— Ага, вот и вы все! Прогнали вас упыри? А я ведь предупреждал, что от нечисти добра не жди! — злорадно проговорил священник и в первую очередь напустился на Уолтера, — Помните, как сказано в Священном Писании: Сын мой! если будут склонять тебя грешники, не соглашайся! Не ходи в путь с ними, удержи ногу твою от стези их, потому что ноги их бегут ко злу и спешат на пролитие крови…

Юноша коротко простонал. Перед глазами снова возник образ Сесила, чьи длинные клыки едва не касались пасторского воротничка.

— Хорошо, хорошо, вы уязвили меня в самую душу! Что дальше-то делать?

— Это вы меня спрашиваете? Давайте телеграфировать епископу — мол, у нас засилье нечисти, пришлите наряд экзорцистов. Наряд-то пришлют, вот только у них с собой будут не кресты, а рубашки с дли-и-инными рукавами, — съязвил священник. — Произошедшее снова объяснят массовой истерией, а все потому, что мир охватила эпидемия безверия, — он потыкал узловатым пальцем в сторону Леонарда, который опять сконфузился.

— Друзья, оставим дрязги, — вмешался граф, — по крайней мере до завтра, — обратился он уже ко всем присутствующим. Крестьяне умолкли, жадно ловя его слова. Говорил он спокойным и ровным тоном, как будто их проблемы были не страшнее парочки волков, повадившихся таскать овец по ночам.

— Сейчас нам следует выспаться, а завтра мы решим, как действовать в подобной ситуации. Спите, друзья. Пусть эта ночь будет спокойной дня всех нас, — и повторил тихо, — для всех.

Вновь началась кутерьма. Пихаясь и переругиваясь, односельчане устраивались на скамьях. Как водится, завязалась битва за места в первых рядах, которые хоть и не отличались от остальных, но были более престижны. Дети, уже валившиеся с ног, взобрались на хоры, откуда теперь доносилось их мирное сопение.

— После таких вестей поди засни, — пробурчал Габор, тем не менее устраиваясь на полу. — Святой отец, вы бы проповедь какую прочитали, чтоб нам уснуть поскорее.

Тот погрозил шутнику, но граф кашлянул, привлекая его внимания.

— Отец Штефан, мне хотелось бы побыть одному, — вежливо попросил он.

— Идите в ризницу и плотно закройте дверь, — лаконично посоветовал священник. В иных ситуациях слова утешения только бередят душу. Иногда все, что нам нужно, это хорошая звукоизоляция.

— А вы что намерены делать? — обратился он к друзьям.

— Мы с Эвике немедленно уезжаем в Вену на поиски Берты Штайнберг, — ответил Уолтер за них обоих. — Не век же ей прятаться от проблем.

Отец Штефан подумал, что если к двум глупым головам прибавить третью, то глупости не станет меньше, а как раз наоборот, но промолчал.

— Я остаюсь здесь, — отозвался Леонард. — У вас еще лежит чемодан, который я тогда принес?

— Куда ж ему деваться? Тяжеленный такой, ты что, бруски свинца в нем таскаешь?

— Не совсем, — последовал ответ.

И Леонард улыбнулся, впервые за эту проклятую ночь.

Двери замка были плотно заперты, и хозяйка стала пленницей. Она даже не знала, что происходит там, снаружи. Возможно, вампиры захватили деревню и теперь… Гизела зажмурилась и замотала головой: нет, не может быть! Вампиры, они же как Штайнберги — немного чудаковатые, но не способны на такое. Ну ведь не способны?

Виктор де Морьев был так учтив с ней — ровно до того момента, как толкнул девушку в руки приспешникам, бросив через плечо "Заприте ее где-нибудь." После этого вампиры перестали казаться милыми. Гизела вырывалась, кричала и звала на помощь, но кто-то с легкостью вскинул ее на плечо и, не обращая внимания на ее попытки царапаться и кусаться, понес прочь.

Он швырнул девушку в тесную комнатушку и запер дверь — даже до ключей они уже добрались! А потом про нее забыли. За это время Гизела успела продумать во всех красках, что сделает с захватчиками, если ей удастся вырваться. Отломала ножку стола, посчитав, что из нее получится вполне сносный кол. Пусть и не осиновый, но попробовать стоит! В крайнем случае, стукнет по голове.

Да кто такие эти вампиры, чтобы врываться в ее замок и распоряжаться здесь, как у себя дома! Чтобы обижать ее родных и друзей! В то время, как она сама не могла их защитить…

Как хорошо она понимала Берту, бежавшую от всего этого. Понимала, но не прощала.

