Наверное, каждый десантник помнит день своего первого прыжка. Помню и я — 2 марта 1952 года.

Где-то часов в десять мы, офицеры корпуса, прибыли на площадку приземления Украинка. Прыжки шли уже во всю. Работали два аэростата, третий — запасной, огромным перезрелым огурцом стоял в загородке высоченного забора. Комкор Маргелов был уже на площадке и распекал командира корпусного батальона связи. Этот «отец» солдат половину батальона вывел на прыжки в сапогах. Досталось от комкора и кое-кому из корпусных начальников за бесконтрольность и наплевательское отношение к здоровью и заботе о солдатах.

Разобравшись с начальниками, Василий Филиппович подошел к связистам, весело поздоровался с ними и шутливо спросил:

— Чего это, товарищи десантники, скрючились как стариковский хрен? Радуйтесь — на прыжки пришли. А что в сапогах, то домой бежать будет легче!

Потом добавил какую-то байку о десантнике и, рассмешив солдат, пожелал им мягкого приземления. А командиру батальона громко приказал:

— Всех в сапогах пропустить на прыжок вне очереди, — чем еще больше подбодрил замерзающих связистов.

Обычная предстартовая суета с парашютами, проверка готовности, и мы уже на старте.

Первым на прыжок пошел комкор. В гондолу с ним сел начальник ПДС подполковник Паньков Г.П. — он всегда лично выпускал командира корпуса.

Впервые я видел, как поднимается аэростат и с замирающим сердцем ждал, когда генерал отделится от гондолы. Наверное, за прыжком комкора следили сотни глаз. Наконец-то аэростат остановился, развернулся по ветру, еще мгновение, и вот черная точка отделилась от него. Еще миг, и над человеком вспыхнул зонтик парашюта. Вздох облегчения. Невольная гордость за генерала всколыхнула, наверное, не только меня, но и многих подопечных комкора за генерала, уже в летах, избитого на войне, обремененного массой забот и огромной ответственностью. Возникла подленькая мысль, а нужно ли командиру корпуса лезть вперед и рисковать здоровьем и даже жизнью? И тут же возник ответ — надо! Вот так и только так должен поступать настоящий командир! «Делай как я!», — было правилом в жизни нашего комкора.

Василий Филиппович прыгал регулярно, иногда даже с риском. От прыжков никого не освобождал. Саботажников и трусишек вывозил на прыжки лично и, как правило, в выходной день. В Управлении корпуса не прыгал лишь один человек — начальник тыла корпуса полковник Жуков, человек пожилой и больной.

Где-то в 1954 году увлеченность комкора прыжками каким-то образом дошла до маршала Малиновского, и тот распорядился впредь генералу Маргелову прыжки с парашютом совершать только по его личному разрешению.

Генерал Маргелов В.Ф. обладал необыкновенным чувством юмора: он не терял его ни перед лицом опасности, ни перед вышестоящими начальниками, не стеснялся «похохмить» в общении с подчиненными, в том числе с солдатами. Таким же он был и в семье, а также в свободное от работы время, на отдыхе. Люди, понимающие юмор, не только не обижались на него, но любили Василия Филипповича за это, так как он тем самым легко выходил на доверительное общение, как бы ломая невидимые грани званий, возрастов, авторитетов.

Это чувство неистребимого юмора подмечено А.В. Кукушкиным с первой встречи с командиром 37-го ВДК.

Их знакомство состоялось несколько необычно, если не сказать забавно. До сих пор полковник Кукушкин не без улыбки вспоминает тот январский вечер 1952 года… Но все по порядку.

Прибыв в г. Куйбышевка-Восточная и выйдя из вагона, он окунулся в свинцово-туманную изморозь, перемешанную с едким дымом и паром от множества паровозов. Жестокий мороз под 40 градусов буквально сковывал все вокруг. Узнав у встречных офицеров, где располагается штаб корпуса, через четверть часа уже был на месте. Представился начальникам. Затем прошел в оперативный отдел, где предстояло работать. Офицеры отдела приняли его доброжелательно, с интересом, не в пример начальникам. Спросили, где остановился, есть ли деньги? Ознакомили с делами штаба, с юмором рассказывали о нелегкой десантной жизни. Дали весьма нелестную характеристику непосредственным начальникам и, вместе с тем, с юмором и теплотой отзывались о своем комкоре.

Непринужденная обстановка и шутки как-то сразу сблизили вновь прибывшего с коллективом офицеров — заслуженных, опытных десантников, многие из которых были значительно старше его по возрасту и опыту штабной работы. Все это несколько успокоило и развеяло тревожные и мрачные мысли Алексея Васильевича.

Однако надо было еще представляться командиру корпуса. Когда он появится в Управлении и будет ли вообще — никто не знал. Надо было ждать.

Генерал Маргелов В.Ф. появился в штабе часов в 20, а то и позже. Адъютант передал, что комкор готов принять офицера.

Зашел. Кабинет полуосвещен, горит настольная лампа и одна лампочка под потолком. В довольно просторном кабинете два канцелярских стола, поставленных Т-образно, десятка полтора простых стульев вдоль стен. В углу металлический сейф с двумя шлакоблочными кирпичами наверху, по-видимому, строительными образцами. Портрет Сталина в рамке. Скромное убранство кабинета говорило о том, что хозяин его не очень-то долго засиживался здесь и был равнодушен к излишним украшательствам.

Посреди кабинета стоял генерал в гимнастерке со звездой Героя, синих шароварах с лампасами и в унтах.

Ладная атлетическая фигура, подпоясанная генеральским ремнем без портупеи, подчеркивали стройность и щеголеватую выправку комкора.

Приятное, если не сказать красивое лицо славянского типа несколько портил шрам на щеке.

Твердо сжатые губы и характерные складки подчеркивали решительный характер и волю.

В душе молодой офицер признался себе, что комкор ему понравился.

Он четко доложил, что прибыл для прохождения службы в штаб корпуса.

— Ты, академик, по честному скажи мне — с желанием прибыл к нам или нет? — хриплым голосом спросил комкор.

— По правде, товарищ генерал, без всякого желания!

— Григорий Павлович, — обратился он к подполковнику в авиационной форме, сидевшему у приставного стола (позднее Кукушкин узнал, что это был начальник ПДС корпуса Паньков Григорий Павлович), — ты посмотри на него! Еще и гвоздя не забил, а то же — не хочу у вас работать! Присылают к нам всяких мудаков будто у нас не десантный корпус, а румынский бардак!

Он нервно ходил по кабинету, торопливо затягивался папиросой и продолжал громко ругаться, не выбирая выражений.

Обозленный таким поворотом разговора, к тому же с утра голодный, «гость» резко прервал его, сказав:

— Товарищ генерал! Чего Вы ругаетесь? Вы спросили меня, я вам честно ответил. Но я Вам докладываю, что раз прибыл в корпус, значит и работать буду добросовестно.

— Спасибо! Уважил…, — насмешливо проговорил комкор и тут же задал ему в лоб другой, не менее провокационный вопрос.

— Скажи по-честному, водку пьешь?

— Пью, товарищ генерал!

— Ну, вот, такую мать! Всех пьяниц к нам в корпус присылают. У нас своих выпивох, как цыган на ярмарке!

— Товарищ генерал! Выпиваю не часто, лишь по случаю и умеренно, — пытался оправдаться Алексей Васильевич.

— Пить не надо вообще и даже умеренно.

И, слегка улыбнувшись в сторону Панькова, добавил:

— Ну, разве что в праздники, да и то революционные… А прыгать будешь?

— Раз приехал в воздушно-десантный корпус, значит и прыгать буду, — ответил офицер.

— Это уже лучше, — выдохнув струю дыма, сказал генерал.

— Теперь слушай, что надо знать десантнику, чтобы освоить прыжок с парашютом. Во-первых, научиться укладывать его. Хорошо уложишь — на 50 процентов жив! Во-вторых, правильно отделиться от самолета. Рот раскроешь — весь завтрак через задницу вылетит. Если отделишься коровой, обязательно что-нибудь да запутается, а если все сделаешь правильно, на 50 процентов жив будешь. И еще, во-первых, надо научиться правильно приземляться — тогда без костылей ходить будешь!

Комкор ходил по кабинету и, рубя рукой воздух, продолжал: