Драго, сидевший на первой из повозок, казался ошибкой, и какое-то время Занл потратил на то, чтобы обнаружить причину столь грубой ошибки. Затем, осознав, что дважды "прощупывал" людей на повозках, убедил себя, что ошибки быть не может. Где же скрывалось несоответствие?

Если Драго жив, почему Уд не сказал об этом? Зачем ему подобная игра? Правильно, незачем. Если бы Уд утаил это, неизвестная причина вела бы его дальше. Однако Уд всё выполнил безукоризненно, передал мальчика, в целостности и сохранности. И пожелал удалиться, чтобы передохнуть. Он имел на это право, кроме того, пока надобности в нём не было.

Почему же Драго жив, раз Уд дал понять, что тот мёртв? В конце концов, из них и должен был остаться в живых лишь кто-то один. Думай, думай, стучало в мозгу что-то бесплотное, назойливое и горячее. Ищи связь, она где-то есть.

Почему-то Занл всё больше чувствовал, что в этом как-то замешан мальчишка, находящийся сейчас в подвале. Конечно, он был основой всего происходящего, но каким-то образом он касался этого отдельного участка целой мозаики. Потратив какое-то время, Занл осознал, что хотел вернуться к мальчику как можно скорее. Что-то было не так в подвале, чем-то он ему не понравился. Несмотря на отсутствие видимых симптомов.

В этот момент его и окликнул Гел.

Занл быстро прошёл к окнам, выходившим на улицу. Он знал, подошло время появиться талхам, но всегда существовал вариант, что тени за окном принадлежат врагам. Несколько минут Занл вместе с Гелом всматривались в серую жижу тьмы, заполнившую улицу, и Занл уже подумывал, не спуститься ли в подвал, несмотря даже на то, что возле дома явно кто-то был. И тут в дверь постучали. Условным стуком.

- Свои, - выдохнул Занл. - Открой.

Гел сделал это, и в дом принял в себя самого главу Ордена талхов. Гел шагнул в сторону, почтительно склонился. Старх не спеша прошёл внутрь, заметил Занла, молча посмотрел на него.

- Мальчик здесь, - тихо отозвался на немой вопрос Занл. - Был без сознания. Там всё в порядке, никто до него не доберётся.

В открытую дверь проскользнул Луж, за ним - Уинар. Гел снова склонился чуть не до пола.

- Надо было находиться при нём всё время, - прошептал Старх.

- Знаю, но...кое-что случилось на дороге, и я...

- Пошли к нему, - прервал Старх.

Не дожидаясь реакции Занла, Старха двинулся вглубь дома, как будто знал его не хуже хозяина. За ним последовал только Занл, остальные остались в передней комнате. У двери подвала Занла нагнал Старха и первым протянул руки к засову. Отворил дверь. Вытянул руку со свечой. Ступил внутрь. За ним спустился Старх.

Занл трижды плавно прорезал свечой в руке тьму. Медленно повернул лицо к Старху.

Тот на него не смотрел.

- И где он? - спросил глава Ордена.

Занл молчал. Единственное, что он смог, это заново осмотреть подвал. Всё-таки с шоком он справился. Прошёл к месту, где в прошлый раз лежал мальчик, разметал ногой сено, хотя и без этого было видно, даже ребёнку под ним не спрятаться. Обернулся.

- Ничего не понимаю, - прошептал Занл. - Это невозможно. Он должен быть здесь.

Старх неподвижно созерцал стену напротив. Занлу казалось, глава Ордена смотрит сквозь него, как сквозь пустой стеклянный сосуд. Страха у него не было, только тупая растерянность. Мальчик ушёл. Каким-то образом он сбежал из столь надёжного места.

- Но как? - только и вымолвил Занл.

- Какие бы он не творил чудеса, он не мог далеко уйти, - вымолвил Старх. - Я ещё слышу его запах.

ГЛАВА 19

Ворота

1

Он не помнил, когда перестал различать мягкий свет впереди. Переход к тому состоянию, что сейчас облепило его плотной серой тучей, произошёл незаметно. Сознание будто приглушили, как пламя керосиновой лампы, и вновь оно пробилось к реальности уже в этот вездесущий туман, что заслонял собой взор, притуплял чувства, глушил звуки.

