Тот пробормотал нечто маловразумительное. Уедет он, как же. Теперь, когда вампиры так близко что их можно потрогать пальцем (или осиновым колом, в зависимости от обстоятельств)! Вряд ли он отыщет их в родных пенатах. Английские кровососы, должно быть, необщительные. А во всем виноват никудышный климат. Уолтер вспомнил туманы, белые и густые, как бланманже. Попробуй поохоться в таких погодных условиях! Можно перепутать человека с парковой скульптурой и все клыки обломать. А еще бывают настолько промозглые ночи, что если вампирам приходится выбирать между свежей кровью и уютным, хорошо протопленным камином, они наверняка склоняются в пользу последнего.

— Откуда ты столько знаешь про вампиров?

— Шутишь? — Леонард закатил глаза. — Сам же говорил, будто отец Штефан все тебе рассказал.

— Ну да.

На мгновение юный Штайнберг задумался, чувствуя, что балансирует на стуле с отломленной ножкой, пытаясь при этом жонглировать. В расспросах он не силен.

— Значит, тебе подослала Гизела. О чем вы с ней беседовали?

— Обо всем.

— А поточнее?

— О том, что они с твоей сестрой, мягко говоря, не ладили. Что она очень расстроена побегом Берты. Что из-за этого необдуманного поступка может сорваться Бал.

— Больше она ничего про Бал не говорила? — успокоившись отчасти, переспросил Леонард.

— Кроме того, что там будут вампиры. Ты ведь тоже веришь в вампиров, правда? — еще раз уточнил Уолтер. А то вдруг с ним приключилась слуховая галлюцинация с хорошим воображением.

Леонард снял очки, протер их свежим платком, и снова водрузил на нос.

— Мне ли отрицать их существование? — вздохнул он.

— В таком случае, неужели будущий союз с Гизелой тебя не пугает?

— Еще как п-пугает! В прошлом году… ну, когда все произошло… я умолял ее расторгнуть помолвку, предлагал любые отступные, а она ни в какую.

Уолтер понимающе кивнул. Если мужчина расторгнет помолвку первым, то любой сколько-нибудь порядочный человек просто обязан линчевать ренегата на месте. Расторжение помолвки — это прерогатива невесты.

— Не бойся, Леонард, — он покровительственно похлопал беднягу по плечу. — Если понадобится, я встану на твою защиту.

— Спасибо. Только я бы предпочел, чтобы ты уехал отсюда. Прямо сейчас. Можешь взять любую лошадь на конюшне, я покрою твои дорожные расходы. Давай, а?

— Ну нет, я и с места не сдвинусь!

— Что же ты намерен предпринять?

— Для начала, хочу узнать, что произошло с твоей сестрой.

— Ты и правда веришь, что сумеешь ее найти? У моего отца гораздо больше средств, но и он потерпел неудачу.

— Если не найду, то хоть попытаюсь.

— И то верно. Главное ведь намерения, — в его голосе Уолтер уловил нотки горечи. — Чем я могу помочь?

— У тебя есть портрет Берты? Ну или фотография, желательно посвежее.

— Есть одна, только она в ее будуаре.

— Так за чем же дело стало! Как раз ее будуар мне и нужен. Может, там я отыщу какие-нибудь улики.

После долгих раздумий Леонард согласился его проводить. Перед уходом он лично попрощался с каждой водорослью и пожелал всем приятного фотосинтеза.

Будуар фроляйн Штайнберг размерами не уступал крикетному полю. Пол был устлан персидским ковром, по которому, выжигая вам сетчатку, разбегались ярчайшие геометрические узоры. На стенах висели картины, изображавшие обнаженных нимф и прочие куртуазности. Высокие окна были обрамлены темно-красными шторами с золотой бахромой, которые спускались вниз тяжелыми складками, словно еще не остывшая лава. На подоконнике стояла клетка с канарейкой. Птичка, дремавшая на жердочке, вдруг вспорхнула и ожившим солнечным зайчиком заметалась по клетке.

Над камином не оказалось традиционного круглого зеркала, но отсутствие зеркал уже превратилось в закономерность. Уолтер успел от них отвыкнуть. Увидав зеркало, он завопил бы от удивления, словно туземец при виде товаров из Старого Света.

— Держу пари, в этой комнате не убирали с момента исчезновения Берты! — потер руки мистер Стивенс. Он уже представлял, как обнаружит под ковром пятно причудливых очертаний, а за диванными подушками — удавку либо погнутый подсвечник.

