В Японии мне случилось быть свидетельницей разрушительного действия бури Тихого океана не только в море, но и на берегах. Крыши сносились, дома разрушались, стеклянная крыша, сделанная над двором гостиницы «Бона», где я жила, снесена была и разбита, три судна на рейде перевернуты вверх дном; при этом погибло много народа. В Японии же я испытала два небольших землетрясения. Раз утром за чаем почувствовала я вдруг, что испытывается во время качки на море, качнуло раза три и тем кончилось; то же самое произошло и в другой раз.

В Японии я побывала два раза — до отъезда в Китай и на пути в Америку. В первый раз прожила три месяца и отправилась в Китай на пароходе, который должен был остановиться в Нагасаки. Здесь русский консул, г. Орловский, предложил мне помещение у себя, и я провела три недели в его гостеприимном доме. Отсюда я продолжала путь в Шанхай. При переезде морем была такая буря, что с борта парохода сорвало бот и снесло верхнюю капитанскую будку. Люди не только не могли держаться на ногах, но не в состоянии были удержаться в койках; оставалось лежать всем на полу кают. При мне был маленький кролик, мой любимец, который от самого Петербурга совершил со мной кругосветное путешествие. Я чуть не лишилась этого милого животного — во время бури его бросало из стороны в сторону, как мячик.

В Шанхае я также провела время очень приятно. У меня было письмо к американскому консулу. Остановилась я во французской гостинице. Общество было очень внимательно ко мне, устраивались музыкальные вечера, и, наконец, концерт, на котором присутствовала вся европейская публика Шанхая, т.е. англичане, французы, немцы, американцы и, конечно, русские. Впрочем, последних в Шанхае очень мало. Из китайцев был только один мандарин.

Концерт удался и по сбору и по музыке, не смотря на строгую критику публики, состоявшей, можно сказать, из компетентных ценителей. В концерте был, между прочим, один русский, который, спросив меня, куда я поеду дальше, выразил желание видеть меня в Хонькоу и, так как ехал туда на другой день, вызвался узнать мнение тамошней русской колонии и известить меня. Хонькоу отстоит от Шанхая более нежели на 1000 верст и путь идет по реке Янци-киангу. Вскоре я получила от этого господина телеграмму с несколькими подписями. Все общество русских чайных торговцев просило меня приехать в Хонькоу. Я не задумалась и собралась, хотя был уже декабрь.

На пароходе я доехала в три дня до Хонькоу, где встретил меня наш консул П.А. Пономарев. Он предложил мне для помещения дом — особняк, хозяева которого находились в то время в России, а у себя каждый день обед. В двенадцать часов ежедневно четыре китайца являлись за мной с паланкином и несли меня к консулу. Здесь окружало меня все русское купеческое общество и мне невыразимо приятно было, что в центре Китая я нахожусь совершенно в русском кружке.

Общими силами устроили концерт и здесь, также как и в Шанхае, публика состояла исключительно из европейцев. Всякий изъявлял желание, чтобы я спела что-нибудь на его родном языке, или его национальное музыкальное произведение; мне пришлось таким образом петь и на итальянском, и на немецком, и на французском, и на других языках. Шотландская песня «John Anderson» вызвала у стариков шотландцев слезы. Один из них учил меня предварительно выговаривать шотландские слова и хотя мне было очень трудно привыкнуть к выговору, но я все-таки освоилась с ним настолько, что спела. В концерте был один мандарин, который, выражая свой восторг, подарил мне кацавейку вышитую гербами. Подобную одежду можно получить только с плеча; китаец не имеет права вышить и продать такую вещь европейцу. За это у них полагается по закону строгое наказание. Здесь также, как и в Шанхае, китайцы не входили в залу, а слушали под окнами.

