настоятель никогда не открыл бы дверей, если бы не знал заранее, что архиепископ одобрит его действия?) убийцу. Разве этому должна учить церковь?

Архиепископ негромко и чуть задумчиво начал говорить о праве церкви укрывать грешников, время от времени на память цитируя Фому Аквинского.

Ни тот, ни другой собеседник не думал об артиллеристе, который в этот момент отбивал поклоны перед распятием, ибо настоятель предписал ему покаяние. Если бы архиепископ отступил сейчас, с ним отступила бы церковь. Сам артиллерист был совершенно ни при чем.

Губернатор ни с чем покинул дом главы церкви. Но, хотя атака была отбита, он не собирался отступать. Сражение только начиналось. Во дворце его ждали иезуиты — представитель ордена на Филиппинах Луис де Педрара и духовник губернатора. Губернатор незамедлительно принял их. Через час на совет были призваны верные офицеры гарнизона.

Архиепископ тоже не терял времени даром. К его дому съезжались и сходились настоятели монастырей и представители других орденов. В бой вступали новые силы.

Рассвет следующего дня стал свидетелем невиданного на Филиппинах сражения. К вящему удовольствию язычников, начался штурм августинского монастыря. Солдаты, в латах, с мушкетами взламывали толстую дверь. Дверь рухнула, солдаты ворвались внутрь. После непродолжительной свалки солдаты показались вновь, таща отчаянно отбивающегося артиллериста.

Еще через день военный трибунал приговорил убийцу к виселице. В трибунале председательствовал сам губернатор. Он в короткой речи доказал членам трибунала, что дело вовсе не в этом артиллеристе. И тем более не в несчастной рабыне. Пока солдаты и офицеры гарнизона могут убивать на улицах города, нельзя надеяться на порядок, на дисциплину. О монахах он не сказал ни слова.

Франсиско де Нава кончил свою короткую непутевую жизнь на виселице. Исповедал и причащал его иезуит, ибо никто из членов других орденов не соизволил почтить казнь своим присутствием.

В это время архиепископ уговаривал монахов и представителей орденов пойти на крайний шаг — ввести интердикт. Почти все склонялись к такой мере. Только иезуит Луис де Педрара категорически возражал. Не нужно церкви вмешиваться в дела губернатора. Он готовится к новым походам, и армия должна быть послушной.

Но нужны ли нам сейчас новые походы? Это только обострит обстановку на островах. Походы всегда нужны короне, отвечал иезуит.

Архиепископ решил вырвать с корнем измену. Он обратился к инквизитору Филиппин с жалобой «а неподчинение иезуитов. Инквизитор поддержал архиепископа.

Тогда уже сам губернатор, которого, казалось бы, не касались внутрицерковные дела, потребовал, чтобы архиепископ оставил иезуитов в покое. Этого архиепископ вынести не смог. Он немедленно пригрозил интердиктом. Губернатор приказал ему замолчать.

Архиепископ заявил, что интердикт вступает в силу с завтрашнего дня.

Губернатор снова заперся с иезуитами и верными офицерами. Решено было арестовать архиепископа — случай беспрецедентный и устрашающий. Запыхавшийся секретарь губернатора, который все совещание просидел под дверью, вбежал в дом архиепископа и с порога крикнул, что к дому приближается отряд, чтобы арестовать главу церкви.

С поспешностью, удивительной для его преклонных лет и жаркого климата Филиппин, архиепископ сбежал вниз по ступенькам и бросился через площадь к собору. За ним бежали возбужденные неслыханной новостью монахи. В соборе архиепископ бросился к алтарю, схватил дароносицу и прижал к груди.

В этот момент полуоткрытые двери собора распахнулись, пропуская отряд солдат.

— Именем короля вы арестованы! — сказал офицер.

Монахи расступились, и старец, прижимая к груди дароносицу, сделал несколько шагов вперед. Он улыбался. Кто осмелится прикоснуться к нему, держащему в руках святыню?

Солдаты в нерешительности остановились. Они были испуганы. Перед ними стоял архиепископ, представитель бога на земле, воплощение высшей власти, и белая борода его струилась по позолоченной крышке дароносицы.

— Ну же! — крикнул офицер и толкнул одного из солдат к архиепископу.

Монахи, увидев, что офицер не шутит, бросились на солдат, и в соборе началась нелепая, беспорядочная драка, в которой развевающиеся сутаны хлестали по латам, стучали каблуки по каменным плитам собора и проклятия солдат смешивались с вскриками разъяренных монахов.

И вдруг, как по мановению волшебной палочки, все замерло: об пол тяжело ударилась выбитая из рук архиепископа дароносица. Ее нечаянно в пылу свалки вышиб из рук архиепископа солдат.

Невиданное кощунство! Несколько мгновений никто не смел двинуться с места, ожидая, что разверзнутся небеса и раздастся глас гнева.

Потом короткий крик, и на пол упал, обливаясь кровью, солдат, виновный в кощунстве. Он вспорол себе живот мечом.

И все сразу пришли в себя. Офицер направился к архиепископу, архиепископ быстро нагнулся и снова подхватил дароносицу… Офицер остановился.

Потом подозвал к себе солдата и велел ему бежать к губернатору и сообщить о событиях. Отряд остался в соборе.

Две группы — одна в латах, вторая в сутанах — стояли друг против друга над трупом самоубийцы. Два гонца почти одновременно достигли губернаторского дворца, где де Коркуэра с иезуитами ждал сообщений с «поля боя». Первый — из собора. Второй — с сообщением о том, что в городе вступило в силу распоряжение архиепископа: отныне в Маниле не будут ни отпевать, ни крестить, закроются церкви и двери монастырей… Пусть же Манила и ее губернатор останутся без бога. Священнослужители забастовали.

Ах, так! Губернатор не намерен уступать. Что ж, архиепископ пустил в ход свой последний резерв. Главное сейчас — не пасть духом и не допустить, чтобы перепуганные солдаты переметнулись на сторону церкви. За офицеров губернатор не беспокоился — они отлично понимали, за что ведется борьба, и цели губернатора были их целями.

— Отряду оставаться в церкви и ждать, пока архиепископ сам выронит от усталости дароносицу. Глаз с него не спускать ни на минуту! Он старик — долго не выдержит.

Старик дотянул до утра. С рассветом он пошатнулся, упал на руки подхвативших его монахов, а дароносицу взял один из августинцев. В ту же минуту усталый и обозленный офицер подошел к архиепископу и не особенно вежливо взял под локоть.

Так архиепископ филиппинский попал в плен к светским властям. Архиепископа вывезли на остров Коррехидор, у входа в Манильскую бухту. Город остался без бога. Не звонили колокола, не служились требы. И только в дни больших праздников открывались двери собора и временно введенный в должность губернатором иезуит служил мессу. На большее даже иезуиты не осмеливались. Неизвестно было, что скажет Мадрид.