После завтрака к Серику подошел Чечуля, сказал:

— Серик, мы тут и без тебя управимся… А ты бы сходил в лес, а? Солонина обрыдла — сил больше нет! Киевляне сказывают, ты охотник не плохой…

Серик проворчал:

— И то верно… — мимоходом посетовав про себя, что сам не додумался, побаловать свою дружину свежатинкой.

Неделя пролетела незаметно. Несмотря на застаревшую вражду, не случилось ни единой ссоры между русичами и ногаями. Северские, правда, позадирались, было, на киевлян, но Серик пригрозил, что если случится поединок — повесит оставшегося в живых. Разрешил выяснять отношения только на кулаках. Но если и тут случится смертоубийство, оставшегося в живых все равно повесит. Дружинники весело, с шутками-прибаутками собирали телеги, Серик ездил в лес за оленями, коих тут водилось несметное количество, будто в собственную кладовую. С каждым днем становилось все теплее и теплее, и вот по лощине помчался бурный, грязный поток. Выждали еще неделю, и колеей Унчи двинулись в путь.

Водораздел миновали с легкостью, берегом Яика тоже прошли без особых усилий. Усадьбу Яхно миновали без остановки; вряд ли в его погребе хватило бы медов и браги на такую ораву. Пришлось здорово попотеть на переправе через Яик, а потом снова пошло, как по маслу. Только пошли медленнее; ради экономии овса, проходили не более двадцати верст в день, остальное время пасли коней. Когда вышли к месту первого кочевья касогов, встреченных в прошлом году, оказалось, что степь первозданно пустынна; ни стойбища, ни табунов и отар.

На недоуменный вопрос, Алай коротко бросил:

— Не прикочевали еще…

Горчак хлопнул себя по бедрам, воскликнул:

— Дак надо этим воспользоваться! Пройти, как можно больше, пока не прикочевали, а то потом замучаемся пировать!

Ближняя дружина, Чечуля да Лисица, изумленно взирали на Горчака, ничего не понимая.

Глава 9

Шарап со Звягой стояли в тенечке, под стеной Святой Софии и сумрачно поглядывали на толпу, волновавшуюся на площади. Гонец, принесший дурную весть, стоял в сторонке, устало понурившись. Конь его стоял рядом, устало пристроив голову на плечо хозяина; на конских боках медленно истаивали клочья пены.

Звяга проговорил:

— Может, пойдем, все же в поля половецкие? Чего нам Рюрик? И без нас отмахаются киевляне… Велика ли сила — два меча?

— А семьи?.. — сумрачно обронил Шарап.

— Што семьи? Нешто мы сможем их вывести, коли город падет?.. — проворчал Звяга. — Да и, небось, не тронут; взять с них нечего, а с нами даже Рюриковы дружинники поостерегутся связываться, да и семьи можно к Чуриле отправить… — проговорил Звяга с нарочитой уверенностью в голосе, но Шарап явственно услышал нерешительность.

— С Рюриком половцы идут… Аль ты не слыхал?

На лобное место взобрался Шолоня, известный борец за справедливость и говорун. Он что-то орал, размахивая руками. Отсюда слышно не было, но толпе пришлось по нраву; все принялись размахивать руками и поддерживать Шолоню радостным ревом.

— Ишь, раскудахтались… — проворчал Шарап. — А как обороняться? Князь оставил на весь город две сотни стариков да калек, а воеводой над ними и вовсе никчемного вояку… Всех бояр с собой забрал, одни старики немощные остались…

Престарелые бояре стояли тесной кучкой, в тенечке церкви, опираясь обеими руками о тяжелые посохи, хмуро и осуждающе смотрели на толпу горожан.

Без особой надежды в голосе Звяга сказал:

— Может, летом князь придет? Достаточно будет пару месяцев продержаться…

Шарап вздохнул, сказал:

— Чего судить да рядить? Так и так нам в сторонке не отсидеться… — и двинулся к лобному месту, раздвигая толпу массивными плечами. Звяга последовал за ним. Взобравшись на возвышение, Шарап отстранил Шолоню, который тут же замолчал, мрачно, исподлобья оглядел толпу. По мере того, как он обводил толпу взглядом, гомон утихал. Когда уже вовсе стихло, Шарап заговорил: — Вы тут много орали и кудахтали, будто куры в курятнике, в который забралась лиса, кто-то предлагал идти в чистое поле… Только полоумные могут такое предлагать! Вы же слышали; конница идет берегом, пешцы плывут на ладьях. Где и как встречать войско Рюрика? Как ни встречай, пешцы все равно сумеют в тыл ударить. Но это я к тому говорю, если бы вы были путными воинами. Да как же из вас строй построить?! Вы толпа, толпа и есть! А любую толпу обученная сотня вмиг разгонит! — толпа загудела, раздались возмущенные крики, кто-то даже предложил Шарапу прогуляться за стену. Но он поднял руку, и вскоре опять все унялись. Шарап продолжал: — И в поле идти, и оборонять город — дело одинаково безнадежное. Но если мы запремся, и выдержим пару месяцев, есть надежда, что князь Роман из ляхов подоспеет. Я думаю, стоит попытаться. Если мы даже и без боя Рюрику ворота откроем, все равно он отдаст город на разграбление, за прошлогоднюю обиду… — Шарап оглядел толпу, увидел стоящего рядом с возвышением Батуту, спросил: — А ты, Батута, что скажешь?