Концерт удался как нельзя более и мне жилось вообще очень весело. Беспрестанно приглашали меня на вечера и обеды. Из числа последних был обед китайский, с певцами китайцами и певицами китаянками, данный мне русской колониею с нашим консулом во главе. Перемен на этом обеде было до семидесяти в чашечках и блюдечках, как обыкновенно у китайцев, и стоил он что-то очень много. Деньги за него, медной китайской монетой (чоки), отвезли на восьми подводах. Китайский обед несравненно лучше японского, уже по одному тому, что у китайцев есть мясные блюда. Особенно вкусны были колобки из мяса и я ела их с удовольствием, но каково же было мое разочарование, когда, возвратившись в Россию, я получила от русского консула письмо, в котором он писал: «вкусные мясные колобки, которые вы так усердно кушали, делаются из собачьего мяса». Большую роль в китайском обеде играют ласточкины гнезда. Они, как известно, добываются с большим трудом, даже с опасностью жизни, с отвесных приморских скал и состоят из водорослей, служащих этим птицам материалом для гнезд.

Между тем, приближался новый год. В Хонькоу зимовала русская канонирская лодка «Соболь». Капитан пригласил нас встретить на ней новый год. Встреча нового года была так оригинальна, что я никогда не забуду этого праздника. Мы переехали в маленьких лодках на «Соболь», убранный роскошными растениями, между которыми красовались разных цветов камелии. При входе мне поднесли прелестный букет. В 12 часов капитан вышел на трап, где собралась уже вся команда в ожидании этой торжественной минуты, поздравил всех с новым годом и торжественно провозгласил тост за Государя Императора, при этом раздались пушечные выстрелы и единодушное «ура» всей команды и гостей. Затем следовали многочисленные тосты, поздравления, пожелания, шампанское подавалось в изобилии. Матросам роздано было угощение и они бросились качать капитана. Одним словом, было весело, приятно и очень торжественно.

Однако, наступило время оставить Хонькоу. Я не знала чем бы со своей стороны угостить милое и радушное общество русских чайных торговцев, и, наконец, придумала. «Я сделаю вам настоящую русскую кулебяку, — сказала я, и потребовала нужные на то продукты, что мне и было доставлено, разумеется, самого лучшего достоинства; в том числе капуста, которая там чрезвычайно нежна и рыба, название которой не помню, очень похожая на нашего сига. Помню, что консула очень удивила порция потребованного масла, но нужно было так, потому что тесто я сделала слоеное. Кулебяка вышла превосходная и заслужила всеобщее одобрение и похвалы; угощение мое было тем более приятно, что никто там не умел делать кулебяки.

В день моего отъезда, у консула был обедъ, на который было приглашено много европейцев. Обед начался в 7 часов, а кончился в 10. Во время обеда мне поднесены были два браслета, литые из червонного золота; каждый почти по фунту весом и на них вычеканено по-русски «От Хонькоуцев». Вещи мои отправлены были вперед. Перед отъездом мы присели по русскому обычаю.

Когда консул свел меня под руку с лестницы своего дома, мне подали роскошный паланкин, отделанный бархатом и золотом; я села и с удивлением увидала себя окруженной торжественной церемонией, какие бывают у нас на сцене. С каждой стороны паланкина по 50 китайцев несли различные значки, путь освещался фонарями и фейерверком, под аккомпанемент китайских бураков, треск которых продолжался во время всего пути. Так как бураки эти взрывались один за другим и были подвешены на веревке, прикрепленной к палкам, которые несли перед паланкином, то и образовали передо мной почти непрерывную огненную линию.

Таким образом донесли меня до парохода. Выло 11 часов. На прощанье пили шампанское, выражали разные пожелания и, наконец, провожавшие вернулись на берег. Последнее «прости» выражено было громадным фейерверком. На берегу устроен был щит на протяжении всего парохода, и когда его зажгли то глазам нашим представились огненные изображения драконов, крокодилов и разных чудовищ.

После третьего звонка, в час ночи, пароход отошел от берега и Ханькоу со всеми огненными украшениями быстро скрылся в темноте.

Тем же путем возвратилась я в Юкагаму, прожив, по дороге, две недели в Нагасаки. В Юкагаме я остановилась опять в отеле «Бона», сделала визиты своим знакомым и выжидала наиболее удобного времени для переезда по Тихому океану в С.-Франциско. Во время последнего пребывания моего в Юкагаме, я получила из Иеддо телеграмму от нашего посланника с приглашением на блины с икрою, как сказано было в телеграмме. Это привело меня в восхищение. Янония и русские блины!