Судя по времени, давно уже должны были подползти к высотке, указанной на карте командира роты, но никаких признаков подъема пока не замечалось. Николаю показалось, что он потерял направление и теперь ползет вдоль долины. Несколько раз он останавливался и по Полярной звезде уточнял свой путь.

Подъем начался неожиданно. Двигаться стало труднее. Почти на самой вершине холма песок под Николаем вдруг зашевелился, пополз, и он свалился в какую-то яму, коснулся лицом чего-то мягкого, холодного, липкого. Охваченный страхом, Николай на четвереньках выбрался из ямы и облегченно вздохнул.

Снегирев оказался рядом.

— Яма. Сейчас осмотрим, — шепнул Николай и, — приготовив карманный фонарь командира роты, пополз обратно.

То, что он увидел в яме при свете фонаря, еще раз заставило его отшатнуться. Перед ним лежал труп красноармейца. Руки и ноги его были стянуты телефонным проводом, на груди виднелись ножевые раны. Один глаз был выбит, а все лицо представляло собой сплошной кровоподтек…

— Раненого взяли, — прошептал Николай, увидев на бедре грязную повязку.

— Подлые! Подлые! На это они мастера, — ответил Снегирев.

— Самураи! — скрипнул зубами Андрей.

Глава третья

Официальная часть выпускного вечера с речами и благими пожеланиями закончилась давно, а настоящее веселье, проникнутое грустью прощальных настроений, только начиналось. То на одном, то на другом конце огромного стола произносились тосты, вспыхивали и затухали недопетые песни.

Декан факультета с грустью смотрел на шумных студентов. Вот и еще один выпускной курс уходит из института. Много ушло их с тех пор, как он стал научным работником. И каждый раз так… Немножко грустно…

Как всегда на подобных вечерах, много говорилось о встрече через несколько лет. Неужели они не понимают, что это только слова? Наивные, и тем счастливые. Никогда им не собраться вместе, а если и встретятся двое-трое — не все будут рады друг другу. Не подозревают еще, что время и разные интересы охладят их нынешние горячие чувства, разовьют в иных такие черты, которые будут невыносимы для бывших товарищей. Встретятся и удивятся: как не могли раньше распознать этих людей.

А все-таки хорошие ребята!

— О чем задумались, коллега? — прервал мысли Владимира Александровича профессор Андреев. — И мы с вами когда-то были такими. Давайте «вспомним же юность свою боевую», как говорится, — и протянул к нему свою рюмку.

— Такими были, говорите, и мы? Такими? — переспросил декан и замолчал, задумавшись.

Тридцать лет прошло с тех пор, как он покинул студенческую скамью. О чем мечтал студент того времени? Получить диплом? Да, для большинства это было целью. Вместе с дипломом приходило положение в обществе, мечта о маленьком домике с уютненьким тенистым садом.

Конечно, находились и такие, что произносили пламенные речи на тайных рабочих собраниях, но их хватала полиция, и шагал тогда такой студент по Сибирскому тракту, отсчитывая ногами длинные версты.

А эти… Не так, как те, и не за дипломами они пришли в институт, другие мечты принесли с собой.

В трудное время начали они жизнь. Родились в годы войн и революций. Навсегда запомнили голодный год. Душой возненавидели нэпмана. В годы первой пятилетки подростками носились по недостроенным корпусам заводов. В дни субботников вместе со взрослыми таскали битый кирпич и строительный мусор из новых цехов. За несколько километров от деревни встречали первые советские тракторы, с гордостью выполняли ответственнейшее поручение чумазого тракториста — сбегать в лавку за пачкой махорки. Вместе с древними стариками ходили за новым комбайном, придирчиво проверяя обмолоченные колоски. Счастлив был тот, кому удавалось прокатиться рядом с запыленным штурвальным…

С конца стола подали записку. Требуя тишины, декан постучал вилкой по пустому графину.

— Слово имеет товарищ Дедушкин, — сказал он. Дедушкин прошел вперед, на ходу вынимая письмо из конверта.

— Слово, товарищи, не мне, а Коле Снопову. Я получил от него письмо. Позвольте прочесть,

— От Коли Снопова?

— Так и не услышал он последнего звонка…

— Для него он прозвенел раньше.

