Банколен, пристально вглядываясь в темневшее сбоку окно, резко вскочил.

— Знаете, старина, — объяснил детектив, — извините, что я вас прервал, но мне секунду назад показалось, будто я сам в окне вижу тень.

Сэр Джон взглянул в стекло.

— В поэтическом смысле? — озадаченно уточнил он.

— Я говорю, что видел отражение человека, прошедшего мимо дверей в коридоре.

Он кивнул в конец погруженной в полумрак гостиной, на ярко освещенный прямоугольник двери в коридор. Сейчас там никого не было. В застывшей тишине слышалось, как потрескивают дрова, где-то далеко сигналит машина. Банколен стоял, высокий, напряженный, приподняв плечи, как будто прислушиваясь.

— По-моему, он шел сюда, но, увидев нас, передумал… Я был с ним когда-то знаком. Египтянин по имени Низам аль-Мульк. Вы его, случайно, не знаете?

— Н-нет, не думаю… Впрочем, постойте минуточку… Да! Имя, кажется, слышал. — Сэр Джон призадумался. — Наверно, снимает здесь номер. Мы не слишком разборчивы, правда? А почему вы спрашиваете?

Банколен сел, пожимая плечами.

— Просто так, ерунда, — буркнул он, задумчиво глядя в огонь. В игравших тенях жестокое, резко очерченное лицо с горевшими немигающими глазами отвердело.

Сэр Джон с любопытством смотрел на него, но ничего не спрашивал, обращаясь ко мне с какими-то банальными замечаниями, пока Банколен снова не заговорил.

— Знаете, старина, ваша жуткая история очень заинтересовала меня. Тень виселицы! Кто такой ваш приятель, который ее видел?

— Э-э-э… Доллингс, он дружил с моим сыном во время войны. Кстати, возможно, мы его нынче вечером встретим в театре.

— И что с ним приключилось?

Взгляд сэра Джона спрашивал: «Какого черта вы ко мне привязались?» — хотя он ответил:

— Ну, во всех подробностях не могу рассказать… Кажется, он познакомился с некой загадочной женщиной, провожал ее домой в тумане. Я на его рассказ не обратил особого внимания — мальчик был пьян. Плохо, что он такси упустил…

— Где?

— В том-то и дело, — он даже понятия не имеет. Когда они сели в такси, женщина сама дала шоферу адрес, которого Доллингс не слышал. Должно быть, и расплатилась с таксистом, приказав ему сразу уехать. Доллингс отвернулся, прощаясь с шофером, машина уехала, а женщина исчезла. Он кружил и кружил по улицам и тротуарам в таком плотном тумане, что кругом и на шаг ничего не было видно, не имел ни малейшего представления, куда идет. Минуло час ночи, кругом ни души, ни единого огонька. Потом уперся в какую-то кирпичную стену, потерял последние крохи рассудка. И, стоя у этой стены, вдруг заметил перед собой огромный светлый прямоугольник, на котором сквозь туман смутно вырисовывалась гигантская виселица с петлей на перекладине. Так, во всяком случае, Доллингс рассказывает. Потом якобы кто-то взошел на помост по ступенькам, начал в воздухе размахивать руками…

Англичанин умолк, сложив губы в застывшую усмешку.

— А потом что? — допрашивал Банколен.

— Ничего. Все исчезло. Доллингс решил, что это обман зрения, игра света и тени. Он был в ужасном настроении, не стал ничего выяснять, снова побрел куда глаза глядят. Добрался со временем до фонаря, встал и стоял, пока такси не проехало. Было это на Райдер-стрит, неподалеку от Пикадилли. Бог весть, где он шатался. — Сэр Джон налил себе еще чаю, добавив: — Если интересуетесь, расспросите Доллингса. Он всецело поглощен этим событием и обычно неразговорчив. Дама — кстати, француженка — произвела на него очень сильное впечатление.

Рука Банколена, подносившая к сигарете спичку, внезапно замерла на полпути; он пристально смотрел на сэра Джона. Потом рассмеялся, закурил, откинулся на спинку кресла, с интересом глядя на тлеющий кончик.

— Француженка! — повторил он. — Ох, боюсь, ваш адский туман действует мне на нервы. Поговорим о чем-нибудь другом, скажем о том же тумане. — И вновь повернулся к окну. — Он вас вдохновляет?

— Нет, — ответил сэр Джон.

Мефистофель поморщился.

