– Ты принадлежишь мне, Лали. И эти колокольчики – залог не расположения, а любви.

68

Гнев душил его, и все, на что он бросал взгляд, окрашивалось в красный цвет. Рыцарь даже не заметил прихода оруженосца.

– Я позабочусь о коне, синьор, – предложил юноша, протягивая руку к поводьям.

У Никколо чесались руки ударить оруженосца, но он сдержался.

– Я сам все сделаю. Иди на пир.

– Но…

– Оставь меня, – прогремел голос. Чувствуя, что улыбка хозяина превращается в злобную гримасу, юноша благоразумно исчез.

– Я не злюсь, – пытался уверить себя Никколо. – Я все равно окажусь победителем.

Возможно, он сумел бы успокоиться, но в это время в конюшню вошла его супруга.

– Ублюдок, – проговорила Доротея. – Что он возомнил о себе?

Никколо почувствовал сильное желание ударить жену, но, как всегда, пересилил себя. Доротея не должна догадаться о демонах, гнездящихся в его душе.

– Ты говоришь о Карриоццо? – равнодушно поинтересовался он.

– Кого же я еще могу назвать ублюдком?

– Меня, например.

– Ты прав. Отчего ты не вызвал его на бой? Ты должен был уничтожить мерзавца, бросить под копыта его же собственного коня, поставить на колени. Он должен был пожалеть о том, что вернулся! – воскликнула женщина.

Никколо ушел за лошадь, чтобы жена не увидела, как исказилось его лицо от душившей ярости.

– Ну, почему, почему он вернулся домой! Его приезд лишил возможности Доминику выйти замуж за наследника Карриоццо.

– Ничего. Для нее муж найдется и получше. Брат не оставит ее без приданого.

– И это говоришь ты? Да еще после того, как уже чувствовал себя хозяином Карриоццо? Филиппо был у нас в руках, Доминика из него веревки вила! А серебряные рудники! Теперь они достанутся турецкой шлюхе! Мерзавец умудрился не только вернуться сам, но и притащил сюда дочь Людовико. А ты остался ни с чем!

– Пошла вон! – рявкнул Никколо, багровея от гнева.

– Придется мне самой исправлять ситуацию. Его преосвященство поможет мне в этом. Во всяком случае, он – мужчина, а не… – усмехнувшись в лицо супруга, Доротея вихрем вылетела из конюшни, сообразив, что играть с огнем опасно.

Никколо больше не мог сдерживаться. В его глазах все оказалось залито пожаром. Швырнув в след супруге седло, он завыл от ярости. Лошадь испуганно шарахнулась от дикого, беснующегося хозяина, а он продолжал биться о стены, разбрасывая корзины, щетки, поводья, уздечки – все, что попадалось ему под руку, пока не рухнул на пол без сил. Когда приступ безудержной ярости закончился, Никколо, мокрый от пота, встал и, дрожа, начал приводить в порядок свою одежду.

68

– И все же, почему бы тебе не жениться на этой турчанке? – осторожно спросил Филиппо, устало опускаясь в складное кресло.

Антонио молчал до тех пор, пока оруженосец, сгибаясь под тяжестью доспехов, не вышел из палатки.

– Ее зовут Лали, но она не турчанка, – ровным голосом заметил старший брат, погрузив руки в таз с мелиссовой водой. – А жениться я не могу на ней по одной весомой причине.

– Похоже, ты никак не избавишься от любви к Монне? – юноша смущенно покачал головой. – Боишься стать ее зятем?

Антонио старательно умыл лицо и бросил на брата выразительный взгляд:

– Я не могу жениться на дочери человека, повинного в смерти нашего с тобой отца.

– Ты сошел с ума! – ошеломленно уставился на него Филиппо. – Бельфлер здесь ни при чем. Отец погиб на охоте. Я сам был там и видел все своими глазами…. – голос юноши дрогнул от печальных воспоминаний. – Отец помчался за оленем… И по неосторожности не успел нагнуться, когда на дороге оказалось дерево с низкими ветвями. Налетел на толстенный сук и упал с коня. Он умер сразу, не мучился.

– Значит, кто-то испугал коня, – упрямо продолжал настаивать на своем Антонио.