Маленький мальчик, пошатываясь, смещаясь то в одну, то в другую сторону, медленно брёл по улицам большого города, предрассветного и потому ещё спящего. В эти минуты бодрствовали лишь считанные люди. Кто-то собирался ни свет ни заря по торговым делам, если впереди ждала долгая дорога, кто-то патрулировал улицы, заполненные сонным дыханием спящих людей, что источали дома, кто-то незаметно, ирреально скользил по этим самым улицам, растворяясь, лишь на пути встречался кто-то из стражников.

Однако мальчик, не осознававший собственного движения, по стечению обстоятельств так и не попал ни на кого из этих людей.

Он смутно помнил, что какое-то время лежал на земле, в тихом, густом саду. Лежал, пытаясь встать. Перед глазами по-прежнему вращалось пятно света. Из-за этого кружилась голова, земля и вообще весь мир. Его не тошнило, но и назвать состояние отличным, не содержащем в себе ничего неприятного, было нельзя. Казалось, его тело вместе с органами чувств угодило в некую расщелину, промежуток между "хорошо" и "плохо", "приятно" и "неприятно". В конечном итоге, отсутствие этого "неприятного", несущего в себе боль и слабость, позволило ребёнку подняться и в полубессознательном состоянии покинуть сад, дорога в который в памяти так и не отложилась. Он двинулся в никуда, не понимая, идёт ли он быстро или же медленно, и, не контролируя того, чего бы ему сейчас хотелось.

Подобно приведению, избавленному собственной сутью от любых желаний, присущих простым смертным, мальчик миновал пару кварталов остывшей, приостановленной сном жизни. Никто и ничто не замечало его. Казалось, даже трава, на которую ступали его ноги, не пригибалась под весом мальчика. И он шёл, не разбирая дороги.

Когда рассвет набрал силу, и скользящие тени превратились в пластичных людей из плоти и крови, мальчик забрёл во двор между двух домов, одноэтажных, сходившихся тылами. Участок между ними был засеян кукурузой. Стебли зашелестели, когда мальчик, не понимавший, куда идёт, мягко вонзился в их ряды. Они напрягались, недовольные вторжением чужака, шипели на него, пытались вытолкнуть ребёнка, и тот, в конце концов, не удержался на ногах, повалился меж стеблей. И провалился на неопределённое время то ли в сон, то ли в забытьё.

Спустя два часа, когда уже взошло солнце, и город стремительно оживал, из задней двери одного из домов, между которых лежал мальчик, вышла женщина средних лет и средней комплекции. Она стала развешивать бельё. Белья скопилось много, и женщина не торопилась, тщательно встряхивая вещи, тщательно подставляя их солнечному потоку.

Когда она почти справилась, у соседнего дома послышался плеск выливаемой воды - это наверняка была соседка, вынесшая тазик. Женщина окликнула подругу, и та, появившись в поле зрения, подошла к ней. Они виделись почти каждый день, благо, что жили рядом, но даже спустя годы были не прочь поболтать друг с дружкой, если выпадала возможность и свободная минутка.

Минутка растянулась на добрые четверть часа. Соседка уже собиралась уходить, когда в кукурузе что-то зашуршало, после чего меж стеблей возникла смутная тень. Женщины не успели испугаться. Одна из них увидела мальчика, пьяно выходившего на свободный участок. Обе застыли, неверяще изучая ребёнка, невесть как оказавшегося в кукурузе. Мальчик не замечал их, он как будто смотрел сквозь женщин. Пошатываясь, он остановился, как если бы пытался вернуть ориентацию в пространстве, определить, в какую сторону направиться.

Женщины не произносили ни слова. Та, что ещё держала в руках мужнину сорочку, чувствовала нарастающее волнение, склоняясь к мысли, что мальчик болен или измождён долгой дорогой. Почему-то она ощутила, он не местный, и, значит, бродяжничает, не доедая, не высыпаясь по-человечески. Её подруга также испытывала волнение, но иной природы. У неё промелькнули обрывочные мысли, связанные с возможной кражей, на которую, судя по всему, вполне может пойти этот маленький бродяжка. Мелькнул образ некоей абстрактной болезни, которую и заносят подобные десятилетние невинности.