В ожидании этого необыкновенного зрелища, последствий которого так боялись, стояли толпы, давя друг друга… Эта новая княгиня везла с собою новую веру, новую жизнь, и всех беспокоило какое-то странное предчувствие.

Женщины плакали, мужья, опершись на свои палки, раздумывали… Старцы переходили от толпы к толпе, напевая грустные песни. Все знали, что этот день внесет в жизнь что-то новое, нежеланное. Что? Никто не имел понятия, знали только, что надо проститься со стариною, а с ней срослось все, что им было так дорого.

И среди этой молчащей толпы, которая могла бы испугать менее храбрую, чем Дубравка, медленно двигался кортеж Мешка и чешские рыцари и магнаты.

Уже в нескольких милях от Познани на дорогах стоял не только народ, но и войска, свидетельствовавшие о силе Мешка.

Своей пышностью, красотой и оружием они ничуть не уступали чехам. Уже давно прошли те времена, когда Поляна зазубренными валками и смолеными кольями должна была бороться с врагом, не имея металлов и железа. При Земомысле много было отнято у врагов и много куплено всякого рода оружия и мечей… Теперь железа было много, и оружие очень легко можно было покупать в приморских торговых городах. И в беспрерывных войнах с немцами поляне приобрели много оружия.

Сокровищница Мешка не уступала самым богатым, и она не только не исчерпывалась, но еще с каждым годом ее богатства увеличивались… Чехи были более просвещенные благодаря сношениям с императорским двором и с культурным западом, но зато в полянах было много славянского духа и остатков того таинственного мира, который выработался в течение столетий.

И среди этого шума рогов, труб, восклицаний и пения Дубравка въезжала в свою новую столицу так же не взволнованной и спокойной и рассматривала все такими же любопытными глазами, как и в тот вечер, встретившегося ей над Велтавой незнакомца, за которого ей было суждено выйти замуж.

Из окон своего дома завистливыми, а может быть, и заплаканными глазами смотрела Горка на эту новую госпожу… навстречу которой она не смела выйти. У дверей дома Мешко сошел с коня и, подавая руку своей жене, ввел ее в большую горницу. Здесь была уже вся полянская аристократия; старцы с седыми бородами и молодые мужчины низкими поклонами приветствовали госпожу, смотревшую гордо на своих новых подданных…

Скромный деревянный дворец князя Мешка, должно быть, показался княгине, привыкшей к пышным замкам, очень бедным; ничего здесь не было, что могло бы напоминать ей ее христианскую страну, но деревянная хата Мешка блестела столькими накопленными богатствами, что они поразили даже чешских магнатов.

На столах находилась тяжелая серебряная посуда, поставленная больше для украшения, чем из необходимости…

Выслушав приветствия всегс двора и гостей, Дубравка обратилась к Мешку.

— Милостивейший господин, — сказала она, — я до тех пор не буду себя считать твоей женой и хозяйкой, пока нас не благословит священник.

Мешко немного нахмурился.

— Моя княгиня, — ответил он, — осмотрите покои и весь замок — посчитайте людей, которые вас окружают… Это все, как и я, язычники… Если бы я сегодня преклонился перед вашим Богом, то кто знает, что случилось бы с нами завтра?… Повремените… и работайте вместе со мною…

— Но я с вами иначе жить не могу, — ответила Дубравка. — Пусть о венчании никто не знает, но оно должно быть.

Князь Болько тоже настоял на этом. Мешко стоял нерешительный и не знал, что делать. Ведь ему таких условий не ставили, и он даже не подозревал возможности такого исхода, но, не желая омрачать этот день неприятными недоразумениями, уступил Дубравке. Ничего он не ответил, обернулся только и, глядя на присутствующих, дал знак глазами или же что-то произнес… никто этого не разобрал, — немедленно обернулся к Дубравке и Больку, приглашая их осмотреть замок, все избы и покои, приготовленные для княгини…

Шли медленно, проходя комнаты одну за другой… Мешко вел Дубравку, а Болько шел за ними, как был, весь вооруженный, возле него шел Доброслав, заведующий замком.

