Сегодня, к примеру, мы играли против маньяка.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Последняя, самая длинная новелла – о том, что «все уже украдено до нас», доставила мне меньше всего хлопот. Список без каких-либо внутренних сомнений пополнили три человека. Тот самый В. Комаровский – «чертов инвалид» – и два персонажа, о которых мы также вспоминали с Ниной Павловной Гребешковой: сторожиха – бабушка божий одуванчик (здесь с титрами путаницы не было – некая М. Кравчуновская) и директор базы (В. Владиславский).

Решив пока остановиться на фильме «Операция „Ы“ (как говорил товарищ Саахов Б. Г., „торопиться не надо, торопиться не надо“), я снова позвонил вдове Гайдая. Рассказал ей о разговоре с Ханютиной, о смерти Комаровского, составленном списке и трудностях с идентификацией старика-алкаша из новеллы „Напарник“. Вероятно, после первого звонка Нина Павловна еще сомневалась в моей адекватности, но сейчас, кажется, прониклась к расследованию симпатией. По крайней мере, сказала решительно:

– Читайте, кто там у вас.

Я прочел, и уже над самым первым персонажем с фразой «Огласите весь список, пожалуйста!» вдова Гайдая задумалась на несколько минут.

– Фамилию я не помню, – наконец вымолвила она. – Просто искали такие алкогольные типажи.

– Реальных алкоголиков? – пошутил я.

– Нет-нет, – рассмеялась Гребешкова. – Этот – актер. И алкоголиком не был.

– А где искали?

– Наверняка в картотеке «Мосфильма». Но ее, возможно, уничтожили во время развала студии. Ведь все рушилось – Союз кинематографистов, страна. На мосфильмовской базе возникали разные студии и объединения. Все архивы могли исчезнуть, сгинуть.

Нина Павловна вдруг отвлеклась и вспомнила, как уговаривала мужа создать свое творческое объединение, набрать людей, снимать комедии. Но Леонид Иович неизменно отвечал: «Это не мое. Ты думаешь, мне скоро негде будет работать?»

– Неужели там словно Мамай прошел в то время? – перебил я Гребешкову.

– Чего гадать? Позвоните на «Мосфильм».

После старика-алкаша вторым в списке значился В. Раутбарт – профессор по кличке Лопух. Я уже знал от вдовы Гайдая, что этот актер давно умер, и только одну деталь она еще вспомнила: Раутбарт, кажется, играл в Театре Вахтангова.

Несколько дольше мы поговорили о Комаровском. Но не о том несчастном «чертовом инвалиде», а о его однофамильце, режиссере Глебе Комаровском, которого Нина Павловна знала лично и даже снималась у него в короткометражке под названием «Чужой бумажник». Глеб учился у Сергея Герасимова. О существовании В. Комаровского он, верно, и слыхом не слыхивал.

М. Кравчуновская, бабушка божий одуванчик, по словам вдовы Гайдая, довольно много играла в кино, но где – уже не вспомнить. И В. Владиславский часто снимался.

– Со своей нерусской внешностью все больше иностранцев, немцев и шпионов играл, – с проникающей мне в ухо усталостью заметила Нина Павловна. – Такой вот у него был типаж.

Напоследок она неожиданно предложила:

– А не хотите поговорить с Танечкой Градовой?

– А кто это?

– Танечка играла ту девочку в третьей части «Операции „Ы“, непоседу, из-за которой Шурик сторожиху подменил. Помните?

Я, конечно, помнил. Моя первая любовь в детсадовском возрасте. Но ведь она не то что культовой фразы – словечка не проронила. «Не, не пойдет. Я на русалках больше заработаю», – вспомнился мне Вицин из той же новеллы.

– Она же там молчит всю дорогу.

– Да, вы правы, – согласилась Гребешкова.

– Тогда до свидания. Ищите картотеку. Успехов вам.

– Подождите-подождите, – заторопился я. – Вы на всякий случай дайте ее телефон. Авось пригодится.

– Я знаю только номер ее отца, Петра Михайловича Градова. Он поэт, живет рядом со мной.

– Давайте отца. Он же подскажет, как Таню найти?

– Разумеется.

Я записал телефон и попрощался.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Смешно, но как только я зачислил себя в несуществующую команду Мани, будущая звезда оказалась в моей постели.

