Наступление на участке второго батальона, казалось бы, шло успешно: штурмующие еще ночью овладели первыми траншеями противника и начали обходить сопку, которая являлась ключом к системе обороны японцев, а утром значительно углубили и расширили образовавшийся клин на стыке двух японских полков.

Однако майор Кушнарев с каждым часом все больше и больше настораживался.

Почему японцы бездействуют? Ведь, вгрызаясь в глубину обороны, первый эшелон наступающих обозначил направление удара. Неужели японское командование не понимает значения этого обходного маневра?

Майор решил не вводить пока в бой резервы, а свой командный пункт перенести поближе к острию клина.

Командир полка разделял его тревогу и на всякий случай придал батальону, кроме полковой батареи, еще две батареи из дивизионной артиллерии. Представителем от полковой артиллерии и был Николай.

Николай и Андрей прибыли на наблюдательный пункт Кушнарева в то самое время, когда командир батальона передал в штаб, что он меняет координаты. Увидев Снопова, майор повеселел: ему не раз приходилось встречаться с этим толковым красноармейцем, да и командиры роты знали его и верили ему.

— А, гусята прибыли! Добре! Дюже добре! — сказал майор, махнул рукой, что означало: «Следуйте за мной», и пошел по траншее.

Кушнарев шагал не спеша. Узкий ход сообщения был тесен для его полноватого мускулистого тела, однако он и тут ухитрялся идти свободно и даже помахивать руками. Но во всем этом не было ничего показного. Так мог идти только человек, которому безразлично, как он выглядит в данную минуту со стороны, и для которого главное сейчас — дойти скорее до цели. Чувствовалось, что этот человек никогда не растеряется.

На изгибе траншеи Николая окликнул Снегирев, с которым они не встречались со дня ухода Николая из роты.

— Здравствуй, дорогой! — воскликнул Николай. — Жив, здоров?

— Живем! Хвастунскую армию бьем! А как ты?

— Хорошо! Ты что, связистом стал?

— Связистом. Живое дело! Вначале думал: придется сидеть в землянке. А теперь довольнешенек. Все видишь, все знаешь. Иногда и пострелять приходится.

Задержавшийся было Николай побежал догонять своих. А Снегирев, наматывая на катушку телефонный провод, двинулся за ним. За одним из изгибов траншеи он увидел небольшую записную книжку в клеенчатой обложке и почему-то поднял ее, хотя в японских блиндажах было много всякого хлама и Снегирев никогда не обращал на него внимания. На первой странице книжки старательно было выведено чернильным карандашом:

«Правильные слова, — подумал Снегирев. — Добрые слова». И вдруг он заметил полустертую надпись: «Н. Снопов».

Снегирев хотел догнать Николая и побежал по траншее. Он нашел то место, где Николай вылез из траншеи: на стенке остались следы от носков сапог. Но в это время начался артиллерийский обстрел. Снаряды ложились рядом. Снегирев прижался к выемке одиночного бойца и закурил. Его несколько раз обдало песком. На душе стало тоскливо. Он почувствовал себя одиноким на этом маленьком клочке земли, дрожащем и стонущем от разрывов тяжелых снарядов. Улучив момент, он выглянул из своего убежища. Николай был уже далеко. Пригнувшись, они с Андреем перебегали открытое пространство.

«Как братья родные», — подумал Снегирев.

Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался. Снегирев вышел из окопа.

Вдалеке, где скрылись Николай и его товарищи, показалась черная масса монгольской конницы. Всадники на полном ходу выдернули клинки, пришпорили лошадей.

— Давай, ребята, давай! — закричал Снегирев. — Бегут! Удирают!

И вдруг рокочущий звук, раздавшийся за спиной, заставил его оглянуться. Из-за бархана выползал куцый тупорылый танк. Снегирев увидел на броневом листе японские иероглифы. Танк собирался ударить в тыл монгольской коннице.

Швырнув катушку, Снегирев сжал в руке единственную гранату и побежал наперерез танку. Он знал, что этой гранатой-лимонкой ему не подбить танк, но он не мог пропустить его. «Остановить! Остановить!»— билась в мозгу единственная в этот момент мысль.

