«Дней пять назад запели соловьи…»
Дней пять назад запели соловьи.
Мгновенье не поймаешь. Не лови.
Зато поймаешь тихий, тополиный
Летучий пух под голос соловьиный.
Как надо жить под пенье соловья?
О чём мечтая и куда плывя
В огромном море зелени и света?
На свой вопрос совсем не жду ответа.
«Хочу побыть наедине…»
Хочу побыть наедине
С печалью – очень старым другом.
Печаль всегда к моим услугам.
Лишь позову – спешит ко мне.
Мы с ней молчим, мы с ней поём,
Нам с ней вдвоём совсем не скушно,
Она сидит со мной послушно
Когда угодно – ночью, днём.
«Пой, соловей, хоть твой Коран…»
Пой, соловей, хоть твой Коран
Не вылечит душевных ран.
Когда поёшь, ещё больнее
При мысли, что расстаться с нею,
С волшебной жизнью предстоит.
Погода дивная стоит.
Пой, незаметный самородок.
Позволь, задравши подбородок,
Смещая взгляд левей, правей,
Тебя искать среди ветвей.
«Нет, я не могу закаляться, как сталь…»
Нет, я не могу закаляться, как сталь.
Мне страшно за близких, мне прошлого жаль.
Я в новое утро вхожу осторожно,
Средь новых широт озираюсь тревожно,
Расстаться с тобой, мой любимый, боюсь
На час, на минуту и тихо молюсь.
«А я и не стремлюсь на волю…»
А я и не стремлюсь на волю.
То по оврагу, то по полю
Блуждаю я в земном плену.
То листья мну, то травы мну.
В земном плену живя с рожденья,
Совсем не жду освобожденья
И даже опасаюсь дня,
Когда освободят меня.
«Господи, жизнь – это гиблое дело…»
Господи, жизнь – это гиблое дело,
Вот небеса – не имеют предела.
А постоялец несчастной земли
Слышит однажды: «Ну хватит. Умри».
Не надышался, не нагляделся,
Недолюбил. Так куда же он делся?
И не преступно ли гнать его прочь
С этой земли в соловьиную ночь?
«И каждый росток утверждает…»
И каждый росток утверждает: «Я сам» —
И тянется вверх – к небесам, к небесам.
И каждый цветочек, приземистый даже,
Стремится туда же, туда же, туда же.
И дерево к небу стремится, шурша
Листвой. И туда же стремится душа.
«О чём всё сущее, о чём…»
О чём всё сущее, о чём?
Мы в жизни мало что сечём.
Она – загадка, тайна, мрак,
Но можно ведь прожить и так,
Не понимая ни аза.
Ведь всё равно блестит слеза,
И смех серебряный звучит,
И сердце бедное стучит.
«Он, может, ответил мне тысячу раз…»
Он, может, ответил мне тысячу раз
И тысячу раз от погибели спас,
И тысячу строчек мне продиктовал,
И руку незримую мне подавал.
Я просто, наверно, не очень чутка.
К тому же и память моя коротка.
«А знаешь? Этот день – последний…»
А знаешь? Этот день – последний.
Прощайся в рощице соседней
С его лучом и тенью, с ним.
Вот он уже другим тесним,
Тем, что иное затевая,
Спешит, проститься не давая.
«Если это не рай, то преддверье…»
Если это не рай, то преддверье.
Вот у птиц разноцветные перья.
Вот на листьях волшебный узор,
Вот меж листьями дивный зазор,
Вот трава серебрится сырая.
Предвкушенье – прекраснее рая,
Предвкушенье, преддверье того,
Чего не было ни у кого.
«И я – в единственном числе…»
И я – в единственном числе,
И ты. Ты тоже одиночка,
Как на пустой странице точка
Или как искорка в золе.
Как в одиночку выжить здесь?
Но мы глагол «любить» спрягаем,
Друг другу выжить помогаем,
Преображая космос весь.
«Рожденье дня и затуханье…»
Рожденье дня и затуханье,
И блеск его – Творца дыханье,
И пёстрой бабочки пыльца —
Дыханье лёгкое Творца,
И куст сирени в разных видах —
Творца легчайший вдох и выдох.