— Ли Сяо-яо — за незаконный переход границы, лет семь-пять, не больше, — авторитетно сказал Леша. — Потом — работа на стройках народного хозяйства. Нет, выгода только одна: русские — прекрасные люди. Они ничего не знают от театре. Даже если сунуть им его под самый нос, они ничего не распознают. Решат, что это какая-то фигня в коробочке…

— Кстати, слушай: можно странный вопрос? Почему ты спокойно так отнесся к истории с театром? Ведь выглядит как бред. Цунами поверила сразу, но она странная, Ди спокойно воспринял, но он даос, ему все до лампочки, Цзинцзин поверила, но она любит меня.

— Что театр вызывает к жизни события из пьесы? — усмехнулся Лёша. — Не забывай, что ты как бы имеешь дело с поисковиком. Я тебе рассказывал про Любанский лес? Нет? Там лес такой, напуганный. Он новый на этом месте вырос, лес, но до сих пор к чему-то прислушивается. Опять же одна бабка местная сказала — про все эти места в принципе: «Убили землю в войну, вот и не родит она». Этот лес пробовали заготавливать. Фиг-то. Его на лесобиржах не берут — об него пилы ломаются, все в осколках. Нет там людей, живых. Последние колхозы крякнули еще до перестройки. В Тосненском районе всех жителей убили немцы. На момент освобождения во всем городе Тосно было одиннадцать жителей. А в районе, боюсь соврать, пара сотен человек. Зато у немцев там было около сотни концлагерей. После войны Ленобласть, по сути, не восстановилась до сих пор.

Так вот, слушай: вообще говоря, поисковые отряды — просто рассадник всякой мистики. То дождь с голубого неба, то голоса в пустом лесу — то русский мат, то немецкая мова, то мужики в форме к костру выходят, то в мае снег на ботинках обнаруживается на местах февральских боев. Всякие мелочи, типа во сне видят сон с точной локализацией останков конкретного бойца. Вот такие дела непонятные — но есть. Поэтому поисковики в подобные вещи поверят быстрее, чем человек неподготовленный. Девайс, который воплощает сюжеты пьес в реальность? — да ради бога. Пока примем за данность. Надо разобраться не спеша, куда кто делся, — да. Похоже, даже в стране восходящего солнца подробности про театр знали единицы специалистов. А у нас вообще про это глухо.

— А, и знаешь что еще? — сказал Лёша, уже когда они прощались в коридоре. — Я всё понимаю: ты волнуешься за бабушку, горло перехватывает спазм, трубка выпадает из рук. Но узнай ты все-таки у бабушки — что там произошло?

— Вы знаете, я не так чтобы сам хорошо это помнил… вы немножко застали меня врасплох. Но, если подумать, — я помню без подсказки поэму Ван Ци про стрелы листьев бамбука и копья его стволов. И это я вам прочту в конце урока, а пока поговорим лучше немного о выборе бумаги и туши…

Сюэли нужно было подумать. О четырех сокровищах кабинета ученого он мог рассказывать более или менее механически, рассказ этот не занимал его мыслей, тогда как чтение стихов изматывало.

— Сюаньчжоуская бумага наподобие эцисского шелка, считается лучшей… — начал он.

Документ, который перевела Саюри, сообщал, что дедушка отдал театр и взял за него плату. Разводить дезинформацию Итимуре не было смысла, он записал то, что видел. Они вытрясли вещь, бывшую достоянием страны, из напуганного человека, который старался защитить свою голодающую семью, заплатили щедро, почти никого не тронули в поселке, положили примерно треть своих людей, отступая с театром. Итимура Хитоси мыслил себя чем-то вроде летописца нации, отчего фиксировал эпические деяния командиров точно, без отсебятины.

Всех, кто считал себя историографом, Сюэли мысленно сопоставлял с графом великим астрологом, историком судеб Сыма Цянем, всегда не в их пользу. Итимуру он с кривой усмешкой пощадил, даже не стал сопоставлять. Историограф, блин.

Больше о театре не было ни слуху ни духу.

— Сюаньчжоуская бумага имеет более чем тысячелетнюю историю производства. Для каллиграфии и для традиционной китайской живописи ничего лучше нее нет. Классические виды этой бумаги производятся на основе коры сандалового дерева с добавлением рисовой соломы.

