— Помилуйте, Дмитрий Степанович! Куда же вы идёте?! — управляющий крепко ухватил возмущённо засопевшего Перегудова за лацкан сюртука, — и не думайте, барин! Стойте здесь и внимательно глядите!

Путники застыли на краю тёмного круга, вглядываясь в его правильные очертания, а Генрих Карлович тем временем полушёпотом рассказывал Дмитрию Степановичу о странном месте.

— Это — Чёрная Плешь! Жили здесь давным-давно создания по прозванью Плешки. Давно жили, меня здесь ещё и в помине не было! Откуда они взялись, про то тоже не знаю, покойница Софья Михайловна дюже сердилась, когда её про Плешек кто спрашивал, а в чём причина не сказывала! Только перед самой смертью и призналась. Стояли мы с ней как-то возле озера, а она и говорит: Помнишь, Карлович, ты всё меня про Плешек пытал? Ну, я уши-то навострил: А то, как же не помнить-то, — говорю, — вестимо помню! Да только отругали вы меня тогда! Старая Барыня поморщилась, да и говорит: Виновата я, Генрих Карлович, сильно виновата, оттого и вспоминать не люблю… у нас ведь, у Видящих, Закон есть о переселении, свято его чтить надобно. Как решаешь какой вопрос, чтобы, значит, существо из одного мира в другой отправить, так изволь, согласие всех Видящих получи! Коли хоть один из Видящих на Совете воспротивиться, всё — нельзя!.. А я, видишь ли, Плешек этих сюда в Полянку привезла, Закон нарушила!

Неужто, Совета ослушались?

Хуже, Генрих Карлович. Я его и не спрашивала. Плешки-то из дикого мира, где и Видящих нет. Знала я, что на Совете нечего и заикаться, чтоб созданий из дикого мира в мир Видящих запустить, за такое можно сразу скипетра лишиться, потому и не спросила!

Да зачем же вам, матушка Плешки эти сдались, что вы на эдакое преступление пошли?

Пожалела. Заглянула я в их мир, а там мёртвое всё, неживое. Ни кусточка, ни деревца — всё погибло! И Плешки эти несчастные в пыли лежат, высохшие, как саранча, а двое живы ещё, ну я их с собой и забрала…

— Благое дело! — важно качнул седой головой Дмитрий Степанович, — как не помочь гибнущему!

— Благое, — согласился Генрих Карлович, только Плешки эти мир свой сами сгубили. Они, видите ли, Дмитрий Степанович, существа, впрочем, как и люди всеядные, да вот только работой себя утруждать, дабы пропитание сыскать, не станут.

— Чем же они промышляют?

— Чем промышляют? — повторил Генрих Карлович, — да вот, извольте — Чёрная Плешь! Это самое что ни есть Плешек творение. Выбирают они дерево в лесу и устраивают вокруг него ночные танцы. Первое-то время, сказывала Софья Михайловна, любила она смотреть, как Плешки при свете костра вокруг дерева пляшут, а после стала примечать, что деревья те после ночных оргий погибали, да и всё живое вокруг дерева начисто вымирало! А Плешкам того и надо! Сядут они вокруг выжженной Плеши, да и ждут. Кто не пробежит, не пролетит ли через неё, всё живое та Плешь притягивает. А коли ступишь на её край, так жди беды, накатит на тебя такая тяжесть-истома, что не двинуть ни рукой, ни ногой. А Плешки тут как тут! Хватают добычу, да и рады — радёшеньки!

— Ну, так что же, — пожал плечами Дмитрий Степанович, — такой у них промысел, надо как-то и им жить!

— Это верно, — заметил Генрих Карлович, — да вот только сила у мёртвого дерева не навек. Постоит эдакое дерево-то да силушка его постепенно и иссякнет, не действует на живых существ! Тут Плешки вокруг другого дерева пляску заводят, готовят новую ловушку. А старая-то Плешь хоть и не лишает сил живых существ, да только и живое ничего на том месте не растёт. Никогда.

— Нешто они своими плясками свой мир в мёртвый превратили? — изумился Дмитрий Степанович.

— По всей видимости, так и есть, — подтвердил Генрих Карлович.

— И всегда-то я говорил, что от танцев один вред! — крякнул Дмитрий Степанович, — так что же Плешки-то? Куда подевались?

— Софья Михайловна, когда поняла, какой вред несут с собой ненасытные Плешки, старалась поначалу их уговорить, запрещала им губительством заниматься. Да только они уйдут в лес, да и опять за своё, поди, уследи за ними! И ведь не от недостатка или там от голода — нет! Нрав у них был такой.

