Герольдмейстеры и герольды стали пользоваться уважением и получили большое значение в царствование Филиппа Валуа, превзошедшего в великолепии двора всех своих предшественников. Он устраивал ежедневно военные игры и турниры. С этого же времени и долго потом в должности герольдмейстера и герольдов могли поступать только те дворяне, которые представляли доказательство своего происхождения обершталмейстеру, имевшему право назначать им содержание, принимать и утверждать их в должности. Мало-помалу этот обычай вывелся, и определяемые к таким должностям. лица не представляли никаких доказательств.
Чины геральдической иерархии, и особенно герольдмейстеры, пользовались бесчисленными привилегиями и преимуществами.
Особа их была священна и неприкосновенна. Так как и в мирное, и в военное время они исполняли одни и те же обязанности, то им оказывали уважение и друзья, и недруги. Большей частью они бывали представителями государей и народов, а потому обязывались, между прочим, присягой защищать и беречь честь дам и девиц. «Если вы услышите, что кто-нибудь злословит их, — сказано было в уставах, — вы их вежливо остановите». Они так хорошо хранили всякую тайну, что не возбуждали недоверия ни в ком. Когда им поверяли тайные намерения, то они обязаны были не открывать их даже своим владельцам.[58]
Они были принимаемы при всех дворах королей, принцев и сеньоров; не оказавшие им такой почести считались невежами, недостойными звания дворянина.
Они были вправе осуждать пороки рыцарей, оруженосцев и вообще дворянства, если те постыдным поведением унижали свое звание и происхождение, и кто при таком предостережении их не исправлялся, того они изгоняли из военных игр и турниров.
Герольды обязаны были описывать все происходившее на военных играх, турнирах, поединках и т. п.; они обязаны были списывать гербы и портреты всех подвижников, их титулы и свойства с особенной точностью. Вот почему им необходимы были путешествия по чужим краям и изучение истории народов; они обязаны были знать малейшие подробности обрядов и церемоний, как пожалования дворянского достоинства, так и посвящения рыцари; но более всего от них требовалось основательное знание геральдики, уменье рисовать и раскрашивать гербы, потому что они были в некотором роде хранители дворянских грамот, потому что им вполне доверяли, когда дело шло о том, чтобы разыскать и доказать происхождение дворянской фамилии.
На их обязанности лежало извещать рыцарей, оруженосцев и дежурных начальников, где дать сражение, и тогда эти должностные лица должны были в парадном костюме строиться перед государственным знаменем. Лишь только начиналось сражение, они удалялись на возвышенное место для наблюдения за ходом битвы и за теми, кто храбрее сражается; подвиги вносились ими в хронику на память потомству.
Когда государь или владетельный князь возводил кого-нибудь в дворянское достоинство, герольдмейстер или герольд записывал в областную родословную книгу его имя, прозвище, звание и поместье.
В ведении каждого герольдмейстера состояло два герольда, а у каждого герольда по помощнику. Хотя помощники герольдов и оруженосцы, домогавшиеся рыцарского звания и назывались общим именем pour-suivant d'armes, но обязанности тех и других были различные.
Только государи и владетельные принцы, герцоги, маркизы, графы и виконты могли иметь герольдмейстеров.
Все же другие герцоги, маркизы, графы и виконты имели одних только герольдов, а бароны или знаменные рыцари — одних помощников герольдов, и то с согласия и ведома какого-нибудь герольда.[59]
Нравы и обычаи рыцарства
Военные и рыцарские предприятия объявлялись и обнародовались так торжественно, что уже одно это могло возбуждать в воинах рвение состязаться и искать славы — награды их подвигов. Данные по этому поводу обеты утверждались актами, нерушимость которых предписывалась религией и честью. Шло ли дело об обороне или атаке специально выбранного места, нужно ли было нападать или обороняться в действительном сражении, — ни чем не изменяемые клятвы и обеты обязывали жертвовать жизнью, не изменяя и не отступаясь от интересов государства. Кроме этих общих обетов, набожность внушала еще особенные, состоявшие в том, что посещали разные святые места, к которым питали благоговение, складывали свое или побежденного врага оружие в храмах или монастырях, налагали на себя пост и епитимью. Отвага вызывала на чрезвычайные обеты — первому водрузить знамя на стенах или на самой высокой башне осажденной крепости, первому ринуться в середину неприятеля, или представить подобное доказательство удальства и отваги. Храбрейшие рыцари старались превзойти друг друга в соревновании, которое всегда имело целью пользу отечеству или истребление врагов.
Обет павлина или фазана (Vau du Paon, du Faisan) самый достоверный. Эти благородные птицы (так их величали) блеском и разнообразием своих перьев прекрасно олицетворяли важность государей и великолепие наряда, в котором они являлись на большие выходы (Tinel ou Cour pleniere). В назначенный для принесения торжественного обета день, чтобы идти на могущественного врага, или чтобы предпринять войну в защиту религии, или по какому-либо другому законному поводу, дамы или девицы величественно вносили в многочисленное собрание рыцарей павлина или фазана, иногда жареного, но всегда в красивых перьях, на золотом или серебряном блюде; его подносили к каждому и каждый произносил обет над птицей; потом ее подавали на стол и делили между присутствующими.
Нужно было большое искусство — разрезать птицу так, чтобы ее хватило на всех. Дамы или девицы, избрав самого добросовестного в собрании рыцаря, вместе с ним несли птицу к тому, кого считали храбрейшим. Избранный дамами рыцарь ставил перед ним блюдо, разрезал птицу и раздавал ее при нем. Такое почетное предпочтение, оказываемое самому явному мужеству, могло быть принимаемо не иначе, как после продолжительного и скромного сопротивления. Рыцарь, которого признавали за храбрейшего, думал, как казалось всегда, что он меньше всех достоин такой чести.[60]
Военные подвиги или поединки, о которых уже упоминалось, предпринимались рыцарями также по обету. Символом подобных предприятий бывали цепи, ожерелья, кольца и другие знаки. Коль скоро рыцарь надевал их, он не вправе был снять свой знак в течение-одного года, а иногда и нескольких лет, смотря по условию данного обета; но если он встречал другого рыцаря, предлагавшего ему поединок и снимавшего с него этот знак, то он освобождался от обета.
Желающий составить себе понятие о том, что такое были эти обеты, без сомнения, прочтет с удовольствием подробности обетов, данных двенадцатью рыцарями из любви к старому рыцарю Пергамону во время, коронации короля шотландского Галифера, на турнире между замками Сидрак и Тонталон. Пергамон соорудил высокий помост и украсил его зеленью не только для того, чтобы виднее были подвиги, но и для того, чтобы лучше угостить посетителей.
Первый рыцарь — рыцарь копчика, имевший на красном поле левую руку с копчиком естественного цвета — клялся перед Богом и храбрым рыцарем Пергаменом, что вооружась и сев на своего коня, он явится на турнир и приведет шотландского короля в такое затруднение, что он не в состоянии будет отойти от павильона на выстрел из лука. Обет его кончался следующими словами: «Так да будет, если не предупредит смерть или увечье».
Второй рыцарь — рыцарь золотого орла, носивший на красном поле золотого орла — дал почти такой же обет.
Третий рыцарь — рыцарь лилии, носивший на лазоревом поле золотую лилию — дал обет, что прибыв на турнир, он примет сторону слабейших и изнемогающих и что благодаря его усилиям победа и слава достанется им.
Он клялся также оттеснить всех турнирующих к павильону Пергамона, чтобы бой был ему виднее.