Со второй новеллой, «Наваждение», я разобрался быстрее. В список вошел только профессор («Профессор, конечно, лопух, но аппаратура при нем»). Во время нашего разговора вдова Гайдая, кстати, упоминала об этом актере, В. Раутбарте: мол, давно умер... Прелестная, конечно, крылатая фраза принадлежит студенту по кличке Дуб: «Экзамен для меня всегда праздник, профессор!» Но актер Виктор Павлов знаменит. Хороши в «Наваждении» и Валерий Носик, пытавшийся обыграть Лопуха в «очко», и Зоя Федорова, «хранительница ключей» Лиды. Однако Носик, кроме того что достаточно известен, не имеет культовой цитаты (всего лишь словечко «перебор»). А Федорова, хоть и подзабыта современным зрителем, глаголет серый, ничем не примечательный текст.

...Сидеть с карандашом, просматривая любимый фильм, оказалось делом утомительным. Третью новеллу я решил отложить на потом.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Не могу сказать, что новость о казанском женихе Мани меня сильно смутила. Как говорил Папанов в «Бриллиантовой руке»: «Клиент, проходя мимо пихты, попадает в мои руки». Без вариантов. Во-первых, тут же выяснилось, что Димка тащит певунью в Казань (их семья держала там несколько ресторанов, и товарищ не мог оставить бизнес). Но как же тогда маниакальное желание «затмить Земфиру»? Во-вторых, не было между ними особой любви. В «Пикассо» девушка не отдергивала руку, когда я случайно, но нежно касался ее выпуклой косточки на запястье, чиркнула на салфетке, несмотря на присутствие Ксюхи, домашний телефон. Наконец, поцеловала в губы на прощание. Согласитесь, детали весьма существенные, знаковые.

Поэтому через несколько дней я Мане позвонил. Внаглую, рискуя окончательно потерять Ксюху. Ведь не исключено, что певунья и в мыслях не держала оставить своего казанского ресторатора. А то, что мне привиделось в «Пикассо» (выражаясь метафорически, мы просто спели с Маней дуэтом, и удачно), могло быть в буквальном смысле последним холостым выстрелом девушки перед грядущим замужеством.

Тем не менее я набрал ее номер. Вечером в «Метелице» намечалась презентация очередного сборника поп-требухи. Ожидались звезды и богатый фуршет.

– Тебе наверняка будет интересно вживую увидеть некоторых своих конкуренток, – не без иронии заметил я.

– А что, явится Земфира? – усмехнулась Маня.

– Нет, Земфиры не будет.

– Ну и слава богу! Идем.

Если в «Пикассо» фигурой умолчания у нас была уфимская певунья, то в «Метелице» – сестра Ксюха. Мы обходили опасные темы, словно коровьи лепешки на тропе. Меня это, признаться, совершенно по-скотски радовало: выходит, мы уже оба перешагнули через «Маху».

У барной стойки я заметил Кира Викулкина – известного столичного халявщика, моего старого приятеля и должника. Несколько лет назад на фестивале «Славянский базар» в Витебске он занял у меня триста долларов: какие-то мошенники обещали ему продать по дешевке картину Шагала из местного музея (хотел, чудак, и тут на халяву денег срубить!). Приехав в Москву со свернутым в трубочку полотном, Кирюша обратился к экспертам – картина, конечно, оказалась копией, причем паршивой. Я терпеливо ждал и все последующее время приветствовал Викулкина одним словом: «Триста!» Кир молча и виновато склонял голову, затем энергично встряхивал ею, как Миронов в «Бриллиантовой руке», и через секунду вываливал на меня кучу фальшивых, но приятных комплиментов.

Я часто использовал его в этом смысле, когда мне нужно было ошеломить спутницу. О себе ведь неловко рассказывать в превосходной степени. И вот, увидев за барной стойкой приятеля—должника, я уверенно потащил туда Маню. После традиционных приветствий Кирюша затянул свою сахарную песенку о моей ключевой роли в музыкальной журналистике страны. Певунья выслушала его спич с вежливой улыбкой, затем повернулась ко мне:

– Так и быть. Возьму тебя в свои пресс-секретари.

– Когда? – вырвалось у меня с неким игриво-сексуальным оттенком. («Да хоть сегодня ночью!» – так и слышалось мне в ответ.)