— Друг мой, — молвил он, — вы освежаете и бодрите, как холодный душ. В вас ровно столько поэтической романтики, сколько в куче кирпичей, сыплющихся с небоскреба. Короче, вы мне очень нравитесь… Но в тумане есть своя прелесть. Пещера троллей, маскарад, город посреди моря! Простые вещи растворяются в нем, становятся манящими, привлекательными — главный принцип теологии, сэр Джон. Или пугающими, потому что мы видим их не на своем месте. Вот что так ошеломило вашего приятеля Доллингса. Увидеть виселицу в Пентонвилле[3] не странно. Но увидеть виселицу под собственным окном, проходя мимо него среди ночи…

— Я и здесь ее вижу, — перебил сэр Джон. Внезапно воцарилось молчание. Сэр Джон неотрывно смотрел на стоявшее рядом кресло. Медленно встал и пошел к нему, загородив свет сгорбленными плечами. Так была обнаружена брошенная в то кресло игрушечная виселица. Он поставил ее на стол между чайными чашками, и все хранили молчание. Вещица казалась бесхитростно настоящей, требуя, чтобы приговоренная кукла поднялась по ступеням на эшафот.

Банколен причмокнул, кивнул, с возобновившимся интересом глядя на вещицу, заметив:

— До сих пор не замечал у англичан экстравагантной привычки разбрасывать в клубных гостиных игрушечные виселицы. Безусловно, достойно внимания.

— Что за глупые шутки, — резко оборвал его сэр Джон и умолк, глядя на Банколена. Детектив сидел молча, задумчиво проходясь пальцами по ступенькам эшафота. Дернул сбоку проволочку, люк открылся.

Сэр Джон приподнялся, звонком вызвал официанта и снова задумчиво погрузился в кресло.

— Виктор, — обратился он к явившемуся служителю, — чья это вещица?

— В чем дело, сэр?

— Ни в чем. Кто оставил чертову игрушку в том кресле?

Виктор умирал на глазах, съеживаясь в оловянного солдатика, вполне способного прошагать по крошечным ступенькам.

— Прошу прощения, сэр! Я…

— Не волнуйтесь. Рассказывайте.

— Э-э-э… секундочку, — вмешался Банколен, сморщив лоб. — Я буду спрашивать, Виктор, если сэр Джон не возражает.

Он снова внимательно посмотрел на макет. Виктор разинул рот, вытаращил глаза.

— О… да, сэр. Спасибо. Пожалуй, я знаю, чья это вещица.

— Да?

— Точно, сэр. По-моему, она принадлежит тому самому египтянину, сэр… господину аль-Мульку.

— Господину аль-Мульку, — задумчиво повторил детектив. — Что имеется в виду: он их коллекционирует, или сам изготавливает, или…

— Точно не могу знать, сэр. Только помню, господин аль-Мульк получил сегодня посылку…

Он умолк, и сэр Джон, с любопытством глядя на него, сказал:

— Продолжайте, дружище.

— Сэр, я здесь пепельницы при нем вытряхивал, видел, как он распечатал коробку подходящего для игрушки размера, слышал, как шуршала бумага. Заметил, что вид у него очень странный, испуганный, сэр. Он ее распечатал, застыл на секунду… Надеюсь, я не сказал ничего лишнего, сэр?

Виктор огляделся, как бы набрался сил при виде сэра Джона, и его черный трепещущий силуэт обрел четкие очертания.

— Он сказал: «Виктор, возьмите вот эту коробку с игрушкой и бросьте в огонь». И выглядел просто ужасно, сэр. Я подумал, что он болен. Потом вроде бы что-то вспомнил, вытащил игрушку — кажется, эту самую, хотя я ее и не видел, — и бросил в кресло. Швырнул коробку с бумагой в камин и очень быстро вышел. Больше мне ничего не известно, сэр.

— Почему вы ее не сожгли? — спросил Банколен.

— Я собирался, сэр. Только надо было вытряхнуть пепельницы, а потом, виноват, я замешкался…

— Да. Вы, случайно, не знаете, он потом возвращался сюда?

— Точно могу сказать: нет, сэр. Я видел, как он ушел, и только недавно вернулся. Швейцар может подтвердить…

— Все, Виктор, спасибо.

После ухода служителя сэр Джон спросил:

— С какой целью вы его расспрашивали? В конце концов, знаете, это нас не касается.

Банколен не ответил. Сидел неподвижно, поставив локоть на стол, уткнув подбородок в кулак, пристально глядя на дьявольскую игрушку. В камине громко треснуло полено. Сквозь лондонский шум мы услышали, как часы Биг-Бена медленно, гулко пробили шесть.