Генеральный оборудовали в Китайском Кабинете. За шелковыми ширмами разбили лазарет, где раненые залечивали ожоги. В основном, злословием. Не йодом же их мазать? За ночь вампиры надеялись хотя бы частично восстановить былую красу, а пока что передавали по кругу баночки с белилами. Созерцать алеющие рубцы еще пару часов никому не хотелось, атмосфера лепрозория не потворствует хорошему настроению. Каминные статуэтки, с выбритыми лбами и лукавыми полу-улыбками, взирали на остальных вампиров, которые разбрелись по углам и переговарились вполголоса, бросая испуганные взгляды на Мастера, восседавшего на кресле, массивном как трон. Лицо его было бесстрастным, но когти царапали деревянные поручни, снимая с них тонкую стружку. У его ног примостилась Изабель.

Уныние царило в стане врагов, ведь скоро они разбредутся спать, а никто до сих пор не был наказан. В том, что виновник всех неудач рано или поздно отыщется, не приходилось сомневаться. Одного взгляда на Мастера хватало, чтобы понять — приближается гроза. Небо затянуло плотными сизыми тучами, за ними ворочался гром, горизонт то и дело озаряли всполохи. Оставалось лишь дождаться того идиота, который пробежится с воздушным змеем, притягивая к себе молнии.

Ко всеобщему ликованию, в гостиную вошли двое вампиров, а за ними, шаркая, плелся Штайнберг. Все взгляды устремились на новоприбывших.

— Виктор, мы… — начал Готье, но взмахом руки Виктор велел ему замолчать.

— …не нашли их, — договорил он. — Я только что имел удовольствие помахать им вслед. Рано или поздно я их все равно поймаю, а сегодня мне уже недосуг. Зато вы привели моего старинного приятеля и не состоявшегося родственника. Тоже неплохо. Подойдите поближе, герр Штайнберг.

Растерянный, фабрикант сделал несколько шагов.

— Надеюсь, вы успели попрощаться со своим сыном? — полюбопытствовал вампир. По лицу Штайнберга пробежала судорога.

— Я не знаю, где он! Пожалуйста! Он не причинит вам вреда!

— В этом я уже убедился. Не пугайтесь так, любезный. Вы не сторож своим детям. Даже у самых лучших родителей порою вырастают скверные, непочтительные отпрыски. С сыном вашим я сам разберусь, да и с дочерью тоже. Уже предвкушаю встречу с ней.

Штайнберг заморгал, не понимая куда он клонит.

— Ваша дочь придет ко мне сама, — милостиво пояснил Мастер, — по доброй воле. А когда это произойдет, мир изменится, станет гораздо… интереснее.

— Что вы имеете в виду? Зачем вам моя Берта? — спросил фабрикант, едва устояв на ногах.

— Мне не нужна ваша Берта. Мне нужно Перворожденное Дитя. Мы устроим, скажем так, небольшой ритуал. Ничего страшного, даже наоборот — все получится прекрасно, не переживайте. А пока что можете присоединится к нашем развлечениям. Завтра мы устраиваем пикник в деревне, а вслед за этим можно навестить фабрику. Я ведь говорил, что интересуюсь вашим производством. У вас есть работники, герр Штайнберг?

Тот закивал.

— Отлично. Прикажете им собраться в одном из цехов.

— Зачем?

— А вы как думаете?

Поскольку фабрикант не отвечал, Виктор указал ему на свободное кресло и, прикрыв глаза, вернулся к декоративной резьбе по дереву. Но Штайнберг не двигался с места. Нахмурившись, он шевелил губами, будто перемножал шестизначные цифры в уме.

Конечно, Мастер прав. Он взрастил двух неблагодарных детей, из-за ослиного упрямства которых вынужден сносить такой позор. А ведь он всего-навсего хотел, чтобы его дочь росла настоящей барышней, в шелках и бархате. Чтобы его витийствующий сын не таскался в контору день за днем, не экономил на свечах, не трясся над каждым куском сахара. Стал был Леонард нести такую высокоморальную околесицу, если бы думал лишь о том, как не околеть с голоду и не влезть в долги? Законы звериные и человеческие! Что мальчишка в них понимает? А сам он и так всегда жил по-людским законам. Украсть, солгать, продать втридорога, отнять кусок хлеба у чужих детей, чтобы свои собственные могли есть шоколад — это как раз по-человечески. У подлости не звериный оскал, а человеческое лицо, причем вполне респектабельное.