Сверкающие, отполированные гусеницы, временами скрывающиеся в пыли, уже рядом…

На склоне горы, где заканчивалась траншея, майор Кушнарев остановился, ожидая спутников.

— Отсюда бегом… Вон к тому черному пятну, — крикнул он и кивком головы показал на разрытое снарядом место. — Все разом. Пока пристреляются — проскочим.

Пробежав по исковерканному минами и снарядами каменистому склону, спустились в долину. Здесь пахло горелой травой и прелым диким чесноком.

Наступило неожиданное затишье. Правда, орудия стреляли, но не было того сплошного грохота, который не прекращался с начала генерального наступления.

Снаряды рвались где-то в стороне. Вдруг раздался нарастающий мяукающий вой мин.

— Ложись! — крикнул майор и бросился на землю. Наступила зловещая тишина, которая длится только мгновение, а потом раздался грохот, визг…

Сотрясая землю, выросли черные фонтаны. С воем и урчанием пронеслись осколки.

— Бегом! За мной! — снова крикнул майор и бросился вперед.

Группа майора подобралась к седловине между двумя островерхими сопками. Андрей внимательно вглядывался в окружающие предметы: ему, как разведчику, надо было запомнить все, чтобы потом точно ориентироваться и днем и ночью. Этого требовал капитан Гусев.

«Тут запомнить не так просто», — рассуждал он про себя и повернулся к правой сопке. И вдруг, заметив на самом гребне какое-то движение, инстинктивно крикнул:

— Японцы!

В то же мгновение раздался одиночный выстрел. Командир батальона, схватившись за ногу, медленно начал опускаться на землю.

— Гранаты! — крикнул лейтенант Александров. — Вперед!

Часто и торопливо застучал японский ручной пулемет. Мимо Андрея просвистела струя пуль, обдав его жаром. Он пригнулся и выстрелил из винтовки. В это время Николай и лейтенант, не пригибаясь, побежали вперед. Чуть правее их по косогору бросились еще трое из штаба батальона.

Андрей хорошо запомнил, как упал лейтенант, а Николай, выбежавший на гребень, бросил гранату, успел выстрелить два раза и покачнулся. Винтовка выпала из его рук, а потом и сам он ткнулся лицом в землю.

— Бей их! — закричал Андрей. Выбежав на седловину, он увидел направленное на него вороненое дуло пулемета и искаженные лица двух японцев и швырнул в них гранату.

Пулемет подпрыгнул и захлебнулся.

Андрея обожгло в нескольких местах. В первое мгновение он не понял, почему вдруг с разбега ударился о землю, хотя добежать до того места, где упал Николай, осталось немного.

«Струсил», — пронеслась в сознании страшная догадка, и он, испугавшись, что это действительно так, рванулся к винтовке, валявшейся в нескольких шагах от него, но тут же почувствовал, что с плеча сползают струйки крови и двигаться становится все труднее и трудней.

Андрей едва узнал свою винтовку. Приклад ее был расщеплен, прицельная планка погнулась. Появись сейчас японцы, возьмут живым. Стало жутко и горько. «Гранату бы… Хоть одну», — с тоской подумал он, шаря здоровой рукой по карманам.

Но гранат не было, и тогда он занялся ранами. Не снимая гимнастерки, разорвал нательное белье. Сапоги не удалось снять. Пришлось разрезать голенище перочинным ножом. Потом он стер травой сгустки крови и наложил на раны куски бинта из индивидуального пакета. Сверху завязал тряпкой. Хуже было с плечом: долго не удавалось соединить концы повязки. Наконец справился и с этим.

Теперь Андрей почувствовал себя легче и, хватаясь здоровой рукой за траву, а потом подтягивая все тело, пополз к Николаю и лейтенанту.

Лейтенант Александров в помощи не нуждался: над его трупом уже вились ненасытные осенние мухи. Куклин забросал голову лейтенанта травой и, подобрав его пистолет, пополз к Николаю. Он помнил направление: в гору, чуть направо.