С раскрасневшимися щеками и сверкающими глазами Акка вышла из своей комнаты и отправилась в большой зал. В длинном коридоре, ведущем туда, она встретила Сменкару.

– Какая ты сегодня нарядная и… Во имя всех богов! Что это у тебя за ожерелье? Знаешь ли ты, что оно большой цены и что это настоящие камни? – сказал ростовщик, наклоняясь к ней и не переставая ощупывать и любоваться работой дорогостоящего украшения. – И что это за божественный запах? О! Его никогда не устанешь вдыхать, – поспешно добавил он, шумно обнюхивая шею молодой девушки.

– Такой очаровательный запах издает ожерелье. Я знаю цену ожерелья и надеюсь, что оно составит мое счастье, – ответила с гордостью Акка. – Моя покойная госпожа всегда носила его. Но так как она утонула в нем, благородный Рома подарил его мне.

Нос Сменкары, казалось, прирос к ожерелью. Вдруг толстое лицо его сделалось карминно–красным и маленькие серые глаза как–то странно засверкали. Обняв Акку, он страстно прижал ее к себе. С минуту девица, по–видимому, разделяла его чувство. Обхватив шею Сменкары, она обменялась с ним несколькими горячими поцелуями. Потом она вдруг вырвалась из объятий ростовщика и, с силой толкнув его, убежала.

В зале Ганофера восседала на своем обычном месте, орлиным взором наблюдая за точностью и быстротой обслуживания. Притон был полон. При виде великолепной драгоценности, украшавшей шею родственницы, лицо трактирщицы омрачилось. Она не отрывала горящих завистью глаз от Акки, с лихорадочной поспешностью поглядывавшей на мужчин, сидевших за столами. Не один посетитель с любопытством и удивлением смотрел на нее. Несчастные женщины, полуобнаженные и наряженные в стеклянные украшения, просто пожирали ее глазами.

Но скоро ревность Ганоферы поменяла направление. С удивлением и гневом она убедилась, что Сменкара, как тень, всюду следует за Аккой. Бросая пылающие взгляды и наклоняясь почти к самой шее молодой девушки, он открыто оказывал ей предпочтение, оскорбительное для Ганоферы. Конечно, супружеская верность Сменкары была далеко не безупречна, но он никогда не осмеливался так нагло показывать это в присутствии жены, вблизи ее кулаков, опасаться которых у него были основания.

Ганофера нахмурила брови и бросила на мужа грозный взгляд. Но тот с небывалым мужеством не обратил никакого внимания на эти признаки приближения грозы. Как пьяный, он видел одну только Акку. Покоренный распространявшимся вокруг нее ароматом, он всюду следовал за ней, бормоча сквозь зубы: «Клянусь Озирисом! Эта девушка очаровательна. Никогда она не нравилась мне так, как сегодня, и я хочу обладать ею!» Не понимая ничего в поведении мужа, так как никогда еще ничего подобного не случалось, Ганофера просто задыхалась. Когда же она уловила убийственный взгляд, которым Акка ответила на ухаживания ростовщика, терпение ее лопнуло. Решив примерно наказать их, она, как пантера, бросилась преследовать виновных, исчезнувших из зала.

После нескольких бесплодных попыток она нашла, наконец, беглецов в темноте сарае, где был склад вина и пива. Ее массивные кулаки, как два молота, обрушились на изменников. Но Сменкара, которого раньше это делало покорным и послушным, на этот раз так разъярился, что Ганофера была просто испугана. Однако упрямство и страх потерять всякий авторитет заставили ее отважиться на бой.

После некоторых усилий, вся мокрая, она выбросила мужа вон из сарая и готовилась уже приняться за Акку. Но молодая возлюбленная тоже была, по–видимому, в воинственном настроении духа.

– Не трогай меня, Ганофера! – сказала она с пылающим взором. – Я не виновата, что он преследует меня. Еще до того как я вошла в зал, он бросился на меня, и я вынуждена была оттолкнуть его. Этот старый дурак смешон и вызывает у меня только отвращение.

Ганофера сразу успокоилась и пытливо посмотрела на кокетку.

