А 11 января состоялся военный совет. Бледный, не вполне оправившийся от болезни Кэртекью, широко улыбаясь, предложил Хюрдту самую ответственную роль — командовать главными силами, «ибо все мы знаем храбрость, опытность и (тут он помедлил) острый глаз нашего фактора».
Под началом Хюрдта оказалось 115 голландских солдат, 84 матроса и 80 малайцев с Мадуры. Капитан Форсенбюрх получил авангард, а фактор Фауткопер — арьергард.
Кэртекью собрал все наличные силы, сняв матросов с кораблей, и наскреб лишь 650 человек из полутора тысяч; остальные из-за болезни подняться не смогли.
Штурм был назначен на 14 января, пришедшееся на воскресенье.
«Минне Виллемсзоон Кэртекью, командующий и фельдмаршал нидерландской армии под Малаккой и флота в проливах, и его Совет — ко всем, кто увидит это или услышит об этом.
В соответствии с нашим решением от 11 января сего года, мы намерены немедленно атаковать осажденного в Малакке противника. Мы объявляем военной добычей все, что принадлежит жителям города, за исключением пушек, амуниция и всех военных материалов. Известно, что наши моряки и солдаты склонны пускаться в несвоевременный и беспорядочный грабеж. Они ставят под угрозу весь план операция, оставляя свои роты и устремляясь за добычей прежде, чем обеспечена победа. Чтобы избежать этого, мы сочли необходимым специально предупредить, что строжайше запрещается всем, будь то офицер, солдат или моряк любого ранга и положения, оставлять свою роту, с согласия командира или без такового, под каким бы то ни было предлогом, пока барабанами не будет дан сигнал к грабежу. Нарушители будут рассматриваться как враги и подлежат расстрелу на месте членами нашего Совета и их охраной или аресту с последующим смертным приговором, конфискацией имущества и удержанием месячного жалованья.
С первыми лучами солнца, скользнувшими по бастиону Сан-Педру и башне «Фамозы», в голландском лагере раздался сигнальный выстрел, и авангардный отряд капитана Форсенбюрха бросился к пролому в стене рядом с бастионом Сан-Домингу.
Тишину разорвал крик: «С нами бог!», с которым в пролом ворвались мушкетеры лейтенанта ван Моофа. Португальцы бежали к пролому, вступая в рукопашный бой с прибывавшими голландцами.
А в это время на всем протяжении оборонительной линии, от бастиона Сан-Домингу до бастиона Божьей Матери и на северной стороне от ворот Сан-Домингу до упехских ворот, взбирались на стены гренадеры арьергарда и отряда Хюрдта, карабкаясь по лестницам, которые подносили к городской стене моряки.
Гренадеры добрались до вершины земляной стены и оттуда бросали граматы в столпившихся внизу португальцев. У ворот Упеха голландцам прорваться не удалось. Непрерывно били пушки «Фамозы» и те, что стояли на самих воротах. Первая атака голландцев на ворота была отбита.
Центр боя окончательно переместился к бастиону и воротам Сан-Домингу. Пушки бастиона Сан-Домингу замолкли: вначале потому, что боялись попасть в своих — бой шел почти на самом бастионе, — а затем голландцы ворвались на бастион и перебили пушкарей.
К пяти часам утра голландцы оттеснили отчаянно сопротивлявшихся португальцев к бастиону Божьей Матери. Здесь генерал-капитан, оборонявший восточную и южную стены, пытался организовать сопротивление, но безуспешно: голландцы повернули орудия Сан-Домингу на юг и выбили португальцев к бастиону Одиннадцати тысяч дев.
К этому времени Хюрдт перестал штурмовать северную стену и поспешил на помощь отрядам, атакующим бастионы Одиннадцати тысяч дев и Сантьяго. Здесь Хюрдт пристрелил двух мушкетеров и моряка, которых заподозрил в намерении пробраться в покинутую португальцами церковь Сан-Антониу. Больше никто не нарушал приказа командующего.
Довольно скоро были захвачены южный бастион и оба госпиталя. К девяти часам утра пало предмостное укрепление у ворот в Упех — голландцы захватили его изнутри, со стороны города.