— Тише!

— Читай!

Дедушкин неторопливо поправил очки и начал читать: «Дорогие друзья! Я очень хотел бы, чтобы мое письмо успело к выпускному вечеру. От всей души поздравляю вас всех с окончанием института. Жалею, что мне не пришлось сидеть с вами за одним столом. Обстоятельства привели меня в Монголию. Нахожусь в составе действующей части. Правда, в боях еще бывал мало, но, говорят, получил боевое крещение. Сегодня во время контратаки меня легко ранило. Это письмо пишу около перевязочного пункта.

В тот день, когда будет выпускной вечер, вернее, на другой день в два часа утра, я подниму тост за ваше здоровье и успехи (здесь солнце всходит раньше, чём у нас). Я подниму кружку воды, ибо она дороже всего. В это время у вас вечер будет в самом разгаре. Я бы был очень благодарен, если бы вы вспомнили меня добрым словом и дали прощальный звонок.

Друзья! Мне первому из нас пришлось отстаивать нашу страну на дальних подступах к ней, далеко за ее пределами, и я горжусь этим. Пусть простят мне мои товарищи маленькое тщеславие. Но мне хотелось бы, чтобы война никогда не коснулась нашей страны. Нам не нужна война, но горе будет тем, кто попытается навязать ее нашей Родине. Я видел и знаю советских людей в бою. Поэтому и горжусь, что нахожусь с такими замечательными людьми. Со своей стороны обещаю не уронить честь нашего института, нашего курса.

Поднимите, друзья, тост за нашу Отчизну.

Ваш Николай Снопов».

— Сейчас, товарищи, там как раз два часа утра, — закончил Дедушкин, взглянув на часы.

— За Колю Снопова!

— За Красную Армию!

— За Родину!

Задвигались стулья, зазвенели рюмки. Декан повернулся к профессору Андрееву и, протягивая рюмку, тихо сказал:

— Давайте, профессор, выпьем с вами за то, что они не такие, какими были мы с вами. И это к счастью. Если среди них хоть один найдется с моралью нашей юности, я ему не завидую. Да, да! К счастью, не такие, — подтвердил он, встретив непонимающий взгляд коллеги.

Когда проводили научных работников и гостей, началось настоящее, непринужденное веселье.

Федор, сидя на подоконнике и размахивая огромным букетом сирени, кричал:

— Катя! Знаешь, эти чудесные цветы я достал только благодаря тебе!

— Я-то тут при чем? Тебе поручено, ты и достал…

— В том-то и дело, что поручено! А каково было мне? В городе, кроме лопуха, ничего не достанешь. Пришлось съездить за город. Когда ехал обратно, меня чуть не вытурили из вагона, а в трамвае хотели оштрафовать. Знаешь, чем я спасся? «Товарищи, — говорю, — простите меня. Не портите мое прекрасное настроение жениха. У меня свадьба. Женюсь на Кате». Я с таким увлечением рассказывал о тебе, что одна старушка мне сунула пятак на свадьбу, а кондукторша даже прослезилась! Правда, Катя, пойдешь за меня замуж? — спросил он, галантно ставя перед ней букет.

— Эх ты, жених непутевый! — укорил его Геннадий Иванович. — Ты посмотри, как добрые люди сватают, — кивнул он головой на конец стола, где, почти закрывшись цветами, сидели Аня и Сергей.

Сергей, наклонившись, что-то шептал, а Аня смущенно улыбалась. По всему было видно, что у них все налаживалось.

— Этого я давно ждал! — ответил Федор и небрежно крикнул: — Сережа!

— Не мешай! Им не до тебя! — остановил его Геннадий Иванович.

— Будут они тебе сейчас отвечать, — вставила Катя.

— Спорим, Катя? — оживился Федор. — Что я скажу, то и выполнит Сергей.

— Спорим! На что?

— Один поцелуй на прощанье?

— Фу ты! — отмахнулась Катя. — Была нужда!

— Хорошо. Если я проиграю — куплю тебе самые дорогие духи, а ты мне на память — портсигар!

— Согласна!.

— Сережа!

Аня толкнула Сергея, и он удивленно посмотрел на Федора.

— Сережа! Я поднимаю тост за здоровье Ани. Иди сюда, выпьем!