Диктуя это ученикам, он думал дальше.

Отколотая часть украшения нашлась в Москве, но Москва — это тот же пылесос: где что ни оброни, затягивает в себя. Скоро притянет крейсер «Варяг» со дна океана возле Шотландии.

На фото военнопленного, сделанном в русской разведке, мог быть кто угодно из членов «Курама Тэнгу», но судя по тому, что вместе с этим человеком к русским попали «Заметки об истоках величия Японии», ответы на допросах давал фанатик Итимура. Что он говорил? Что Япония обладает теперь мощным оружием, обретенным на оккупированной китайской территории. Что скоро она безусловно восторжествует. Следовательно, спустя добрых несколько месяцев после операции в Ляньхуа театр был у японской стороны, а возможно, и в «Курама Тэнгу», в рабочем состоянии, и на него возлагались надежды. Раз они не забрали дедушку с собой и не заставили его сочинять для театра и ставить что велят, значит, написание пьес и постановка не казались Накао такой уж проблемой. Может быть, театр принимал вводные данные и на японском языке.

— Вэньчжоуская бумага обладает прекрасной вязкостью, считается одним из лучших сортов бумаги для каллиграфии и имеет множество ценителей среди каллиграфов и художников, — сказал Сюэли вслух.

Саюри попросила себе ксерокс со старой фотографии, ей очень понравилось это лицо. Сюэли, конечно же, отдал и объяснил ей осторожно, что это, скорее всего, и есть лейтенант Итимура Хитоси, адъютант полковника Кавасаки и член отряда «Курама Тэнгу», фото с допроса в штабе Пятой армии; не исключено, что его тогда же и убили, вскоре после того, как был сделан снимок. Как говорится, «подлый фашистский гад цеплялся за воздух, но русский воздух не был создан для его поганых пальцев». Итимура Хитоси, литературное дарование, обрел свою поклонницу.

Даже если дедушка был тем, чем казался, то есть жалким человеком в жалком положении, — не хватало духу его винить. Но тут была еще какая-то загадка. Сюэли абсолютно верил Итимуре, до мелочей; и при этом кожей чувствовал, что японцы были обмануты, только не понимал как.

— Имеются два вида туши цинмо — изготовленная на основе смоляной сажи и имеющая блеск и изготовленная на основе пережженных сосновых веток, не имеющая блеска. Этот вид туши особенно любим японскими каллиграфами.

Бабушка говорила, что дедушка пропал в войну. Раньше, очень давно, Сюэли думал: «Ну, что ж, пропал… найдется». Потом он стал думать, что это «пропал» синонимично слову «погиб». Потом дедушки не было, не было, и он забыл и перестал вспоминать.

Сегодня вечером — звонок бабушке. После семинара, в семь, в Гуанчжоу будет одиннадцать вечера — нормально.

— После моих занятий вы посещаете курс китайского бизнес-сленга, да? — спросил Сюэли у своей группы. — Это очень чувствуется в ваших последних сочинениях, проникает во все поры, так сказать. Напишите к следующему разу сочинение о светлячке как символе краткости жизни.

— Ба, я знаю про театр теней. Расскажи мне, что там случилось, я не понимаю. Я нашел записки одного японца…

— Господина Цинму? — с интересом спросила бабушка.

— Нет, не Цинму, какого Цинму?.. Так вот, и там рассказано… как они отобрали у вас театр. Там удивительно описан дедушка. Я что, похож на него?

— Ты похож на него очень, очень, — сказала бабушка. — Точно не господина Цинму?

— Бабушка, записки лейтенанта Итимуры. Какая разница?.. Скажи мне, пожалуйста: дедушка сумел что-то сделать, чтобы театр не заработал без него? Просто отдать врагу вдруг оружие именного, точечного и массового поражения человек с его добродетелями не смог бы. Да? Или скажи, что нет, я пойду повешусь.

— Ах, ты всегда был таким нетерпеливым, — засмеялась бабушка. — Однажды, когда ты был еще маленький, моя подруга Мяо принесла тебе погремушку, но в эту самую минуту…

— Бабушка! — просительно сказал Сюэли. — Скажи: это было ужасное, голодное время — и у вас просто отняли театр, да? Ведь никакое золото не стоит этой вещи!