– А, – удивилась Ноферура. – Неужели это ожерелье издает такой несравненный аромат? Он поразил меня, как только я открыла шкатулку! И где Нефтиса достала такие необыкновенные духи? Это как будто запах розы, смешанный с ароматом другого цветка, я не могу определить, какого, – и она стала жадно вдыхать предательский аромат.

– Я сохраню все эти вещи, чтобы возвратить их сестре, если она когда–нибудь появится, на что я надеюсь, ведь ее тело не найдено. Но это ожерелье я надену на память о ней и никогда не буду носить другого. Я припоминаю, что оно принадлежало моей доброй мачехе. Как оно чудно пахнет, – она надела ожерелье, а остальные вещи положила опять в шкатулку и заперла ее в шкаф.

Затем она вышла на террасу и легла на ложе, почувствовав себя утомленной. Ее клонило ко сну. Старая негритянка принесла ей освежающий напиток. Ноферура закрыла глаза. Что–то странное происходило с ней. Какой–то огненный жар охватил ее, возбуждая мысли о любви. Но она не думала о Роме. Странный рассказ Туа носился в ее уме, ей казалось, что она видит необыкновенную лодку мемфисского чародея, направляющуюся к ней, и что какой–то человек наклонился к ней. Черты лица она не могла рассмотреть, но его взгляд в одно и то же время и жег и привлекал ее. Чувство дикой, безумной любви влекло ее к незнакомцу. Она протянула руки, чтобы привлечь его к себе, но он был неуловим. Тяжело дыша, молодая женщина почувствовала острую боль в сердце, перехватившую дыхание. Потом ей показалось, что он, крутясь в вихре, исчез в пропасти, наполненной пламенем.

Ноферура отдыхала, может быть, около часа, когда вернулся домой Рома. Узнав от слуг, что жена вернулась из Мемфиса, он прошел на террасу. При виде лежащей Ноферуры он остановился в нескольких шагах от нее и прислонился к колонне. С досадой и отвращением смотрел он на жену, которая всегда вызывала у него только презрение, а теперь стала непреодолимым препятствием на его пути к счастью с Нейтой.

Тем не менее, он заметил, что Ноферуре, по–видимому, нездоровится. Лицо ее раскраснелось, дыхание было тяжело и отрывисто, нервная дрожь сотрясала тело. «Она больна», – подумал Рома, который, как и все жрецы, был немного врачом.

Он подошел и наклонился над ней. Приятный опьяняющий аромат ударил ему в лицо, но он не обратил на это внимания, занятый исключительно состоянием здоровья Ноферуры. С минуту он смотрел на спящую, как вдруг почувствовал легкое головокружение. Кровь бросилась ему в голову, с необыкновенной силой забилось сердце. «Как она прекрасна», – подумал он. – Как я был глуп, что пренебрегал ею».

Почти бессознательно он наклонился еще ниже и прижался губами к полуоткрытому рту Ноферуры. Женщина открыла глаза, слабо вскрикнула и обвила шею мужа. На этот раз он не оттолкнул ее, как прежде. Со свинцовой головой, с тяжестью в груди он терпел ее страстные ласки. И вдруг привлек ее в свои объятия, стал возвращать ей поцелуи и шептал слова любви.

Все было забыто. Образ Нейты померк. Теперь его неудержимо влекло к жене, которую он прежде ненавидел. Потоки огня, казалось, текли по жилам Ромы, и он, сам того не замечая, жадно вдыхал чудный аромат, исходивший от нее и наполнявший все его существо неведомым блаженством.

С этого дня какое–то странное и непонятное состояние овладело супругами. Дикая, безумная, ненасытная страсть пожирала Рому. Эти чувства, не свойственные спокойной, чистой и гармоничной натуре молодого жреца, казалось, даже влияли на его здоровье. Он чувствовал головокружение, острые боли в груди, лихорадочное беспокойство, ни на минуту не оставлявшее его даже во время службы в храме. Образ Ноферуры всюду преследовал его, а вместе с ним неопределенный запах, который будто сливался с представлением о ней. Только рядом с ней, когда он сжимал ее в объятиях и вдыхал этот аромат, Рома находил относительный покой. И новый прилив страсти заставлял его все забывать, уничтожая моментально нетерпение и беспокойство, пожиравшие его вдали от нее.

