Встав на ноги, Павел задумчиво взвесил скол на руке. Крутой профессионал, запомнив координаты, тут же спровадил бы деревяшку в костер, но Павел и думать об этом не мог. Вся скульптура, и даже скол, внушали ему мистический ужас. Он положил скол на землю, установил на объективе самое маленькое расстояние, и два раза щелкнул с разной экспозицией. Впрочем, скол не так уж и много весит, и места занимает немного. Сунув его в карман рюкзака, Павел, не оглядываясь, зашагал прочь. Столбы ворот, тоже листвяжные, все еще стояли, и могучие воротные навесы все так же угрожающе целились в сторону болота.

Остановившись на краю болота, Павел проговорил:

– Господи, как же я его пройду без Вагая?

Он порылся в памяти. Кроме всего прочего, была еще интересная книжка – "Болотоведение" – которую ему когда-то довелось проштудировать, ибо болото – тоже ведь экосистема… Какие же болота бывают топкими? Молодые, или старые? Кажется молодые, которые возникли на месте озер… А это, вроде бы, возникло на месте низины, когда-то заросшей лесом, который вырубили…

– Ладно, Бог не выдаст, свинья не съест… – проговорил Павел, и пошел по краю болота, отыскивая подходящую осинку.

На сколько он помнил, и в первый раз ему не попалось ни единого топкого места, так, неглубокие лужицы между кочек…

Болото он прошел без приключений, разве что ноги промочил основательно, а вскоре вышел и к ручейку, который должен впадать в речку, на берегу которой и произошел "скоротечный огневой контакт с немедленным переходом в рукопашную".

Он сразу узнал место, хотя в тайге все неузнаваемо меняется за три-пять лет. Сердце тревожно толкнулось в груди, и холодок распространился по шее и затылку. Ага, вот и спасшая его березка! Да уже и не березка, а стройная береза, приветливо лепечущая листиками. Прогалина явно уменьшилась. Из-под той пихты, под которой лежал бандит с автоматом, выбежала на прогалину гурьба маленьких, пушистых пихточек. Павел сел под березу, прислонился к стволу, как когда-то, прижался затылком к гладкой, белой коре. Господи! Сколько же раз в жизни сталкивался он со смертью, и удавалось уворачиваться! Может, потому, что смерть его за своего принимает? Не зря ведь он носит фамилию – Лоскутов… Если дословно перевести со старорусского, то получается – "сын палача". Действительно, мистика какая-то…

Он сидел под березой, невидяще глядя в темную стену пихтарника на противоположном краю прогалины, а мысли блуждали в прожитом им отрезке жизни. Да можно сказать, там уже осталась вся его жизнь. Впереди – только жизнь иллюзорная, та, которую он будет теперь сочинять на компьютере. Благо, денег хватит на него… И вдруг, впервые в жизни, из глубин сознания всплыла и оформилась мысль: – "А, может, ну ее к черту, эту Богом проклятую страну?.." На Западе все честно – ты продаешь свой труд или свой интеллект, и тебе платят вполне достойно, столько, сколько твой труд и интеллект стоят. Но в этой стране, с того самого момента, как Бог отвернулся от нее, мошенничество ухарски разгуливает вдоль и поперек. Сначала коммунисты, сами жировали на своих дачках, а народ кормили байками о светлом будущем. Слишком уж хорошо помнил Павел свою убогую жизнь по сибирским деревням. Потерянные в Сыпчугуре на весь остаток жизни зубы из-за отсутствия овощей, стояние в очереди за хлебом в старинном сибирском селе, окруженном бескрайними полями… Потом пришли "демократы", перекрасившиеся из коммунистов, понявших, наконец, что загнали страну в тупик. Еще большее мошенничество началось; как наперсточники, десять лет реформы, будто шарик между стаканов катали. А тем временем баксы за границу вагонами перли. И по явному их попустительству, всякие мавроди нагло залезали людям в карманы своими загребущими лапами, и выгребали остатки денег… Тех, которые внучек сибирского карателя не успел выгрести. В Курае старики прекрасно помнили, делишки его прославленного дедушки…

