К началу ХХ в. восприятие традиционных канонов удэ стало заметно меняться. Благоговение перед «тайностью» и «святостью» знания боевых искусств иногда начинало вызывать идиосинкразию, с одной стороны, из-за того, что за традиционной риторикой порой скрывалась полная утрата действительно глубинного знания, а с другой стороны, идеология традиционного ушу не позволяла всем желающим вступить на путь «истинной традиции» боевых искусств.

На этой волне возникает новое направление в осмыслении удэ. Его представителями стали такие известные мастера, как У Тунань (стиль тайцзицюань), Ван Сянчжай (стиль дачэнцюань — «Кулак высшего достижения») и другие. Прагматизм национального возрождения в Китае приходит на смену исконному эзотеризму ушу. Мистицизм традиции зачастую скорее пугал, нежели звал к трансцендентным глубинам мира. Негативную роль здесь сыграли некоторые школы, тщательно имитировавшие тайные ритуалы и мистические культы ушу. Многие традиции боевых искусств казались бессмысленными и неоправданными. Так, Ван Сянчжай резко выступил против «молчаливой передачи» ушу от мастера к ученику, считая это не только анахронизмом, но и основой для возникновения неоправданной зависимости ученика от своего наставника.

В обстановке внутреннего кризиса ушу, господства имитации и умирания истинной традиции Ван Сянчжай сформулировал пять новых принципов удэ: чувство национального достоинства и дух патриотизма; необходимость изучать ушу с реальных и практических позиций; преодоление мистицизма в ушу; преодоление клановой закрытости школ; устранение феодальных отношений между учителем и учеником.

Многим последователям боевых искусств в ту пору представлялось, что сохранить истинный смысл ушу возможно лишь путем максимальной открытости школ, ломки интимно-доверительных отношений между наставником и последователем. История показала, что сохранение внутреннего смысла любого учения зависит не столько от того в какой форме (открытой или закрытой) оно передается, но от того, кто его передает, какая личность стоит у духовного источника знания. Увы, открытость школ ушу отнюдь не стала импульсом к возрождению боевых искусств. Оказалось, что за свою многовековую историю ушу выработало оптимальные формы существования и передачи знаний, базирующиеся на принципах удэ, поэтому их искусственная трансформация и не принесла желаемого результата.

В течение многих столетий правители и чиновники, аристокра ты и воины, художники и поэты Поднебесной искали равновесие между двумя, как им представлялось, основополагающими началами жизни образованного человека — «гражданским», или «культурным» (вэнь) и «военным», или «боевым» (у). В конце концов, это привело к становлению весьма многогранной концепции «равновесия» или «взаимодополнения гражданского и военного». Многие рассказы из фольклора ушу делают особый акцент на гармонии этих двух начал в человеке, которая символизирует собой истинное мастерство — гунфу. Предания ушу содержат целую галерею образов таких «культурных воинов».

В обиходе под «гражданским» началом понималось знание классической литературы, каллиграфии, стихосложения, умение составлять петиции, прошения и другие документы, знание конфуцианской философии — одним словом, все то, что необходимо «благородному мужу» для выполнения своего долга — служения правителю. Параллельно с этим существует и более глубокий слой понятия «вэнь» — «культура», «литература», «текст», «письмена». Культура понималась как фиксация Знания в виде письменного текста. Вместе с тем «вэнь» — это небесные незримые письмена, которые перенесены на землю в виде неких образов, например, гексаграмм или иероглифов. Таким образом, графические знаки опосредуют связь человека и Неба. Культура («вэнь») обнаруживает глубины небесно-священного в человеческом существе, и в то же время меру «человека культурного» в «человеке природном».

Таким образом, «вэнь» — не просто некие гражданские науки, но глобальный способ, позволяющий коррелировать поведение человека в обществе, устанавливая ритуальную связь с высшими началами. Известно, что «культура» (вэнь) для самого Конфуция была способом воспитания «благородного мужа»: «Учитель наставлял посредством четырех начал: культуры, праведного поведения, честности и искренности» [174]. В свою очередь у — это еще и «воинственность», разрушительное и насильственное «боевое» начало, которое дополняет и корректирует созидательные функции вэнь.

Понимание того, что следует подразумевать под гармонией «вэнь» и «у» в китайской истории, в том числе в истории боевых искусств, неоднократно менялось. Впервые теория «военного и гражданского» появляется уже в ХI в. до н. э. Она была связана прежде всего с идеалом личности правителя. Правителю династии Чжоу Чэн—вану (ХI в. до н. э.), прославившемуся своими ратными подвигами и умением управлять народом, история приписывает такие слова: «Обладающий гражданскими достоинствами и не обладающий военными не сможет править в Поднебесной. Того же, кто обладает военными достоинствами и не обладает гражданскими, народ боится и не испытывает любви. Когда военные и гражданские начала следуют вместе, мощь и благодать достигают совершенства»

В период ранней китайской государственности преобладало мнение, что военное и гражданское следует сочетать как внутри одного человека, так и в политике государства, что нашло свое отражение в концепции «военное и гражданское следуют вместе». Многие китайские правители не считали зазорным демонстрировать свое боевое мастерство, что еще выше поднимало их престиж как людей абсолютных и совершенных. Рассказывают, что У-ван («Воинственный») — правитель известного своей военной мощью царства Цинь (правил 310–306 гг. до н. э.) любил состязаться со своим чиновником Мэн Юз в поднятии тяжелого треножника и немало преуспел в этом. Правда, однажды он сильно повредил себе коленную чашечку, и соревнования на этом закончились [160]. Позже вместе с формированием представления о правителе как об абсолютном «Сыне Неба» таких прилюдных демонстраций уже не происходило, в то время как всем чиновникам и аристократии в обязательном порядке предписывались занятия воинскими искусствами, а в VIII в. ушу как учебная дисциплина было введено даже в придворные экзамены на чиновничью должность.

Комплексный военно-гражданский тип обучения сложился уже в IV–V вв. до н. э. Трактат «Чжоу Ли» («Чжоусские ритуалы») рассказывает, что Главный министр образования обучал сотни людей всего лишь трем вещам, символизировавшим единство «вэнь» и «у» в Поднебесной. Первая из трех — это «шесть истин»: мудрость, гуманность, совершенство в мыслях, справедливость, преданность и гармония. Вторая — это шесть правил поведения: сыновья почтительность, братская любовь, любовь к родственникам из одного клана, любовь к родственникам по узам брака, готовность взять на себя ответственность и помощь слабым и бедным. Третья — это знаменитые шесть конфуцианских искусств (лю и), которыми должен был владеть каждый благородный муж, чиновник и аристократ: ритуалы, музыка, стрельба из лука, управление колесницами, каллиграфия и математика. [403].

В шести искусствах был искушен не только сам великий Конфуций, но и некоторые его ученики. Так, по рассказам, один из его ближайших последователей Цзы Гун блестяще владел боем с копьем. Широко распространилась и история об отце Конфуция, прекрасном воине Шулян Хэ. В 650 г. до н. э. Шулян Хэ был в рядах армии царства Лу (территория современного Шаньдуна), которая атаковала город Биян. Когда часть нападавших ворвалась в город, осажденный противник внезапно начал опускать тяжелые ворота, отрезая тем самым авангард луской армии. В этот критический момент Шулян Хэ подсунул предплечья под ворота и сумел удержать их, позволив оставшимся бойцам ворваться в город. За это он был пожалован высоким чиновничьим титулом «дафу». [160].