Ноферура ничего не понимала в этом внезапном превращении мужа. Несмотря на удовлетворение от того, что он, наконец, разделяет ее страсть, она не чувствовала полного счастья, к которому стремилась. Какое–то разочарование, пустота и самые разноречивые чувства, в которых она ничего не понимала, преследовали ее даже в объятиях Ромы. Когда же он уходил и она усталая лежала на ложе, странные грезы мучили ее. Какая–то неясная фигура незнакомого мужчины наклонялась к ней, его глаза, горевшие, как два пламени, отнимали у нее дыхание, и она просыпалась разбитая, дрожа от желаний, которых сама не могла определить.

Под влиянием этой страсти молодые супруги сделались домоседами, и такое необыкновенное затворничество удивило всех. Роанта ничего не могла понять. Страх и ревность Нейты, которая больше не видела любимого человека, превосходили всякое описание.

– Говорят, что он безумно влюбился в свою жену и для того, чтобы не расставаться с ней, нигде не бывает. Веришь ты этому, Роанта? – спрашивала она свою подругу со слезами на глазах.

Полусмеясь, полубеспокоясь, подруга покачала головой:

– Было бы настоящим чудом, если бы после пятилетнего замужества он влюбился в эту бесстыдную дуру. Но успокойся, Нейта. Завтра утром я отправлюсь к нему, выясню это таинственное дело и приведу его к тебе.

Как и обещала, она отправилась к брату и застала его вместе с Ноферурой в саду. Рома шел, обняв жену за талию. Их взгляды и манеры не оставляли ни малейшего сомнения в их чувствах. Посещение Роанты, по–видимому, не доставило им особенного удовольствия. Она с беспокойством заметила болезненный вид брата и незнакомый прежде лихорадочный и неопределенный взгляд. Руки его горели, как в огне. Видя, что он прячет глаза и уклончиво отвечает на вопросы, Роанта отвела его в сторону.

– Что с тобой делается, Рома? Отчего ты забыл меня? А главное, отчего ты больше не бываешь у Нейты? Бедное дитя в отчаянии от того, что тебя нет. Можешь ли ты, любя, так огорчать ее?

Глаза Ромы жадно следили за женой, прогуливавшейся в конце аллеи, он, очевидно, сгорал от нетерпения.

– Что ты говоришь мне про Нейту? – взвился он в сильном раздражении. – Я не могу бывать у нее, потому что люблю одну Ноферуру. Только теперь я понял, что такое истинная любовь. Рядом с ней я чувствую что–то такое, чего не могу описать: наслаждение, счастье, какого я еще никогда не испытывал. А возле Нейты, как она ни прекрасна, я оставался холодным и равнодушным.

Роанта слушала его, онемев от удивления. Яркий румянец гнева залил ее щеки.

– Признаюсь, я ничего не понимаю в твоей болтовне. Ты сошел с ума или Ноферура околдовала тебя? Иначе почему же такая страсть раньше не овладевала тобой? Твое поведение по отношению к Нейте позорно, и, пока ты не излечишься от своего безумия, я не хочу видеть тебя. Но перед тем как уйти, я дам тебе один совет: ступай в храм и попроси, чтобы тебя полечили. Ты или болен, или находишься под влиянием дурного глаза. Вообще вы оба, ты и Ноферура, очень изменились и стали какими–то странными. Ты похудел и как–то лихорадочно возбужден. Твои глаза горят, как угли, и пугают меня. Что с вами случилось?

– Прошу, избавь меня от своих нравоучений! Я чувствую себя отлично и не считаю нужным излечиваться от законной любви к жене! – с гневом выкрикнул Рома, повернувшись спиной к сестре.

Роанта ушла очень озабоченная, ничего не понимая в состоянии брата. Нейта с нетерпением ждала ее и засыпала вопросами. Роанте очень хотелось скрыть или смягчить истину, но настойчивость девушки скоро вырвала у нее признание в том, что действительно сильная страсть к Ноферуре наполнила душу Ромы, заставляя его все забыть.

– Все это очень странно, и я уверена, что здесь скрывается какая–нибудь тайна, – прибавила Роанта с гневом и огорчением. – Или эта отвратительная женщина околдовала его, или он находится под влиянием ужасного дурного глаза. Но это пройдет. Тогда он поймет свою ошибку и вернется к тебе любящий сильнее, чем прежде.

– О! Если это время когда–нибудь настанет для него, то мое безумие, я надеюсь, пройдет безвозвратно, – побледнев, ответила Нейта, слушавшая с пылающим взором. – Благодарю тебя, Роанта, за то, что ты сказала мне правду. Знать, что Ноферура заменила меня в сердце человека, в любовь которого я слепо верила, – это горькое, но спасительное лекарство, – сказала она и рассмеялась.