— Ну что ты, это же негигиенично! — осадил его Леонард. — Я немедленно распорядился, чтобы все поверхности протерли карболовой кислотой, а шторы прополоскали в керосине.

Уже без прежнего рвения, сыщик прошелся по комнате. Следов борьбы заметно не было. Штофные обои оказались чистыми до безобразия, без кровавых брызг или подозрительных царапин.

Тем временем Леонард снял с каминной полки фотографию в простой рамке.

— Вообще-то, отец никогда не приглашал к нам фотографа. Говорил, что если мы будем день-деньской таращиться на свои изображения, то совсем избалуемся, — невесело усмехнулся он. — Но однажды мы поехали на ярмарку. Пустая трата времени, если хочешь знать мое мнение! Помню, как у меня началась истерика, когда отец попытался затащить меня на карусель. Тамошние дети прикасались к лошадкам такими руками! Да столько микробов даже Пастер за всю свою жизнь не видел! Я ныл и просился домой, но отцу там понравилось, он размяк, и Берта уломала его пойти в студию. Ей он ни в чем не отказывал.

Фотограф запечатлел детей на фоне задника с кипарисами и обломками античных колонн. Слева стоял мальчик в матросском костюмчике. По огромным очкам, а так же по выражению легкой паники на лице, Уолтер опознал в нем Леонарда. За руку его держала девочка в платье с таким обилием бантиков, словно портниха шла на мировой рекорд. Уолтер крякнул от досады, потому что девочка надвинула на глаза высокую, как свадебный торт, шляпку, так что виден был лишь упрямо сжатый рот. Опознать пропавшую по такой фотографии не представлялось возможным. Продолжая теребить карточку, англичанин почувствовал, как в нем закипает раздражение — и на Берту, которая усмехалась над ним из прошлого, и на сам снимок, такой уродливый! С композицией явно что-то не так. Да и формат карточки нестандартный. Присмотревшись, он заметил, что другая рука Леонарда терялась за кадром. Кто-то обкромсал ножницами левый край фотографии.

— С вами стоял кто-то еще? Твой отец?

— Нет, — смутился Леонард. — Там была Гизела. Она тоже поехала с нами на ярмарку, в первый и последний раз.

— И Берта ее отрезала?

— У нее с Гизелой были… сложные отношения, — деликатно заметил юноша.

Уолтер присвистнул. Теперь понятно, почему виконтесса так разгорячилась, вспоминая фроляйн Штайнберг. И главное — у Гизелы явно есть мотив для убийства! Если, конечно, священник был прав насчет Берты.

— Давай восстановим события. Ты знаешь, что делала твоя сестра перед исчезновением?

— Ну… мы все, как водится, проснулись, позавтракали колбасой-кровянкой. Отец отправился в цех, я — к себе в кабинет. Как сейчас помню, я тогда наблюдал за интересной культурой инфузорий. Пришло время изучать их морфологические особенности…

— А Берта? — оборвал Уолтер.

— Что Берта? Ах да! Сестра поднялась в будуар, зажгла камин и долго возле него просидела.

— Зачем ей было зажигать камин?

— Чтобы погреться?

— Летом?

— Ничего от тебя не скроешь, — сдался Леонард. — Она жгла свой дневник. Страницу за страницей, с самого начала. Берта завела его, как только мы переехали сюда из Гамбурга.

— А ты когда-нибудь..?

— Ну знаешь ли! Читать чужие дневники — это низость! Кроме того, она каждый день нарочно посыпала его пылью. А в пыли водятся клещи. Я их очень боюсь.

— Неужели ее дневник так и канул в Лету? — огорчился сыщик.

— Не совсем. В дверь к ней постучалась наша горничная, а когда вошла, комната оказалась пуста. Остатки дневника тлели в камине, и лишь последняя страница обгорела не полностью. Я решил не ставить отца в известность. Уверен, сестре бы это не понравилось.

Бережно, будто уцелевший манускрипт из Александрийской библиотеки, он извлек из нагрудного кармана даже не страницу, а клочок бумаги с хрупкими краями. Можно было разобрать лишь несколько строк: «...невыносимо… Я не должна более приближаться к Г., иначе случится беда… и раньше ненавидела, а теперь… так страшно… ничего, кроме ужаса, кроме отвращения… уехать… W (дальше неразборчиво).»