И чехи, и поляне остались в большом зале, ожидая возвращения князя. Три высокие сидения с золотистыми изголовьями были приготовлены за отдельным столом…

Через вереницу комнат прошли Мешко и Дубравка в другую часть замка, где были приготовлены комнаты княгини. Здесь уже Ружана принимала придворных дам и прислугу княгини… Дубравка прошла все роскошно убранные комнаты, даже не глядя на них… Последние двери оставались перед ними…

В тот момент, когда они к ним приближались, как будто по мановению чародея, двери распахнулись, и все очутились перед ярко освещенной часовней… У алтаря стоял отец Иордан, а возле него Прокопий и Власт, вернее, отец Матвей.

Мешко вошел нахмуренный и почти гневный, но молчаливый и послушный…

У Дубравки смеялись глаза…

Немедленно за ними захлопнулась дверь, и в присутствии только нескольких свидетелей отец Иордан крестил молчавшего князя, покропив его святой водой, а затем скоро исполнил обряд венчания.

Ввиду исключительного положения, церемонию пришлось сократить. Лицо Мешка выражало беспокойство и нетерпение, которое не исчезло, пока они не вышли из часовни и не вернулись осматривать комнаты с противоположной стороны замка.

С проясненным лицом, Дубравка вернулась со своим мужем и братом в горницу, чтобы занять место, не снимая девичьего венка, возле них…

Полянские господа теперь имели возможность присмотреться к новой княгине, которую им хотелось не только видеть, но и разгадать. И им это показалось совсем не трудным. Дубравка была слишком горда, чтобы маскироваться, и она немедленно выдавала себя своим веселым нравом, мужским характером и отвагой.

В этом отношении она нисколько не была похожа на Мешка, которого никто не умел раскусить. Она охотно и громко смеялась, вызывала на шутки и открыто заявила, что любит веселье и танцы…

Полянским магнатам, привыкшим к запуганным рабыням, эта княгиня казалась каким-то необыкновенным созданием. Смелость чешской женщины имела свою прелесть в глазах полян. Своей речью и отвагой она как будто становилась на одном уровне с мужчинами.

Мешко смеялся с ней вместе, был нежен, добродушен, и даже как будто покорен, и все-таки княгиня чувствовала в душе, что не так легко удастся ей одолеть его и покорить.

Инстинкт должен был ей подсказать, как этого добиться.

Эта смелость и непринужденность, которых Дубравка совсем не старалась скрывать, произвели бы нехорошее впечатление и сделали бы слабого человека недоверчивым и угрюмым. Мешко смотрел на это, как на проделки ребенка, смеялся вместе с ней и веселился.

В конце трапезы, которая затянулась поздно, гости, как это требует обычай, начали слагать подарки молодой паре… И у ног княгини собралась целая гора самых причудливых вещей, которые свидетельствовали о богатстве и родовитости дарящих.

Мешко поблагодарил в нескольких красноречивых словах, Дубравка обратилась ко всем, как к старым знакомым. Все удивлялись, что она так скоро сумела приноровиться и к людям, и к обычаям, к дому и стране. Мешко тоже поглядывал с любопытством на ее оживленное лицо, ясные очи, в которых нельзя было заметить ни тени неуверенности и колебания…

После затянувшейся трапезы начались пляски, а княгиня хотя и прихлопывала в ладоши, показывая этим, что она относится к ним неравнодушно, все-таки в этот день отказалась танцевать и осталась при муже. Немного спустя, брат ее, князь Болько, проводил Дубравку до ее покоев; вскоре исчез и Мешко, оставив Сыдбора на своем месте и поручив ему ухаживать за гостями и не отпускать их домой.

Свадебный пир по обычаю должен был в каждом доме длиться несколько дней без перерыва, а тем более у князя…

Поэтому на следующий день уже с утра были накрыты столы и во дворце, и под открытым небом для польских и чешских воинов, которые забавлялись скачками, метанием дисков и стрельбою… Как и в предыдущие дни, так и на этот раз толпы народа, стоя на валах, присматривались к зрелищу и трапезе.