Наступила тишина — злая, звенящая натянутым до предела нервом. Оттого совершенно неуместными казались шумное сопение ползавшего на четвереньках дьячка и мышиный шелест собираемых пергаментов.

Разъяренный воевода метал грозные взгляды то на подпиравшего косяк Заборщикова, то на безмятежно взиравшего в ответ Нифонтова. Меч замер на полувзмахе.

— Ох, Нилыч! Ну ты и вырядился!

Букин, одетый в добротный, но лишенный каких-либо изысков зипун, обошел вокруг оторопевшего воеводы, уперев руки в боки, встал перед Нифонтовым. Хитроватые глазки насмешливо пробежали по надетому посадником кожуху — от расшитого золотым кружевом ворота, по богатому жемчужному узорочью и до украшенного меховой опушкой подола.

— Перловиц-то сколь на себя понавешал! Лучше б девкам на буски раздарил!

— На бу-уски! — протяжно передразнил обиженный посадник. — Темный ты, Федька, человек. Нынче так в Московии одеваются. Иначе за лапотника примут, да в шею погонят!

Воевода тут же забыл о Заборщикове, всем телом повернулся к Нифонтову.

— Здесь тоже Московия. Не забыл ли, посадник? Я ведь и напомнить могу!

Выплюнутое через губу обращение «посадник» прозвучало в устах воеводы хуже ругательства. Нифонтов набычился, благодушное от сытой жизни лицо тотчас окаменело, налилось угрюмой силой. Куда и девались манеры зажиревшего купчика? Перед воеводой стоял не раз ходивший против датчан и шведов ушкуйник. Даже изукрашенный кожух сидел на нем, как взятая с бою добыча.

— А ты не грози, воевода! — в горле посадника по-волчьи клокотнула ярость. — Чай не лапотники перед тобой. Терский берег от Москвы далеко, зато от Колы до ада три версты. Слыхивал такое?

Воевода скривился, как от зубной боли, но кивнул.

— Меня на посад не царь — поморы ставили. Перед ними мне и ответ держать!.. Прибери железяку, тебе сказано!

Воевода помедлил, но подчинился. Меч неохотно скользнул в ножны. Некоторое время воин и посадник сверлили друг друга взглядами, потом взор Нифонтова помягчел. Чуть заметно мелькнула усмешка.

— О-хо-хо! — пожаловался Нифонтов. — Не пойму никак, и что на меня накатило? Старею наверное, ворчу, как старуха на завалинке… Звиняй, воевода, ежели обидел невзначай — сам знаешь, со старого да малого какой спрос?

Вовевода промолчал, да посадник и не ждал ответа.

— Значится, ручаться пришли за парнишку? — уже без ерничества обратился он к Заборщикову.

— Ну, — уркнул не спешивший расслабляться помор. — Какие грехи на парне и были, все искуплено. Кабы не Тимша, не утечь бы нам. Шабанов, нас спасаючи, на яхте драку затеял, оттого сам уйти не смог.

«Не так оно было! — Сергей мучительно покраснел. — Ну, сунул немчуре в зубы, так ведь попутно! А что внимание от побега отвлек — случайно вышло. И в полон попал через собственную глупость — не туда поплыл».

— Эвон ка-ак… — меж тем задумчиво протянул Нифонтов.

«Приятное дело — слушать, как из тебя героя делают. И вообще, гвозди под ногти или маленькое пятнышко на чести разве ж это выбор… для помора?»

— Не так оно было! — повторил Шабанов уже вслух. — Не думал я никого прикрывать, само вышло. Случайно.

«Таки сказал… видно, черт за язык дернул… А людей в Колу все равно пошлют — Заборщиков мужик тертый, и не поверит, а поедет. На всякий случай…»

Сергей виновато потупился, как по лицам поморов неудержимо расплываются улыбки. Громкий дружный смех заставил оторвать взгляд от пола. Хохотали все. Усмехался даже воевода, хоть и криво — одним уголком рта.

— Случайно, гришь? — утер выступившую слезу посадник. — Дурак ты, паря! А где видано, что б по-другому? Это уж потом баюны наплетут, как ты с горящим взором на ворога кидался. Нилыч выдержал многозначительную паузу и рявкнул, — в зубы каянцу совал?!

Сергей покаянно кивнул.

— Во! — назидательно поднял толстый палец посадник. — А что ты при том думал: как челюсть половчей вынести, али погоню отвлечь — рази важно?

