Мехеви вскоре встал, чтобы уйти; но перед уходом он властным тоном говорил с одним из туземцев, которого называл Кори-Кори, и насколько я мог понять из его речи, поручил меня его заботам и вниманию.

Мехеви наконец ушел, за ним врач, и к закату солнца мы были оставлены лишь с десятью или двенадцатью туземцами, составлявшими то семейство, членами которого стали теперь и мы с Тоби. Я лежал, боясь двинуться, чтобы не разбередить снова ногу, и стал рассматривать устройство нашего дома. Он стоял не прямо на земле, а на возвышении, сложенном из больших камней и достигавшем приблизительно восьми футов в высоту. Спереди оставалась узкая полоса, где дом не доходил до края каменной кладки (называемой туземцами пай-пай); огороженная с этой стороны небольшим тростниковым плетнем, она являлась чем-то вроде веранды. Остов дома был построен из больших бамбуковых стволов, поставленных вертикально и скрепленных вместе поперечными балками, перевязанными ремнями из коры. Задняя сторона постройки, сделанная из поставленных в ряд кокосовых ветвей, переплетенных тонкими листьями, отклонялась несколько от вертикали и возвышалась футов на двадцать от поверхности каменной кладки; а покатая крыша, настланная из длинных заостряющихся пальмовых листьев, круто наклонялась, не доходя футов на пять до земли. С карниза крыши по фасаду дома свешивались подвески наподобие кистей. Фасад был сделан из легкого и изящного тростника вроде искусного плетня, украшенного пестрыми перевязками, которые сдерживали различные части этого фасада.

В длину это живописное строение тянулось почти на двенадцать ярдов, тогда как в ширину в нем не было и двенадцати футов. Чтобы пройти в узкое отверстие в передней стене дома, приходилось низко нагибаться. В самой комнате лежали два длинных, совершенно прямых и хорошо отполированных ствола кокосовой пальмы, тянувшиеся во всю длину жилища; один из них прилегал вплотную к задней стене, а другой лежал параллельно на расстоянии приблизительно двух ярдов; промежуток между ними был застлан множеством красиво сделанных циновок. Этот промежуток являлся общим ложем и местом для отдыха местных жителей, соответствуя диванам восточных стран. Здесь спят ночью и праздно лежат большую часть дня.

Под самой крышей висело несколько больших тюков, завернутых в грубую таппу; там хранились праздничные костюмы и различные части одежды. Вдоль стены были расставлены копья, дротики и другое оружие островитян. Снаружи, на площадке перед домом, построен маленький навес, служивший кладовой или чуланом, куда прятались различные предметы домашнего обихода. В нескольких шагах от дома стоял большой сарай, построенный из кокосовых ветвей, где занимались обычно приготовлением «пои-пои» и прочими кулинарными операциями.

ГЛАВА V

Главой семейства, в которое мы с Тоби так неожиданно попали, являлся Кори-Кори. На вид ему казалось лет двадцать пять; ростом он был в шесть футов, крепко и хорошо сложен и обладал самой странной внешностью. Голова его старательно обрита за исключением двух круглых местечек в доллар величиной на темени, где волосы удивительной длины были завязаны в два торчащих узла, придававших ему вид существа, украшенного рогами. Его борода и усы, повыдерганные почти всюду, висели только небольшими кисточками с верхней губы и с подбородка.

Кори-Кори, побуждаемый, вероятно, стремлением придать миловидность своему лицу, нашел нужным украсить его тремя широкими полосами татуировки, пересекавшими без разбору все, что попадалось на пути: одна из них шла по линии глаз, другая пересекала лицо через нос, третья тянулась вдоль губ — от уха до уха. Его физиономия, трижды опоясанная, всегда напоминала мне лица тех несчастных шалопаев, которых я видал порой за прутьями тюремного окна; тело моего хозяина, покрытое сплошь изображениями птиц, рыб и бесчисленного множества ни на что не похожих существ, напоминало собрание картинок по естественной истории.

С Кори-Кори жили его родители: престарелый отец, отказавшийся уже от участия в общей жизни поселка, проводивший все дни в доме или где-нибудь поблизости и наполовину выживший из ума, и мать Кори-Кори, добрая Тайнор, еще бойкая и хлопотливая старуха, всегда занятая делами по хозяйству. С ними же жили три молодых человека — настоящие бездельники — занятые ухаживанием за девушками, питьем «арвы» да курением табака в компании подобных им повес. Среди постоянных жителей дома было несколько милых девушек, занятых по большей части изготовлением тонких сортов таппы. Но они часто убегали на часок в другой дом пошалить и поболтать с подругами.