Но Маня отчеканила сухо и серьезно:

– Скоро. Я собираюсь выстрелить в этом году.

– Вы что, тоже певица? – спросил участливо Кир.

– Почему «тоже»?

– Ну, тут полно... – он сделал круговое движение рукой.

– Я никого не вижу, – усмехнулась Маня. – И вообще запомните, как вас... Кирилл. Есть только я и Земфира.

Мне ничего не оставалось, как разрядить обстановочку цитатой из «Ивана Васильевича»:

– «А что вы так на меня смотрите, отец родной? На мне узоров нету и цветы не растут».

Впрочем, Викулкин по роду своей деятельности был человеком гибким (настолько гибким, что, не имея никакой редакционной ксивы, проскальзывал на любые самые закрытые вечеринки), поэтому он быстро перевел разговор на другую тему.

– Зря вы вчера не появились в «Рэдиссон».

– А что было в «Рэдиссон»? – Я проявил нечеловеческое любопытство.

– Куча красивых телок, наливали «Хеннесси».

– «Хеннесси» спонсировал?

– Ну да. Еще девки «Баллантайнс» разносили, но мало.

– Да, «Баллантайнс» я люблю.

– Я тоже. Хотя тут недавно «Джеймсон» пробовал – класс!

– А, пил, пил. Супер! Мягкий нежный вкус.

Наш содержательный светский треп продолжался минут десять. Заметив, что Маня откровенно зевает, я попрощался с Киром. Штопором мы ввинтились в тусовочную пробку.

Конкретная мысль занимала меня: неужели эта самоуверенная девочка и впрямь мечтает «затмить Земфиру»? Ведь одно дело лепить об этом в компании сестры и малознакомого молодого человека, а другое – заявлять во всеуслышание в какой-никакой, но все же профессиональной среде.

Может, она просто дура набитая? Я посмотрел на Манину челку, утиный носик, выпуклую косточку на запястье. «И вы знаете, я не удивлюсь, если завтра выяснится, что ваш муж тайно посещает любовницу», – цитата не к месту – первый признак того, что пора выпить.

– А не выпить ли нам?

– У меня и так голова трещит. Шумно.

– Выпей виски – полегчает.

– Нет, ты знаешь, я, наверное, пойду. – Маня действительно выглядела помято. – А ты оставайся, оставайся.

– Ну ты даешь.

– Правда – голова.

– Я провожу.

– Да не надо.

Хоть бы в щечку поцеловала. Стрельнула глазенками по сторонам. И просочилась сквозь охрану.

– Ариведерчи! – с беззлобной иронией бросил я вслед.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Мне не требовалось утешений, но я все же выцедил из толпы Викулкина и с досадой поведал ему о Манином бегстве. Кир стал громко и протяжно материться.

– Может, я что-то не то ей сказал? Не так? – меня «терзали смутные сомненья», как управдома Буншу из гайдаевского шедевра.

Кир продолжал выть. Я жахнул его по плечу и попросил сгонять за виски.

– Ты «Завтрак у Тиффани» читал? Трумена Капоте, – неожиданно спросил он.

– Читал. Сходи, а?

– Когда-то мне нравились девушки типа мисс Голайтли, – Викулкин по-мироновски тряхнул головой и вместо виски выдал мне некий концептуальный спич.

Итак, когда-то ему нравились девушки типа героини «Завтрака у Тиффани» (я, между прочим, обожаю актрису Одри Хепберн в этой роли из одноименного фильма). Внешняя их красота, по словам Кира, спорный предмет даже для безумно в них влюбленных. В том смысле, что вечером все эти девицы очаровашки, а утром им лучше по стеночке – и в ванную, прихорашиваться.

Любят красть по мелочи в универсамах. На ваши суровые замечания о неотвратимости наказания хихикают в ответ, причем с таким уверенным видом, будто их воровство – оплаченная самим же магазином рекламная акция.

Еще они готовы, к примеру, сбросив туфельки, бежать босиком по только что уложенному дымящемуся асфальту...

Этого не было ни в книге, ни в фильме, и метафору я не догнал:

– Они у тебя что, йогой все занимались?

Викулкин усмехнулся:

– Художественное преувеличение. Они обожают, когда адреналин в кровь.

– Сочинитель ты наш. Маркес.