Николая окружили танкисты, пехотинцы, артиллеристы. Одни кричали, другие старались выразить свои чувства и мысли степенно, все были взволнованы до предела, всем хотелось быть вместе.

—  Пошли, братцы, сами послушаем передачу, — предложил Николай.

—  Идем!

Они побежали к тылам бригады, расположившимся в четверти километра в овраге.

Выбежав на высотку, Николай остановился:

—  Стойте! Отсюда хорошо слышно.

Сквозь предрассветную мглу отчетливо доносились слова диктора.

Да, война закончилась. Немцы капитулировали. Наступила долгожданная победа.

Хотелось кричать о радости этой минуты, о том, что было пережито за годы войны, о горечи поражений, о погибших товарищах… Но Николай только молча смотрел на алеющее на востоке небо.

А позади, где был передний край, слышалась беспорядочная стрельба, но это уже не для убийства людей, а в воздух, в честь торжества жизни на земле.

Торопливо застучала зенитная батарея. Трассирующие снаряды, прочертив в воздухе красные и оранжевые полоски, уходили в сторону моря. Не удержались перед соблазном дать салют в честь победы зенитчики.

С толпой танкистов к высотке, где стоял Николай и его группа, бежали капитан Вихров и помощник по технике Баженов.

—  Сашка! Назад! — крикнул Николай Вихрову. — Душа из тебя вон, сейчас же отдай все твои запасы ракет. Отдай ребятам.

—  Зачем тратить напрасно? Нельзя!

—  Ах ты, куркуль несчастный! Еще собираешься воевать? Ребята, вытрясите у него все, что есть!

Вернувшись к танкам, Николай вдруг почувствовал угрызения совести после радостного потрясения. В самом деле, немцы рядом, кто знает, что еще они могут предпринять, а он, как мальчишка, позабыл о бдительности. Разве можно верить фашистам, хотя бы и поверженным, пока в их руках находится оружие? Это ли не безумие со стороны командира батальона на переднем крае? Он тотчас проверил охрану танков, отдал на всякий случай все нужные распоряжения и только после этого спросил у окружающих:

—  Как немцы?

—  Радуются, видимо. То же кидают ракеты.

—  Война всем надоела.

—  И немцу она тоже не мать родная…

Николай приказал собрать солдат и офицеров, чтобы провести небольшой митинг, но в это время из расположения мотострелковой роты прибежал посыльный.

—  Товарищ гвардии майор, немецкие парламентеры идут. С белым флагом. Командир роты не знает, как быть, и просит вас прибыть для встречи с ними.

—  Парламентеры? — переспросил Николай, чувствуя всю сложность своего положения. Поблизости нет ни одного офицера выше его по званию, да еще владеющего немецким языком. Из штаба прибыть не успеют. Значит, парламентеров придется встречать ему. Как с ними поступить? Никто из офицеров об этом не проинструктирован.

—  Прекратите всякую стрельбу! — приказал он. — Капитан Вихров и старший лейтенант Каплин, ко мне! Баженов, свяжитесь со штабом бригады и доложите. Я иду в первую роту. Будем дипломатами…

В сопровождении двух офицеров и толпы солдат он подошёл к развалине какого-то здания.

Немцы шли по ничейной земле. Впереди шагал маленький солдат с белым флагом, а за ним парадным прусским шагом двигались три офицера.

—  Сашка, вставай слева, а ты, Лешка, — справа, — вполголоса распоряжался Николай. Он надвинул поглубже танкошлем и поправил гимнастерку. — Никаких оскорблений и враждебных выпадов, — предупредил он стоящих позади солдат и офицеров. — Мы — Советская Армия. Помните это.

—  Они в парадном, надо бы и нам переодеться…

—  Наплевать! Мы в этой одежде победили их и в ней же и встретим. Сапоги, конечно, надо бы почистить, но не успеем.

—  Белый флаг возьмем?                                        

— Шиш! Мы их не просили на нашу землю и теперь мира не просим. Это уж пусть они придут с белым флагом.

Когда парламентеры оказались уже метрах в тридцати, Николай шепотом подал команду Вихрову и Каплину:                                         

—  Шагом… марш!