Среди них я должен выделить чудесную Файавэй, мою любимицу. Ее легкая, гибкая фигура была истинным воплощением женственной грации и красоты. Оливковый цвет кожи, безупречный овал лица и каждая черточка его — все радовало глаз и сердце, особенно когда ее полные губы раскрывались в улыбке и показывали ряд блестящих белых зубов. Темно-коричневые волосы, неровно разделенные посередине, естественными кольцами спускались на плечи и грудь. Когда она была в задумчивом настроении, глубина ее странных синих глаз казалась спокойной и непроницаемой; но освещенные чувством, они излучали сияние, как звезды. Руки Файавэй были мягки и нежны, так как девушки племени тайпи в отличие от женщин совсем освобождены от исполнения тяжелых и грубых работ.

Татуируют женщин сравнительно мало, и Файавэй, как и остальные девушки ее лет, была татуирована меньше, чем пожилые женщины. Украшение состояло всего из трех маленьких точек, не больше булавочной головки, над губой, да и на самом сгибе плеча были нарисованы две параллельные линии на расстоянии трех сантиметров одна от другой и, пожалуй, в девять сантиметров в длину, причем промежуток между ними был заполнен тонко вычерченными фигурками. Домашний костюм Файавэй и остальных девушек состоял из пояса, сделанного из древесной коры с висящими листьями или куска таппы. Для прогулок в роще или при визитах к своим подругам они надевали туники из белой таппы, спускающиеся от груди до колен. А когда им приходилось быть долго на солнце, они защищались от его лучей развевающимися плащами из той же материи.

И Файавэй, и ее подруги, так же как и наши женщины, любили украшать себя разными драгоценностями: и в ушах, и вокруг шеи, и на кистях. Но их драгоценностями были цветы. Иногда они надевали ожерелья из мелких красных цветочков, нанизанных, как рубины, на волокна таппы, иди втыкали белый бутон в дырочку в мочке стебельком назад, показывая спереди нежные лепестки, сложенные в чудный шарик, похожий на чистейшую жемчужину. Девушки-островитянки страстно любили цветы, и им никогда не надоедало украшать себя ими.

Когда Мехеви оставил наш дом, Кори-Кори приступил к исполнению обязанностей, возложенных на него. Он принес нам пищи, и так как я был поручен его заботам, он настоял на том, чтобы кормить меня из рук. Я, конечно, противился этому всячески, но напрасно: мне пришлось смириться. Тоби же было позволено управляться с едой, как ему угодно.

После ужина Кори-Кори разложил циновки для ночлега, приказал мне лечь, укрыл большим плащом из таппы и, ласково глядя на меня, восклицал какие-то слова, которые я понял так: «Покушал хорошо, а! Спи хорошо!». Но я не нуждался в таком поощрении: лишенный сна в течение предыдущих ночей, я стремился скорее воспользоваться данной возможностью, тем более что и боль в ноге несколько утихла.

На следующее утро, проснувшись, я нашел Кори-Кори лежащим рядом со мной с одной стороны, а Тоби — с другой. Я чувствовал себя значительно бодрее и тотчас согласился на предложение Кори-Кори отправиться помыться, хотя и боялся, что ходьба причинит мне боль. Но Кори-Кори избавил меня от этих опасений: пригнувшись, как носильщик, готовый взвалить на себя чемодан, он дикими выкриками и множеством жестов дал мне понять, что я должен влезть к нему на спину, а он отнесет меня к потоку, протекавшему, вероятно, вблизи от дома.

Наше появление на террасе перед домом собрало целую толпу зрителей, глазевших на нас и оживленно болтавших. Как только я охватил руками шею преданного парня и он потащил меня, толпа, состоявшая главным образом из девушек и детей, последовала за нами, крича и прыгая. Достигнув потока, Кори-Кори прошел вброд до середины и ссадил меня на гладкий черный камень, поднимавшийся на несколько дюймов над водой. И тут он не оставил меня одного, помогая мыться и окуная меня в воду, как нянька окунает маленького ребенка в ванну.