– Вряд ли. Ты ведь помнишь нашего отца – если он увлекался, то не мог удерживать себя. Бельфлер не виновен в этой нелепой смерти, он желал мира между нашими семьями и проявил щедрость, решив передать во владение Карриоццо рудники Майано, – Филиппо смотрел на брата страдающими глазами. – Людовико и наш отец мечтали породниться, когда устраивали твою помолвку с Мальвиной. Почему же ты упрямо противишься воле отца? Ты поступаешь неразумно, пытаясь разжечь вражду между нашими семьями.

Антонио пристально разглядывал брата. За последние два месяца мальчишка сильно изменился. А еще больше – за время отсутствия Антонио в феоде. Когда-то давно Филиппо влекли к себе лишь азартные игры и веселые женщины, а теперь юношу было не узнать. Прежде чем отправиться на турнир, Филиппо старательно упражнялся в военном искусстве, сражаясь с опытным старшим братом, и брал уроки рыцарского поединка у старого воина, нашедшего пристанище в феоде Карриоццо. Синяки и раны покрывали его нежное тело, ругань недовольных учителей могла вывести из себя кого угодно, но юноша все терпеливо сносил. Антонио знал, что вряд ли забудет, что Филиппо отказался его выкупить, но незаметно для себя начал гордиться своим младшим братом.

– Я понял тебя. Если ты так считаешь, то должен мне помочь… – Антонио замолчал.

Ему почудился необычный шорох. Взглянув через плечо, он увидел тень, скользнувшую по пологу шатра.

– Кто это мог быть? – спросил Филиппо. – Епископ?

Старший брат лишь пожал плечами.

– Кто знает…

69

Лали, сидевшая в саду в беседке, увитой плющом, тоскливо смотрела на закат. Сегодня последний вечер праздника, устроенного в ее честь. Завтра утром гости разъедутся, а Карриоццо вновь не появился во дворце и, скорее всего, уедет, не попрощавшись с ней. Неужели он поверил ее словам, сказанным в порыве гнева?

– У тебя несчастный вид, – заметил Никколо, подсаживаясь к ней на скамью. – Что тебя расстроило?

Лали отвела взгляд от алого зарева и взглянула в добрые глаза дядюшки.

– Все пустяки. Нет нужды волноваться из-за меня.

– Девочка грустит потому, что не было сказано нужных слов, – раздался голос Монны.

Девушка обернулась, и увидела, что мачеха стоит рядом с ней, небрежно обмахиваясь веером.

– О чем ты говоришь? – пожала Лали плечами.

– От меня ничего не утаишь, – грустно улыбнулась Монна. – Ты ведь надеялась перемолвиться парой словечек с Антонио? Людовико запретил тебе бывать на трибунах, а этот упрямец Карриоццо не соизволил переступить через свою гордость и прийти хотя бы сегодня.

Лали порозовела от смущения. Зачем Монна так откровенно говорит о ее тайне в присутствии синьора дель Уциано?

– Ты ошибаешься!

– Нет, не ошибаюсь, – певуче проговорила графиня.

Улыбаясь, Никколо заглянул смущенной племяннице в глаза.

– Значит, Антонио все же завоевал твое сердце. Я в этом не сомневался.

– Он заботился обо мне, когда мы сбежали из дворца Ибрагим-паши, – обреченно вздохнула девушка.

– Заботился и только? – Монна решительно уселась рядом с ней и заглянула в глаза.

– Синьора, вы слишком настойчивы! – возмутилась Лали.

– Мальвина права. Нехорошо, синьора, смущать девушку расспросами о ее чувствах, – мягко упрекнул Никколо. – Быть может, вы ошибаетесь.

– Вы хотите меня уверить, что Мальвина не хочет выйти замуж за Антонио? – лукаво усмехнулась мачеха.

– Я вообще не хочу выходить замуж! – вспыхнула Лали.

– И это говорит девушка, прожившая в гареме больше десяти лет?

Лали показалось, что в голосе дядюшки промелькнуло что-то странное и весьма неприятное. Но она обратила свой гнев на мачеху, которая затеяла этот разговор.

– Синьора, а почему вы проявляете такой интерес к моим отношениям с Антонио? Кажется, именно вы считались его невестой? – сердито напомнила Лали.

– Так считал Антонио, – отрезала Монна. – А я вышла замуж за твоего отца, потому что влюбилась в него еще ребенком. В день твоей помолвки. Я запрещала себе думать о нем, но судьба распорядилась так, что он обратил свое внимание на меня. И теперь я безмерно счастлива с Людовико. А Антонио будет счастлив лишь с тобой.