И тут же Павел понял, что не прожить ему остаток жизни без этих просторов; без тайги и бешеных рек. Ну не все же окозлились в этой Богом проклятой стране! Волок же его шестьдесят километров прожженный бандюга, когда-то пощаженный Павлом вот на этой таежной прогалине! Да и Батышев еще живет на свете. Есть же люди, которые устояли на оползне…

Окончательно справившись со слабостью, Павел упруго вскочил, и зашагал прочь. Вскоре он наткнулся на глубокий лог. Он бы мог без труда его перейти, но нечто болезненное, сидевшее у него внутри, погнало его вдоль лога. Ага, вот и злополучный кедр… Только трудно узнать кедр, в этом трухлявом бревне, переломившемся пополам, и лишившемся всех сучьев. Он долго стоял и смотрел на бревно. Собственно говоря, отсюда и пошла в другую сторону его жизнь. Если бы он тогда не грохнулся с дерева, возможно, пристроился бы куда-нибудь научным сотрудником, с опозданием лет на десять, защитил бы диссертацию… Проговорил медленно вслух:

– А не назвать ли роман – "Перелом"?..

Но тут же вспомнил, что есть уже несколько "Переломов" у соцреалистических писателей. Перейдя через лог, он уже целеустремленно зашагал прочь, повторяя в уме, как заведенный: – "Пусть будет прошедшее прошлым…"

К селу он вышел неожиданно. На сколько он помнил, это был районный центр, и отсюда наверняка должны были летать самолеты или в Новосибирск, или в Томск. Как водится вечерами во всех деревнях, на лавочках сидели кроме стариков и старух и довольно молодые хозяева. Павел подошел к мужику, густо дымившему "Беломором", умильно подумав при этом: – "Надо же… Сорок лет назад по деревням дымили Беломором, и до сих пор традиция осталась, хоть магазины и завалены импортными сигаретами…"

Присев на лавочку рядом с мужиком, Павел пристроил карабин между ног, окинул взглядом улицу. Получилось то, чего он и добивался; мужик заговорил первым:

– Че, новый егерь, че ли?..

Помолчав, Павел лениво протянул:

– Да нет… Турист… Слыхал про такое? Экстремальный туризм?..

Мужик пожал плечами:

– Да чего у нас тут эсремального? Болота – и те не топкие…

– Звать-то тебя как? – спросил Павел.

Мужик настороженно зыркнул на него, спросил:

– А тебе зачем?..

– Ну-у… Вообще-то незачем… – протянул Павел. – Спросить только хотел, самолеты летают?

– Летают иногда… Чего им сделается? Один уже дней пять сидит, а летуны самогон квасят…

– А чего это они?!

– А горючка кончилась, а в долг никто не дает…

Павел поднялся, спросил:

– В какой стороне аэродром?

Мужик махнул куда-то поперек улицы, по которой шел Павел:

– Тама… За околицу выйдешь – увидишь…

Добравшись до ближайшего переулка, Павел пошел в указанном направлении. Было еще светло, когда он вышел на летное поле. На краю его, поближе к селу, стоял "кукурузник", то бишь – Ан-2, а под его крылом расположилась живописная компания: двое летчиков, двое каких-то типов, в замасленных спецовках и женщина не первой молодости. На газете, разосланной на земле, была разложена нехитрая закуска, и стояло несколько бутылок, по деревенской традиции заткнутых свернутыми газетами. Бутылки были заполнены мутноватой жидкостью.

Павел удивленно подумал: – "Ба, и где они газеты берут?.." Сам он, было дело, года три вообще не читал газет в связи с отсутствием денег на их покупку. Подойдя к компании, весело спросил:

– А самогоночка что, натуральный продукт, прямо из зерна? В городе нынче самогонкой на всех углах торгуют, и прозрачная она – как слеза невинного молоденца…

Летчик проворчал хмуро:

– Если выпить хочешь, так и скажи, нечего издалека подъезжать…

– Да нет, ребята, выпить я не хочу – лететь хочу, сил нет! Ваш рейс докуда?

– А до Томска. Только у тебя денег не хватит, чтобы все места оплатить.

– Как – все?!

– А так, мы тут потому задержались, что пассажиров нет. Уже который раз такое случается. А отменить этот рейс почему-то не хотят. Да садись ты, чего маячишь?..

Павел сел на траву, положил рядом с собой карабин. Ему тут же налили пол стакана. Летчик поднял стакан, сказал с пафосом: