Знавшему чешские предания могло показаться, что Власта со своими подругами встала из могилы или, что одна из Людомировых песен воплотилась здесь наяву.
Почти все девушки были одинаково одеты: у всех были венки на головках, а в длинные косы были вплетены разноцветные ленты; все они были одеты в белые, из тонкого полотна балахончики и расшитые в разные узоры и раскрашенные переднички. Некоторые девушки ходили босиком, а на других надеты были вышитые красные сапожки. Они бегали по лугу, как бы готовясь к какой-то забаве.
Раздавался веселый, но все же сдержанный хохот, и чувствовалось, что слишком шумные порывы сдерживает чье-то присутствие.
И, действительно, среди этих молоденьких подростков, от пятнадцати до восемнадцатилетнего возраста, находилась девушка необыкновенной красоты и вполне уже созревшая. Вся ее осанка и сама одежда указывали на то, что это должна была быть какая-нибудь владетельная княгиня.
Ростом она превосходила своих подруг и затмевала их гордым и серьезным видом. Судя по веночку, который она носила на голове, по заплетенным косам, это была девушка, но не еле распустившийся цветок, а вполне уже расцветшая прекрасная роза. Она была старше всех и, казалось, властвовала здесь над всеми.
В этой девушке чувствовалась рыцарская кровь и наследственность какой-нибудь Любуши. Казалось, что ее сильная длань легко сумела бы владеть мечом и управлять самым необузданным конем; в ее черных огненных глазах отражалось беззаботное веселье и почти мужская неустрашимая храбрость, но это нисколько не отнимало у нее женственности и гармонии в движениях.
В те отдаленные времена, когда женщин считали только слугами, женщина-госпожа была каким-то необыкновенным явлением, и князь Мешко, увидев, впился в нее любопытными глазами, не будучи в состоянии оторваться, как от какого-то дивного видения.
Среди других женщин, бывших здесь, моложе и, пожалуй, красивее нее, все-таки она одна обращала на себя внимание и, как магнит, притягивала к себе взоры.
Все в сравнении с ней казались бледными и бесцветными.
Правильный овал лица был смело очерчен, в нем было даже что-то мужское, но женственная и почти детская улыбка смягчала и озаряла строгое лицо девушки.
Осанкою, силою и ростом она занимала среди остальных первое место. Все девушки, окружавшие ее, ждали ее приказов, смотрели ей в глаза, стараясь угадать ее желания.
Она между тем, выбирая и называя каждую девушку по имени, точно выхваченном из песни: Млада, Годка, Сватава, Радка, Вра-ка, Частава, стала размещать их вокруг себя и, наконец, ударив белыми ладонями, дала знак начать задуманную ею забаву.
И вдруг раздалась песенка полувеселая, полугрустная, которой девушки начали подпевать в такт и плясать вокруг своей госпожи.
Стоя посередине, она с видимым удовольствием прислушивалась к песням девушек и, сама тихо подпевая, время от времени хлопала им в такт, любуясь плясками.
Князь, незамеченный никем, спрятавшись за большим кустом, мог свободно наблюдать за играми девушек, которые его очень заинтересовали.
Это можно было угадать по его блестевшему взгляду и веселой улыбке на устах. Он, казалось, забыл обо всем, не относящемся к этим девушкам, и Доброслав, не дожидаясь больше его расспросов, а дотронувшись слегка до его руки, шепнул ему на ухо, что красавица эта — княгиня Дубравка.
На самом деле это была дочь князя Болеслава, единственная, после ухода Млады в монастырь. Дубравка, не найдя себе подходящего мужа и не особенно этим озабоченная, спокойно жила со своим отцом в его замке на Граде.
В прекрасных полумужских чертах ее лица видна была та же сильная воля, какою обладали все представители рода Пшемыслава, не знавшие границ ни в своих добрых, ни в злых делах. Это была истинная дочь Драгомиры Лютыцкой, пожертвовавшей собственным ребенком ради власти, вместе с тем дочь Болеслава Лютого, никого не признававшего над собою, с другой стороны, племянница Вячеслава, достигшего своей набожностью, добродетелью и отречением от благ жизни — мученичества, хотя он был рожден для того, чтобы быть вождем и королем. Она была дочерью Болека, ставшего среди многих славянских повелителей почти единственным князем. Мешавших ему в достижении этой цели он убил.
Княгиня Дубравка соединяла в себе все качества и недостатки своих предков.
Это была женщина, обладавшая необыкновенно сильным характером. Окружавшие ее, с детства старались развить в ней храбрость и мужество, и смело можно сказать, что в те отдаленные времена она была исключением среди женщин, обычно порабощенных, умевших быть дерзкими только в порыве гнева, обыкновенно же покорными и боязливыми, легко проливающими слезы, легкомысленными и неверными.
И неудивительно, что Мешко был в восторге от Дубравки. Это была именно жена воина, о какой он всегда мечтал.
Забывая всякую осторожность, а может быть, нарочно, князь вышел из-за скрывавшего его куста и, ставши на виду у всех, стал присматриваться к прекрасной княгине и ее подругам.
Но те, заметив незнакомого, выросшего, как из-под земли, с криком бросились к своим челнокам, ища там убежища.
Одна Дубравка осталась на месте, не понимая причины испуга девушек, посмотрела кругом себя и, увидев стоявшего Мешка, грозно смерила его взглядом.
Странной и дерзкой показалась ей выходка незнакомца, так близко подошедшего и расстроившего их невинные забавы. Лицо девушки приняло грозное выражение, но оно не смутило князя, он стоял, улыбаясь, и только увидев висевший на груди у нее крестик, — нахмурился. Везде по дороге ему попадался этот знак, и даже… на этой прекрасной женщине.
— Кто вы такой и что вам здесь нужно? — громким и властным голосом спросила Дубравка.
— Прекрасная княгиня, — ответил, осмелившись, Мешко, — я странствующий воин… ищу места. Не примете ли вы меня к себе на службу? — шутливым тоном продолжил князь.
Девушка, не привыкшая к такому бесцеремонному обращению с собою, с удивлением и любопытством стала присматриваться к незнакомцу; язык, на котором он заговорил с ней, очень напоминал ее родной чешский, и она старалась угадать, откуда явился этот незнакомец? Его богатое платье и княжеский плащ, наброшенный на плечо, свидетельствовали о высоком положении.
У Дубравки в глазах появились какие-то веселые огоньки и, подбоченясь, она в таком же веселом тоне ответила князю:
— Эй, лучше не проситесь вы ко мне на службу, тяжело живется у меня, ни покоя, ни отдыха — вам ли это под силу? Я моих воинов голодом морю, непокорных колочу. Незавидная их доля!
— Вот как! А мне что-то не очень страшно, — весело смеясь и все приближаясь к Дубравке, ответил Мешко. — А какое жалованье вашим воинам, прекрасная княгиня?
— По заслугам, конечно, — ответила Дубровка, у которой вдруг явилось желание пошалить и посмеяться над незнакомцем, и глаза у нее загорелись неудержимым весельем.
— Иногда палками по спине получают, а то и розги; время от времени, для разнообразия, запираю в темницу, на хлеб и воду. Да вас все равно к себе на службу не возьму, на многих вы местах вроде моего, видно, уже живали! А наказать-то я вас все равно должна, хотя вы и не мой слуга: вам кто позволил являться сюда без спроса?! Уходите поскорее, а то велю моим девушкам ударить на вас, а ведь все они внучки знаменитой Власты-воина из Левина — берегитесь!
Мешко громко расхохотался.
— Согласен, прекрасная королевна. Объявляйте войну, я вызов приму, но… в первую голову на вас ударю.
Услыхав шутливый разговор госпожи с незнакомцем, девушки, набираясь храбрости, начали выходить из своих челноков, а вызов князя встретили дружным хохотом, некоторые из них в шутку стали вооружаться веслами.
— А я здесь не один и не без защиты, — прибавил Мешко, — вот возьму, да позову товарищей и всех вас возьмем в неволю.
Дубравке понравились шутки князя, и она все с большим любопытством смотрела на него.
— А хватит ли у вас товарищей для покорения моего войска? Найдется ли по крайней мере сотни две? — смеясь, спросила Дубравка.