— Верно сказано, — подал голос воевода. — Я бывало… он смешался и закончил совсем другим. — Ладно, с парнем ясно уж. Пойду, гляну, как там стрельцы…

Он порывисто шагнул к выходу, Заборщиков посторонился. Воевода замер, острый взгляд впился в лицо не уступавшего ни ростом ни статью помора. Серафим простодушно вылупился в ответ, борода раздвинулась, демонстрируя щербатую улыбку. Воевода неопределенно качнул головой и скрылся за дверью.

Стоило воеводе цареву покинуть общество, Нифонтов облегченно вздохнул, плюхнулся на лавку.

— Тяжела она, доля посадникова… — посетовал он, расстегивая кожух. Наружу выкатилось обтянутое вышитой рубахой пузцо.

— Эт-т верно, — «посочувствовал» Букин, — Такое беремя таскать… Я бы не смог.

— Трепло! — беззлобно отмахнулся посадник и, повернувшись к тупо застывшему кату, досадливо бросил, — Эй, Осип! Ослобони парня-то!

Кат разочарованно отложил молоток, принялся за кандалы. Тяжелый железный браслет с грохотом упал на пол. За ведущей в темницу дверью грубо выругались, скрипнула лежанка и, чуть погодя, донесся раскатистый храп.

— И Харламова из «холодной» гони! — вызверился Нифонтов. — Пора бы уж и проспаться!

Кат помог Сергею утвердиться на ногах, неспешно побрел собирать пыточный инструментарий. Печально согбенная фигура, пальцы, украдкой погладившие зловещего вида клещи, весь облик палача олицетворял недовольство лишенного любимой работы человека. Выждав с четверть минуты и убедившись, что посадник передумывать не собирается, кат поплелся за похмельным воином. Растоптанные боты уныло шаркали по земляному полу.

— Понаехали на мою голову, — продолжал ворчать посадник. — Не стрельцы — наказание божие!

— И погулять человеку нельзя! — лицемерно вздохнул Букин. — Сразу в холодную волокут.

— Молчи уж, заступничек, — отмахнулся посадник. — Думаешь, не знаю, с кем этот обалдуй варькино пойло жрал? Кто, волчью шкуру напялив, у девок под оконцами волкодлаком выл? Весь посад взбулгачили! Старухи по сю пору крестятся.

— Зато ныне любая деваха скажет, что Егорий волкодлаков как шавок приблудных расшвыривает, — довольно ухмыльнувшись сообщил Федор. — Как с таким не полюбезничать? Каку хошь выбирай!

— Эт-т, и-ик, точно! — поддержал возникший на пороге темницы Харламов. — Тяперя оне все меня любить будут!

Сергей впервые рассмотрел бывшего сокамерника: кучерявое золото волос, широченные плечи, узкая талия… прям таки картинка лубочная… кабы морда не подкачала.

Расчертивший правую щеку багрово—синюшный шрам красоты не добавлял… как и мятый потрепанный кафтан. В распахнутом вороте видна замызганная персидского шелку ферязь.[39] В руке покачивается кувшин с памятным Шабанову клюквенным соком… В общем, наш человек.

— Ох и девки в Кандалухе-губе! — Харламов мечтательно зажмурился, губы сложились трубочкой…

— Я вот вам, любезникам! — вмиг остервенился посадник. — Обидете кого, обоим хвосты поганые оторву и на тресковую наживку приспособлю! Замест мойвы.

Вылезший из—под стола дьячок зашелся беззвучным смехом. Вздрогнувшая тощая ручонка едва не смахнула с таким трудом собранные пергаменты. Федор покосился на угрюмого неодобрительно взирающего Заборщикова и поежился.

— Дык мы чо? Так, пошутковать… — пробормотал он, цепляя Шабанова за локоть. — Пора нам, Нилыч. Не обессудь, делов невпроворот…

Букин с шатающимся от слабости Сергеем успели сделать не более трех шагов. За ними было потянулся Егор. Стоящий у косяка Серафим даже не шелохнулся.

— Куды? — рявкнул посадник. — Я не Пекка, от меня не утекешь! Колян кто по-вашему упреждать будет? Дядька Нифонтов?! Берите сани да езжайте! Ты, Серафим, за старшого пойдешь, а эти двое — Нилыч поочередно ткнул пальцем в Букина и Харламова, — при тебе будут.

— Дык воевода же! — попробовал возразить Егорий. — С немчурой задраться, оно дело святое, тока без дозволения воеводского не могу.

— С воеводой я договорюсь, — отрезал Нифонтов. — А нынче хочу, чтоб ввечеру от вас и след простыл! Тебе ж, парень, — повернулся он к Шабанову, — домой пора, нагулялся по свету вдосыть.