Оставшиеся в живых португальцы во главе с де Соузой укрылись в форте «Фамоза», над которым про «должал развеваться испанский флаг. Их осталось немного — человек сто, да артиллеристы форта. Здесь же укрылись отцы города и примерно пятьдесят семей португальцев.
Когда голландцы бросились на штурм форта, их встретил убийственный огонь пушек и мушкетов. Вслед за тем защитники форта сделали вылазку и отогнали врага далеко от форта, к госпиталю.
Снова и снова атаковали голландцы. Снова и снова португальцы отбивали их атаки. Под стенами форта голландцев пало больше, чем за все утро при штурме стены и бастионов.
Подоспевший Кэртекью послал в крепость парламентеров и предложил почетные условия сдачи: все желающие португальцы могли с уцелевшим имуществом отплыть в Негапатам, оттуда легко можно было добраться до Гоа. Парламентеры передали губернатору также секретное письмо Кэртекью, в котором последний обещал де Соузе не посягать на золото, имевшееся у губернатора.
В два часа пополудни на башне «Фамозы» медленно спустился испанский флаг и сразу же поднялся белый.
Кэртекью во главе совета направился в крепость. У ворот его встретил де Соуза, передавший голландцу шпагу, которую тотчас же получил обратно. Растроганный де Соуза снял с себя тяжелую золотую цепь и надел на шею Кэртекью.
Спустя два дня после падения города португальский губернатор Малакки де Соуза умер при загадочных обстоятельствах. Ходили слухи, что совет не согласился с обещанием Кэртекью, и губернатора убрали, чтобы не платить ему обещанных денег.
В три часа дня барабаны известили о начале всеобщего грабежа… Голландцы растеклись по улицам разрушенного города. Они врывались в дома, раскрывали подвалы церквей — всюду искали золото и драгоценности. До позднего вечера не стихали в городе крики истязуемых, которых пытали огнем, чтобы они стали сговорчивее и указали, где спрятаны сокровища.
Грабежом занимались не только солдаты и матросы. Сам командующий и его совет приняли личное участие в грабеже. Шесть дней подряд Кэртекью заходил в богатые португальские дома, выбирал драгоценности. Не отставали и другие члены совета.
Когда прибывший в Малакку в конце января комиссар генерал-губернатора ван Димена — Юстус Схаутен, изумленный ничтожностью добычи, доставшейся казне в этом богатом городе, произвел обыск на флагманском корабле «Утрехт», он обнаружил большой ящик, наполненный золотой посудой, и две огромные простыни, в которые были завернуты золотые монеты. Всего у Кэртекью Схаутен изъял золота и драгоценностей на тринадцать тысяч гульденов, у Хюрдта — на девять тысяч, у Форсенбюрха — тоже на девять тысяч.
Красноречивый Схаутен объяснял багроволицему, нимало не смущенному Кэртекью, что тот пренебрег первостепенной обязанностью победившего командующего — думать не о добыче, а о бессмертной славе. Схау-тен долго и, по мнению Кэртекью, нудно рассказывал о каком-то Фемистокле, который, предлагая своим друзьям золотые ожерелья поверженных врагов, говорил: «Вы можете взять себе все это, ибо никто из вас не Фемистокл». Цитировал комиссар и Саллюстия.
Кэртекью, за всю жизнь не прочитавший ни одной книги, даже «е поинтересовался, кто такой Фемистокл, но остался о нем после рассказа комиссара не очень высокого мнения.
Комиссар обнаружил немало грехов за командующим и его советом. Тут было и небескорыстное разрешение богатым португальцам отплыть в Негапатам со ста тысячами риалов и рабами, и продажа награбленного добра индийским купцам по скандально низким ценам, и попустительство офицерам, посылавшим для грабежа в город солдат, которые делились с ними награбленным. В своем отчете генерал-губернатору Схаутен не обошел никого из высших офицеров голландской армии в Малакке: все они оказались повинны в злоупотреблении положением, казнокрадстве, утайке добычи.
Кэртекью, прибывшего в апреле 1641 года в Батавию с шестью ящиками золотых монет, ван Димен встретил сдержанно, но в общем приветливо и вернул ему золотую цепь де Соузы, которую Кэртекью тут же преподнес генерал-губернатору.