Первыми успели каравеллы из Гоа.

Они достигли города на рассвете, в тумане, так что сбежавшиеся жители Сириама угадывали их лишь по звону якорных цепей. Белые хлопья тумана таяли, уплывали вниз по реке, и в лучах восходящего горячего солнца паруса каравелл казались розовыми.

Весь день на берег сгружали пушки и бочонки с порохом. Надо было спешить. Господин де Бриту приказал, чтобы ему принесли обед на пристань.

Губернатор Гоа не мог прислать в Сириам большой отряд. Спасибо хоть, что он собрал бездельников, шатавшихся по столице. Неказистые «конкистадоры» с недоверием посматривали на приземистые стены крепости. Здесь им жить, искать счастье, богатство, а может быть, и сложить голову. Нет, они не были цветом португальского воинства. Но они были лучше, чем ничего. Де Бриту им даст дело и даст деньги. А с этим уже не пропадешь.

Де Бриту знал, что жители города, и не только португальцы, будут сражаться до последнего. В те времена пленных редко щадили. Изменников — никогда. Де Бриту надеялся и на помощь бирманских крестьян. Араканцы и были для них грабителями и захватчиками. И де Бриту, как ни парадоксально, став врагом араканцев, оказался вместе с крестьянами.

Де Бриту отправил письмо вице-королю. В нем он сообщал о последних событиях и отдавал себя под покровительство короны. Он не сомневался, что покровительство это будет чисто номинальным. Вице-королю хватало своих забот и тревог, чтобы не вмешиваться в дела де Бриту.

А еще через месяц, когда кончился сезон дождей, лазутчики донесли царю Маун Зинге (так его звали уже в округе), что приближается араканекая армия. Армия двигалась двумя колоннами. Первая — по суше, через дельту, вторая — на кораблях, вдоль побережья. Во главе армии стоял наследный принц Аракана.

С колокольни собора, нового каменного собора, де Бриту долго смотрел на приближающуюся армию. Уже можно было различить серые громады боевых слонов и неровный лес копий.

К вечеру армия остановилась неподалеку от города. Загорелись костры, раскинули большой шатер для принца и несколько поменьше — для начальников отрядов. Армия ждала, пока подтянется по реке флот.

В крепости было многолюдно. Жители окрестных деревень со всем скарбом, со скотом переселились туда при первом же известии о приближающихся араканцах. На соборной площади мычали коровы, ободранные рыжие собаки путались под ногами солдат, буддийские монахи в оранжевых одеждах прятались в тени, поглядывая на черные сутаны католических священников, занятых оборудованием госпиталя.

Де Бриту забрал в армию беженцев. Вооруженные длинными изогнутыми ножами и самодельными копьями, бирманские крестьяне представляли собой неорганизованную, но внушительную силу.

Король Сириама решил не ждать, пока придет араканский флот. Он не хотел придерживаться обычных, принятых здесь способов ведения войны, когда после нескольких дней ожидания армии сходились посреди поля и бой начинался с поединка богатырей. Де Бриту мог рассчитывать на две с небольшим сотни португальцев, столько же араканцев, хотя им не очень доверял, и три-четыре сотни бирманцев из окрестных деревень. Это было вдесятеро меньше тех сил, которыми располагал араканской принц. Но многого стоили пушки, мушкеты и четыре хорошо вооруженных корабля, один из которых достался еще от араканцев, а три других были построены на верфи в Сириаме.

На рассвете под прикрытием тумана корабли португальцев зашли во фланг араканской армии, и по сигналу де Бриту пушки, еще ночью подвезенные к лагерю араканцев, открыли стрельбу по просыпающейся армии.

Де Бриту надеялся на внезапность нападения и оказался прав. Через час все было кончено. Остатки потрепанной армии рассыпались по равнине. Сальваторе Рибейру, помощник де Бриту, извлек из-под рухнувшего шатра наследного принца и привел его к португальцу. Де Бриту даровал пленнику жизнь. Но не потому, что был милосерднее других. Просто наследник мог стать предметом выгодного торга.