— Что ж не могла Софья Михайловна справиться с негодными созданиями?!

— Щадила. Плешки силой огромной обладали. Они могли не только живое в мёртвое превратить, но и наоборот! Любой засохшей травиночке могли коварные Плешки своим дыханием жизнь подарить. Болезни могли одним взглядом лечить, прикосновением своим несчастных от слепоты навсегда избавить! Вот Софья Михайловна и надеялась, что удастся ей образумить наглых и беспечных Плешек, в нужное русло дар, богом данный направить, ан нет! Не желали Плешки силу свою растрачивать на добрые дела, скучно им это было, нерадостно… Старая Барыня долго жалела их… Так всё и продолжалось, пока на Чёрную Плешь мальчик не забрёл, пастушонок. Плешки-то ту поляну забросили, новую, колдовскими своими штучками расчистили, жадность их, вишь, одолела, хотелось побольше мёртвых ловушек иметь. Так мальчик тот с голоду на Чёрной Плеши и помер. С места сдвинуться не смог. Родители того мальчугана, Плешек самолично изловили и в Яму сбросили. Вот так-то. С тем про Плешек и позабыли. Только Старая Барыня всю жизнь казнилась, всё простить себе не могла, что Закон нарушила, несчастье на свой мир навлекла.

— А чего же сейчас опасаться Чёрной Плеши? Чай, времени столько прошло, что давно она безвредна! — расхрабрился Дмитрий Степанович.

— Так кто его знает, — туманно отвечал господин Мюллер, — мёртвых Плешек никто не видел, а места здесь такие, что надобно всегда начеку быть… как знать…

Разговаривая, они внимательно наблюдали за тем, что происходит на Чёрной Плеши. Однако долгое время поляна была совершенно пустынна, живые существа избегали появляться на её тёмной, мертвой поверхности. Наконец на Плешь выскочил маленький серый бельчонок. Поворачивая в разные стороны усатую мордочку, он благополучно доскакал до середины и уставил свои чёрные глазки — бусинки на голый ствол сухого дерева. Понюхав белесую, лишённую коры поверхность, бельчонок смешно фыркнул и, задрав пушистый хвост, опрометью бросился прочь.

Путешественники облегчённо перевели дыхание.

— Видите, Генрих Карлович, — удовлетворённо промолвил Перегудов, — нет у Чёрной Плеши силы. Можно идти, а вы, уважаемый, боялись!

— Боялся, — виновато улыбнулся господин Мюллер, да и как не бояться! Уж лучше бы нам и сейчас поляну эту стороной обойти, от греха подальше!

С этим, Дмитрий Степанович, несмотря на свой воинственный вид, немедленно согласился, и путники отправились дальше, осторожно обходя мёртвое поле.

Вскоре Чёрная Плешь осталось позади, и Дмитрий Степанович вновь заговорил о делах насущных.

— Всё у меня из головы Данила нейдёт, да и Стражи эти… знал я, что проверить людишек надобно, поговорить, а всё недосуг! То одно вишь, то другое… вот народ и распоясался! — недовольно ворчал Перегудов, переживая о случившемся, — и ты, Генрих Карлович, не упредил меня, смолчал, что эдакий народ своевольный на наших землях обитает, а? Что думаешь-то?!

— Так мне право, Дмитрий Степанович и сказать то нечего было! Сколь в Полянке живу, а со Стражами знаться не доводилось, да ведь и то сказать, даже Старая Барыня не часто покой пещерных жителей нарушала. Сколь помню, только раза три и обращалась Софья Михайловна к нелюдимым селянам. Последний раз аккурат перед самым пожаром. Так прямо одна, без прислуги, без провожатых к Слипунам и ходила. Долго у них пробыла, я уж и встревожился, было, но — ничего! Вернулась жива — невредима, да только уж больно задумчива. Я было с расспросом к ней: Что-то вы, Софья Михайловна, всё в думах пребываете, не случилось ли чего? А она только головой покачала: Займись, — говорит, — Генрих Карлович делом. Али тебе своих забот мало, что про мои-то думы знать хочется? Коли мало, так я это дело поправлю, так работой нагружу, дохнуть некогда будет! А потом приметила, что обидела меня грубостью своей, я-то ведь по доброте спросил, а не то чтобы в душу влезть хотел! Приметила и смягчилась: Ступай себе, друг мой, с богом, да не серчай на меня. Я-то знаю, что ты мне верой и правдой служишь, только сказать тебе всего не могу! Придёт время — сам всё узнаешь, а теперь тебе всё знать и не к чему. Слишком тяжкий крест, знание такое!