– Правда? Ты не хочешь иметь с ним дела? В таком случае, пойдем. Я отведу тебя в другое место. Ты будешь служить благородным гостям. Может быть, там ты составишь себе счастье, – злая усмешка скользнула по ее губам. – Только могу ли я быть уверена в твоей скромности? В маленьких отдельных комнатках бывают люди, которые не хотят, чтобы их видели и узнавали. У них достаточно длинные руки, чтобы наказать за нескромность!

– За кого ты меня принимаешь? Неужели я так глупа, что погублю сама себя? – презрительно возразила Акка. – Я отлично знаю, что там делаются дела, которые не любят света. И тебе бы следовало больше доверять своей родственнице, чем этой старой колдунье Сахеприсе.

– Ну, пойдем, но откуда ты достала эти духи, которыми ты, кажется, вся пропитана?

– Я вовсе не пропитана духами. Это пахнет ожерелье, которое на мне надето. Благородный Рома подарил мне его, так как в нем утонула его жена.

– Дурак, бросает такую драгоценность прислуге, – с досадой пробормотала Ганофера.

Обе женщины молча прошли длинный коридор, потом огромный двор, обнесенный стеной. Пройдя к главному зданию через все постройки с другой стороны, Ганофера открыла ключом маленькую дверь. Они очутились в обширном саду, засаженном фруктовыми деревьями и овощами. В глубине, за забором, был второй сад. Там росли сикоморы, акации и пальмы, виднелись клумбы. За деревьями показался дом поменьше, но изящнее с виду. Через террасу убранную цветами, Акка и ее проводница вошли в большой зал с колоннами, выкрашенными в черную и желтую краску. Здесь была толпа женщин, они были молоды и красивы. Некоторые из них, вероятно танцовщицы, были в широких металлических поясах, ожерельях и браслетах. В руках у них были длинные и широкие шарфы из прозрачной материи. Волосы некоторых были выкрашены в красный цвет, и странные прически придавали им дикий и фантастический вид. Лежа на ковре, они без стеснения выставляли напоказ наготу своих стройных тел, смазанных ароматическими маслами. Другие, одетые в короткие полосатые туники, держали арфы и мандолы. При виде Ганоферы со скамейки встала сгорбленная, вся в морщинах женщина. Она наблюдала за собравшимися красотками.

– Никто из благородных посетителей еще не приходил, – сказала она, почтительно кланяясь. – Только жрец Рансенеб сидит в маленьком зале. Он кого–то ждет и потребовал вина и фруктов.

– Хорошо, Сахеприса. Вот я привела в помощь тебе Акку. Посылай ее прислуживать благородным гостям. Для начала она отнесет жрецу то, что он потребовал.

– Ступай, – сказала она, наклоняясь к Акке, – держи язык за зубами. – Жрец Амона явился сюда по одному денежному делу.

Акка кивнула и пошла. Она давно уже знала, что не один жрец или чиновник, в которых нельзя было и заподозрить этого, приходил сюда развлекаться игрой и другими удовольствиями. А значит, денежные сделки тоже заключались здесь. И она твердо решила быть благоразумной и скромной. Давно она уже засматривалась на эту гостиницу, где девушка получала золотой, если понравится. Возбужденная ожерельем и мечтами, Акка стремилась не упустить случая и в конце концов приобрести любовь какого–нибудь высокопоставленного красавца. В мозгу ее носился смутный идеал. Этот идеал принимал черты Ромы или какого–то завсегдатая Ганоферы. Они внушали ей сильную страсть, и она не знала, кому из них отдать предпочтение.

Занятая этими мыслями, она все принесла и поставила на тот стол, который указала ей Сахеприса. За ним сидел поверенный великого жреца Амона, он читал таблички, но при виде красотки закрыл их и свернул лежавший на столе папирус.

Ответив дружелюбным кивком на глубокий и почтительный поклон девушки, Рансенеб стал есть дичь. Акка с амфорой в руке стояла за его стулом, готовая в любой момент наполнить протянутый кубок. Жрец ел с аппетитом, потом несколько раз потянул носом и спросил:

– Что это за сильный и приятный запах, откуда он?

– Уважаемый отец, это ожерелье, которое я ношу, распространяет такой аромат, – ответила слегка взволнованная Акка.

– Покажи мне это ожерелье. Где ты его взяла?

– Благородный Рома, жрец Гаторы, отдал его мне с другими вещами, принадлежавшими его покойной жене, Ноферуре.