И три советских офицера четким шагом кадровых командиров выступили вперед.

Отсчитывая шаги, Николай мучительно думал: «Что сказать парламентерам с первых слов?» Но из трудного положения его вывели немцы.

—  Мир! — крикнул по-русски немецкий солдат, шедший впереди с белым флагом. И потом, улыбаясь во все лицо, добавил по-немецки: — Фриден!

—  Теперь-то ты улыбаешься, — сказал кто-то из советских солдат за спиной Николая.

— В сорок первом году не то пел… — поддержал другой, но на них цыкнули, и они замолчали.

Солдат с флагом остановился и отступил в сторону на три шага.                                                                 

— Я, командир дивизии, прибыл сюда согласно распоряжению моего начальства, чтобы договориться о порядке капитуляции, — сказал по-русски высокий немец с высохшим лицом.

—  Вы немедленно будете доставлены в соответствующий штаб, — сказал Николай. — А пока прошу сдать оружие.

Командир дивизии был в чине полковника. Он первым достал пистолет и передал Николаю, который, не задерживаясь, сунул его в руки Вихрову.

Когда полковник отстегнул узкую парадную шпагу в вычурно разукрашенных ножнах, которая годилась разве для того, чтобы разгонять дерущихся собак, он со стоном произнес по-немецки:

—  Мой бог! Погибла Германия!

Николай не подал виду, что знает немецкий. Он видел, что полковник из той группы немецкой военщины, которую называют черной костью. Такие служат всю жизнь и никогда не становятся генералами.

Николай знал, что по международному праву старшим офицерам полагается при пленении возвратить холодное оружие, но, взглянув на шпагу, он заметил на конце эфеса изображение орла со свастикой в когтях. 

Это словно подстегнуло его. Без всякого уважения он сунул шпагу в руки Каштану.

Очень хотелось сказать этому полковнику: «Сейчас вы изображаете из себя убитого горем патриота, а совсем еще недавно с фашистским оружием в руках сами ринулись разрушать чужие жилища и государства, сея смерть и горе. Когда у вас хорошо шло разбойничье дело, вы кричали до одурения «хайль» и очень далеки были от мысли об ответственности и расплате. Тогда вы не думали о судьбе Германии…»

С трудом сдерживая себя от желания высказать все это, Николай процедил сквозь зубы:

— Вы не Германию жалеете, господин полковник, а оружие разбоя, которое у вас вырвали… Германия не погибла, а если погибнет в будущем, то по вине самих вас, немцев… Сами погубите…

Услышав эти слова по-немецки, полковник опустил голову.

У Николая не было никакого желания продолжать этот разговор, хотелось поскорее избавиться от парламентеров. К черту такую дипломатию! Хватит возиться! Поэтому как только из штаба бригады пришла машина, он с удовольствием отправил парламентеров в тыл.

—  Комиссар! — крикнул он своему заместителю по политической части. — Остаешься за меня… Три экипажа держать в состоянии боевой готовности номер один. А я ненадолго отлучусь. Пошли, ребята, к морю. Солнце победы встречать.

Море в это утро было спокойное. Волны, словно отдыхая, плавно выкатывались на прибрежный песок и, осев, с мягким шипением отходили назад.

Небо стало совсем бледным. Над горизонтом блеснул край огненного диска. На гребни волн легла узкая оранжево-золотая полоска отражения.

—  Вот оно, — прошептал кто-то.

А солнце выплывало выше и выше и, оторвавшись от горизонта, казалось, остановилось на месте, озарив море и горы уже дневным белым светом.

Солнце победы…

Солнце мира!

В это утро никто не мог оставаться на месте. Увлеченные какой-то идеей, товарищи Николая побежали к танкам. 

Николай, оставшись один, закурил и сел на камень. Перед глазами без конца катились морские волны.

Когда-то, — Николаю казалось, что это было очень давно, — в такое же вот утро стояли они с Ниной на горе над Камой. Они мечтали о большом счастье. Поэтому даже мрачные тучи над горизонтом представлялись им какими-то таинственными замками с причудливыми зубцами крепостных стен… Они клялись навсегда запомнить это утро, быть верными друг другу.