Батута взобрался на возвышение, оглядел толпу, пожал массивными плечами, сказал:

— А я — как все… Порешите биться — все мечи и кольчуги, что у меня в кузне лежат, отдам миру. Порешите открыть ворота — все это Рюрику отдам… — и слез с возвышения, тяжело опираясь о выщербленный камень. Старики рассказывали, будто это лобное место сложили еще во времена Святослава.

Шарап, было, собрался слезть, как вдруг из толпы вывернулся юркий мужичонка, вспрыгнул на возвышение, заверещал фальцетом:

— Да как биться-то?! Купцы со своими работниками и караванной стражей разбрелись во все концы земли! Почитай половины ополчения Киев лишился! Открывать ворота надобно!

Шарап молча примерился и саданул мужичонку кулаком в ухо. Того будто вихрем с возвышения снесло. Толпа весело заржала. На том и порешили; встретить Рюрика на стенах, а там будь что будет.

По всем прикидкам, гонец Рюрикову рать обогнал не на много; дня через два ладьи должны были появиться на стрежне. Княжий воевода наотрез отказался командовать ополчением, расставил своих калек и стариков на стенах и башнях детинца, и затаился там. На следующее утро, на торжище собиралось ополчение. Пока народ не спеша сходился, Шарап со Звягой обходили отряды, осматривали оружие. Хоть они и опасались, что большинство ополченцев явится с дрекольем, опасения не оправдались. С дрекольем да косами пришли окрестные смерды, еще со вчерашнего дня начавшие сбегаться за стены, как только весть о приближавшихся половцах облетела окрестные селения. Горожане были неплохо вооружены; все в кольчугах, у многих самострелы.

Оглядывая воинство, Шарап сказал:

— Ничего, Звяга, повоюем… Глянь-ка, у каждого пятого самострел, у остальных — луки. Да еще в стрельницах изрядный запас ножных луков…

Звяга скептически цыкнул зубом, проворчал:

— Даже Серик из ножного лука стрелять не умеет, а чего ж с этих взять?..

— Нужда научит… — протянул Шарап, впрочем, в его тоне не было особой уверенности.

Когда к полудню народ перестал прибывать, Шарап со Звягой принялись сбивать более-менее организованное войско; порешили принять старый строй: самое маленькое подразделение — «копье», потом — «знамя», в «знамени» от трех до пяти «копий», три-четыре «знамени» — составляют полк. Правда, у Шарапа со Звягой и «копья», и «знамена» получились шибко мелкими. Так что, кое-какие полки и до сотни не дотягивали. Еще не закончилась разбивка по полкам, когда набежали бабы из всех концов города, притащили обед своим ненаглядным ратникам. Разом плюнув в землю, Шарап со Звягой было, принялись ругаться, но тут же и осеклись — рядышком шагали их ненаглядные женушки с объемистыми узелками в руках. Пришлось расположиться на обед тут же на торжище. После обеда Шарап со Звягой принялись расставлять людей по стенам. Стену и воротную башню, выходящие на берег, доверить решили полку кузнецкого ряда; народ был самым стойким, и лучше всех вооружен, а для приступа стена была самая удобная; рва тут не было, пологий взвоз достигал самой стены. Самый слабый полк горшечников расположили на стене, стоящей над Щекавницей; тут приступа вообще можно было не ожидать: мало того, что довольно полноводная речка прорезала кручу, тут время не затянуло рвы, выкопанные еще во времена Ярополка окаянного. Жидовские ворота, и стену, к ним примыкавшую, взялись защищать жиды, живущие тут с незапамятных времен. Шарап только тяжко вздохнул, оглядев их богатые кольчуги, с золотой чеканкой, из-под которых выпирали объемистые животы, или, наоборот, кольчуга еле держалась на хилых плечах. К вечеру только управились с расстановкой людей. Во всем войске нашлось лишь пара десятков человек, кто кое-как, с горем пополам мог стрелять из ножных луков — их распределили по стрельницам.