Впрочем, поначалу я предложил ей «доиграть» с маньяком. Через того самого знакомого из газеты «Петровка, 38».

– Что значит «доиграть»? – Певунья спросила это, давясь судаком в нашем излюбленном «Траме» (она всегда ела быстро, как солдатик в самоволке).

– Найти тех ментов. Они видели документы маньяка. Потом поискать водилу с артритом. Кстати, выдающаяся примета. Это тебе не шрам на животе, далеко не спрячешь.

– Да ну на фиг! – Маня на секунду задумалась. – Когда я стану звездой, какой-нибудь журналюга раскопает историю и напишет, что меня изнасиловали. А ведь не изнасиловали! Но поди докажи и отмойся. Хотя страшно. Меня до сих пор трясет и мурашки по коже. Вот, попробуй.

И она протянула мне запястье с выпуклой косточкой. Я со скрытой усмешкой потрогал звездную ручку. Потом запил остатки своей иронии розовым чилийским вином и смело пригласил Маню в гости:

– Отдохнешь, успокоишься. Я буду тебя охранять.

– Хитер бобер. – Певунья шмыгнула утиным носиком. – А у меня сопли.

– Ничего, сварим картошку в мундире, подышишь на ночь.

– На ночь?

– Ну... да.

Маня вздохнула:

– Налей, пожалуйста, вина.

Я налил.

Она полоскала нёбо минуты три.

– А не рано мы хороним Ксюху?

Я как-то глупо рассмеялся:

– Ты извини за откровенность, но у меня с ней никогда не было серьезных отношений.

– Гады вы, мужики! Ох, гады! Ладно, потом разберемся. Мне действительно страшно дома одной. Вдруг этот маньяк меня вычислит и начнет преследовать?

– Вполне возможно, – сказал я с ложной тревогой в голосе, а затем деловито уточнил: – Вино здесь будем брать или по дороге?

– Да не будем мы ничего брать. Ты где, кстати, живешь?

Я жил в Чертаново. Мы поймали тачку, и Маня еле уговорила шофера врубить кассету с Земфирой: мужик ненавидел уфимскую певунью (этот его зубной скрежет девушка встретила одобрительным смешком). Тем не менее все полчаса дороги мы молча, раз в сотый, слушали «Ромашки», «Маечки», «СПИД», «Ариведерчи». Я мысленно предположил, что с помощью Земфиры моя певунья, видимо, хочет заглушить предпостельное волнение, как глушат его в подобных случаях вискарем, джином или, скажем, токайским белым другие особы (Маня в отличие от своей сестры, похоже, не злоупотребляла). А что еще можно было предположить: время слепого фанатизма, насколько я понял, прошло. Но девушка и тут меня удивила, опередив на пару ходов.

Я стал настаивать, чтобы мы все-таки купили бутылку красного вина. Маня вяло возражала:

– Смотри, как хочешь. Меня и так тошнит.

– От чего?

– От Рамазановой.

Я фыркнул:

– Так что ж мы слушаем ее всю дорогу!

– Это у меня упражнение такое. На выработку стойкого отвращения.

«Что, вас уже выпустили из сумасшедшего дома?» – хотел я процитировать Шурика, но вовремя спохватился: теперь я в ее команде, а она еще не в моей постели.

– Поясните свою мысль, сударыня.

– А чего тут пояснять? Не могу до конца избавиться от влияния. То строчка похожа, то мелодическая линия. Мне нужно наслушаться Земфиры до рвотного рефлекса. Тогда я ее сделаю.

– Машину не загадьте! – гаркнул шофер, останавливая по моей просьбе у ларька.

Сюрпризы на этом не закончились. Уже не помню в деталях, как красное вино вывело нас на розовую тему. Сидели на кухне до трех ночи. Кажется, я наехал на девочек из «Тату». И тут Маня брякнула:

– А что, твое отношение ко мне как-то изменится, если я скажу, что я «би»?

Я нервно качнулся на стуле. Довольно крутой вираж в нашей только наметившейся небесной истории. Мне было бы наплевать на розовую окраску Мани еще несколько месяцев назад, когда я считал бисексуальность девушек некой забавой, невинным развлечением...

– Да нет. Мне все равно, – слукавил я, однако пауза была слишком значительной, и певунья задумалась. «Ну и переваривай пока, – мелькнуло у меня. – Я что, должен визжать от восторга по поводу всех твоих закидонов?»