– Все, хватит! – заорал вдруг Женька Хромой. – Я встаю и иду дальше! А вы слушайте, сколько влезет!

– Подожди, Хромой! – с угрозой сказал Колупаев. – Пусть уж до конца договаривает! Говори-говори, Демочка, мы тебя слушаем...

– Ну, а что говорить? – устало сказал Демочка, слегка потупившись. – Я уж все сказал, на фиг.

– Так кому ты там должен был сообщить, я что-то не понял? А? – Колупаев от волнения даже взял новую сигарету и снова закурил, чего он практически никогда не делал – из экономии. («Две подряд только пижоны курят», объяснял он нам не раз).

– Да никуда не должен... Никуда не должен... Просто этот дом... поднадзорный, на фиг. К нам приходят, проверяют... Раз в месяц. Или два раза в месяц, не помню.

– Да кто приходит-то?

– Ну... кто... майор. Или капитан. Фиг его знает. Закрывается там, с бабкой беседует. И со мной.

– А с тобой-то о чем?

– Ну вот об этом... – несчастный Демочка, который говорил все тише и тише, обвел нас глазами, полными настоящих слез. – Вот об этом на фиг... Чтобы никто в дом не заходил, никто не шумел, чтобы я обо всем ему докладывал. А иначе...

– Что «иначе»? – прошептал Колупаев.

Уж мне-то было хорошо известно, как он боится всякой милиции. Ужас этот у него был настолько священным, что я даже сам одно время стал ее побаиваться.

– Арестуют меня, наверное, – пожал плечами Демочка и отвернулся к окну, чтобы мы не видели его слез. – Или вообще... укокошат, на фиг.

– Да кто тебя укокошит-то? Кто? – заорал Хромой в ужасном негодовании. – Это же наша милиция!

– Да откуда я там знаю, милиция или не милиция... Может, это никакая не милиция... а вообще эта... госбезопасность. Они вообще никому не подчиняются, даже Верховному Совету. Даже Брежневу не подчиняются.

Демочка по-прежнему стоял к нам спиной. И мы только слышали его всхлипывающий тихий голос.

– Понимаете, – тихо говорил всхлипывающий затылок Демочки, – я же на самом деле ничего не знаю. Я же не знаю, что здесь на самом деле происходит.

Я все пытался понять, чем же замазано окно за головой Демочки. Почему оно такое черное. Окно было замазано какой-то краской. Густо и небрежно. Поэтому силуэт Демочки в темной комнате на фоне темного окна казался совершенно нереальным. Как будто самого Демочки уже не было, а была только его смутная тень.

– Вот вы думаете, что я вру, а я однажды сюда пришел, а у меня все тело светится! Я думал, ну все, это конец. А я не помер, только болел целый месяц. Голова у меня кружилась, и ноги подкашивались. Я же не знаю, может, тут реактор какой-то поставили, для изучения. Тут же мертвяки... Я же вам говорил...

– Что ты говорил?

– Я говорил! Я говорил...

Где-то очень далеко, на улице, проехала машина, но ее здесь практически не было слышно.

– Рассказывай по порядку, – приказал Колупаев.

– Ну... – Демочка повернулся к нам лицом, но при этом почему-то закрыл глаза и глубоко задумался, как будто что-то вспоминал. – Ну короче, приходит однажды к бабке человек в штатском. Но я сразу понял, что он оттуда. И долго так

с ней разговаривал. А потом ко мне в комнату зашел и говорит: ну, че, мол, парень, как, мол, то се, туда-сюда, житуха короче как...

– А ты?

– А я так внимательно на него посмотрел и говорю: а в чем, собственно, дело?

– А он?

– А он тоже так внимательно на меня посмотрел и говорит: ты ходил в дом 13 Б?

– А ты?

– А я дурачком прикидываюсь и говорю: это че за дом такой?

– А он?

– А он мне и говорит: ладно, парень, ты дурачком-то не прикидывайся. Я все знаю. Я говорю: а что вы знаете? А он: я знаю, что этот дом ты исследуешь на предмет паранормальных явлений.

– Каких явлений? – не понял Колупаев.

– Паранормальных. Ну это всякая нечистая сила, гипноз, полеты во сне и прочая хреновина.

– А ты?

– А я говорю: а откуда вы знаете? А он взял и предъявил мне свои документы.

– Какие документы?

– Да я не запомнил. Он как эту красную книжку достал, у меня аж в глазах потемнело. Но я фамилию его запомнил: Шпиндайло. И вот этот Шпиндайло закуривает так внаглую папиросу (бабка-то у меня не курит)...

Демочка перевел дух и внимательно посмотрел на нас. Мы молчали. Все понимали, что Демочка врет. Но в то же время в моей душе рождалось такое странное чувство, выразить которое подробно я не берусь. Помню только, что чувство это было сродни восторгу и вместе с тем страху. Но ни одним, ни другим оно не было.

– Закуривает он внаглую папиросу, затягивается вот так вот (Демочка взял у Колупаева сигарету и показал), и говорит: я буду приходить к вам домой регулярно. И ты мне будешь докладывать, что ты видел в этом доме, каких подозрительных людей. Это, говорит, твой долг, на фиг, перед обществом, потому что в этом доме действительно (Демочка поднял палец) проводятся различные исследования. Здесь, говорит, еще до революции жил один купец, и короче, он еще производил эти опыты, а потом во время войны тут всякие странные вещи твориться начали, каждую неделю новый труп тут находили... как пройдет неделя, так труп... ну все делали, и охрану ставили, и все... опять пройдет неделя – раз, и труп, ну и короче, дело к ночи, он говорит: что там находится в этом доме, неизвестно, но мы уже установили всякие приборы, всякие датчики, хренатчики, и ты, говорит, Демочка, своими самостоятельными исследованиями можешь нам помешать... А если, он так говорит, наши опыты пройдут успешно, то мы можем исследовать природу одного физического явления... лучей смерти, короче (Демочка опять поднял палец), и эти лучи смерти очень нам пригодятся в оборонной промышленности.

– И все это он тебе рассказал? – недоверчиво спросил Хромой.

– Нет, не все, – согласился Демочка. – Многое я сам понял. Из его намеков.

– Из каких намеков? – продолжал упорствовать Хромой.

– Ну... он меня, например, спрашивает: а вот у тебя так не бывает, что входишь в дом, а у тебя рука вдруг отнимается или нога, и ты не можешь ею пошевелить? А у меня так действительно было несколько раз.

В этот момент я решил встать, и вынул ладонь из-под одного места, и встал, и хотел почесать ногу...

– Ой! – слабым голосом сказал я. – У меня, кажется, рука отнялась! Я руку поднять не могу...

– Что? – в один голос закричали все ребята. – Что ты сказал?

Этот момент, как ни странно, я помню почему-то очень хорошо: Колупаев пытается поднять мою руку, Женька вертит пальцем у виска, Демочка стоит в грозной позе, скрестив руки на груди, а Вовик почему-то бьет меня по спине, как будто я поперхнулся.

– Позвоночник чувствуешь? – почему-то спрашивает он. – Позвоночник работает?

...Наконец, рука стала покалывать, и я смог ее поднять.

– Да она затекла у него просто! Он же на жопе сидел! – заорал Хромой, но все посмотрели на него с каким-то сомнением и даже жалостью.

– Я не знаю, почему у него рука отнялась, – как заведенный продолжал бубнить Демочка. – Может, и затекла. А может, и не затекла. Я вам главное, ребята, говорю сейчас без всяких... в общем, так: если мы начнем бревна и доски отсюда выносить, тут может такая энергия образоваться... что, на фиг, наши все дома отсюда выселят. Тут будет такой пучок, на фиг, энергии. И неизвестно еще, может ли человек такую дозу вынести...

Судя по всему, Демочка окончательно запутал Колупаева. Да и моя затекшая рука здорово его смутила.

И в этот момент он совершил поступок, который тогда показался мне глупым, а теперь совершенно таким не кажется.

Колупаев поднялся по шаткой лестнице на второй этаж и со всей силы врезал ногой по покосившемуся столбу!

Враз оторвалась доска и, просвистев мимо моего уха и уха Вовика, врезалась всеми ржавыми гвоздями в стену.

Вовик тихо сказал:

– Ты чего, Колупаев? А если бы ты меня убил?

– Я же вам говорил! Тут же опасно! Уходите все отсюда! Уходите! – заорал Демочка.