Араканский флот, получив известие о разгроме основных сил, повернул обратно, не дойдя до Сириама. Вести путешествуют быстро в тех краях. Все четыре каравеллы де Бриту бросились в погоню за флотом и вернулись с богатой добычей. Каждая из них вела на буксире по два-три парусника. Еще пять кораблей было потоплено.

Так де Бриту устранил основную угрозу своей власти. Вскоре последовало и официальное признание со стороны Аракана. Он выторговал его в обмен на наследника престола.

Начался новый период в жизни Сириама, новый этап в игре португальского конкистадора. Теперь у него на руках было куда больше козырей. Он выиграл первый кон. Открыт путь к величию и славе. Но ведь такой путь не устлан розами…

Прошло несколько лет. Сириама не узнать. Кажется, ничто не грозит всесильному Маун Зинге, имя которого известно повсюду, от берегов Ганга до Моллуккских островов.

Год назад он попросил руки племянницы вице-короля Гоа и тотчас получил согласие. Так он породнился с официальной Португалией, занял место среди высших чинов вице-королевства.

В Сириаме живет более трехсот португальцев. Некоторые привезли жен и детей. По воскресеньям собор переполнен. Пришлось построить еще одну церковь, на берегу, у восточной стены. Туда ходят обращенные язычники.

Железной рукой вывел де Бриту разбойников на много миль вокруг, покорил мелких монских и бирманских феодалов, и власть его теперь распространяется на всю дельту.

Всякий корабль, плывущий мимо берегов Бирмы, платит ему дань. Даже в океане крейсируют его каравеллы, зедерживая тех, кто хочет укрыться от уплаты пошлины. Никто не называет такие действия пиратством — за де Бриту сила. С ним считаются и в Гоа и в Аве.

И разумеется, де Бриту уже не носится с крестьянами, как в первые годы власти. Дань та них наложена достаточно высокая, чтобы лишнего в закромах у них не оставалось. В конце концов королевство Маун Зинги не настолько велико, чтобы можно было укрыть что-то от сборщиков налогов.

Де Бриту не обманул тех португальцев, что начинали вместе с ним сириамскую авантюру. Правда, они не обрели ни больших сокровищ, ни сундуков с золотом. Но выгодные должности поделены между ветеранами, и никто не скажет, что в Сириамском королевстве португальскому дворянину живется хуже, чем в Гоа или родной Португалии.

Довольны властителем и священники. Души туземцев отданы им в полное владение. Мало-помалу иезуиты разрушают местные капища — пагоды, с корнем вырывая ересь. Одного или двух непокорных пришлось сжечь на площади. И это послужило хорошим уроком остальным.

Казалось бы, все хорошо. Но не слишком ли гладко течет жизнь, не слишком ли спокойно?

Де Бриту понимал, что королевство, которое он собирался после смерти оставить в наследство сыну, стоит на глиняных ногах. Нет, не недовольство и ропот крестьян его беспокоили. На них найдется управа — кнут и мушкетная пуля. Не ворчание буддийских монахов, не гримасы купцов. Страшнее было другое — все его подданные, за исключением португальцев, с надеждой смотрели на север, где воцарился решительный и умный царь Бирмы Анаупетлун, покорявший феодала за феодалом и собиравший земли, разбазаренные его дядей Нандабайи-ном.

Бирманцы собирались под знамена нового царя, ибо в каждом народе, особенно в тяжелые периоды его истории, живет надежда на объединение страны, на создание сильного, своего государства. А в нем, в бирманском государстве, Сириамское королевство было нарывом, который рано или поздно должен быть вскрыт.

Де Бриту был между двух огней. Он не мог уменьшить поборы с крестьян — нечем стало бы платить жадным до добычи португальцам, не мог выгнать забравших в свои руки слишком большую власть иезуитов — от него отвернулась бы Португалия, отвернулось бы большинство соратников. А кроме них ему не на кого было опереться. Ведь в конце концов де Бриту и не приходилось выбирать. Он был всего-навсего португальским авантюристом, который имел несчастье родиться слишком поздно, когда Португалия уже не могла прийти ему на помощь в трудный час.