Я заметил, какое удивление и досаду вызвала у моих товарищей эта находка, и пустился в рассуждения по поводу столь неожиданного и неприятного происшествия.

— Спелеологи правильно делают, выбрасывая по дороге свои использованные батарейки, — сказал я, — Они могут при случае служить ориентирами, а в некоторых обстоятельствах дают драгоценные указания.

— Вот и сейчас, — продолжал я, — благодаря этой батарейке я теперь знаю, где находился вчера вечером, когда пробирался по верху расщелины. Я был здесь! И я указал пальцем на очень высокий неразличимый во тьме свод, где мне пришлось остановиться, так как стены расщелины слишком расширились. Тогда у меня под рукой ничего не было, и я бросил вниз использованную батарейку, но звука падения не услышал, так как она упала на песок.

Итак, после вполне понятного первого разочарования инцидент, к общему удовольствию, был исчерпан, и мы продолжали путь. Вновь обретенная уверенность, что мы идем по целине и первые исследуем эту пещеру, ободряла нас и придавала особую прелесть возникающим перед нами подземным пейзажам. Величина зала, по которому мы шли, все возрастала. Мы находились в гигантской величественной пещере. Но пещера это или пропасть?

Эта дилемма все еще стояла перед нами, когда мы подошли к краю крутого спуска глубиной около десяти метров. Мы размотали веревочную лестницу и по ней спустились вниз. Под ногами было нагромождение камней. Мы очутились в огромном и гулком зале, где две тонкие струйки воды падали с высоты сводов.

Перескакивая с глыбы на глыбу, мы с изумлением заметили, что между этими нагромождениями застрявших и как бы повисших над бездной скал зияют провалы и трещины. Камни, брошенные в пустоту, падали по вертикали на значительную глубину.

Достигнув центра зала, мы наклонились к двум камням, подпиравшим друг друга над зияющей под нами бездной, и бросили туда зажженную газету. Огненный факел, кружась, поплыл вниз, осветив колодец огромного диаметра. Но в то же время огонь осветил камни снизу, и мы с ужасом увидели, что находимся на вершине свода из беспорядочно нагроможденных глыб, висящих над пустотой. Было непонятно, на чем все это держится! Как возникло это естественное сооружение и долго ли оно еще простоит?

В подобных ситуациях разные спелеологи реагируют по-разному. Есть оптимисты — бесстрашные, беспечные люди, не понимающие опасности. Большей частью это молодежь и в основном новички: по их мнению, бояться нечего — все прочно, ничто не сдвинется и не обрушится. «Все это держится давно и еще постоит», — говорят они и без всякой предосторожности идут туда, где опытные старые волки видят опасные приметы, угадывая угрозу обвала. Те, кто хоть раз обжегся, знают: достаточно одного жеста, чтобы непрочное сооружение обрушилось смертельной лавиной.

Признаюсь, вид освещенных снизу огромных камней, на которых мы стояли, меня не обрадовал. Напрасно пытался я внушить себе, что нагромождение камней должно быть прочным, несмотря на это, я испытывал серьезные опасения. Но что было делать?

В таких случаях иногда можно укрепить ненадежный камень, а иногда, наоборот, следует очистить вызвав падение опасной глыбы. Но здесь не могло быть и речи ни о том, ни о другом, так как в данном случае мы имели дело со сложенным из огромных глыб перекрытием над всем огромным залом.

Наша газета потухла, не достигнув дна пропасти. Камни, брошенные в пустоту, указывали на наличие вертикального колодца глубиной в тридцать-сорок метров; далее начинался склон, от которого камни отскакивали и летели рикошетом еще ниже. Несмотря на хорошо всем известную неточность измерения звуком, сейчас мы довольствовались и этим. У нас была всего одна-единственная пятнадцатиметровая лестница, которой было явно недостаточно. Все же я попросил моих товарищей закрепить ее за глыбу. Камни были огромны: для того чтобы привязать лестницу к одному из них, понадобилось пять метров; таким образом, вниз свешивалось всего десять метров лестницы. Это немного, однако я все же спустился, держась за страхующую нейлоновую веревку. Достигнув последней ступеньки, я просунул в нее ногу, зацепился рукой и, раскачиваясь в таком положении над бездной, зажег электрический фонарь.

Прежде всего, отступая от правил, я навел луч фонаря не вниз, а вверх, освещая таким образом циклопическую «исподнюю юбку», которая мне положительно не нравилась и внушала серьезное беспокойство. Вид у этих мерзких камней был действительно ужасный, поэтому я поспешил изменить направление луча и начал всматриваться в глубину.

Легко представить, что электроновая[6] перекладина лестницы неподходящее место для размышлений, особенно потому, что она раскачивалась и крутилась в пустоте под ненадежным сводом грозных глыб, и тем не менее я пережил в этот момент, пожалуй, самую большую радость во всей моей жизни спелеолога.

Новые электрические батарейки и прекрасный рефлектор моего фонаря давали яркий луч, далеко освещающий смутные очертания черных и блестящих стен, а на самом дне пропасти — скалистый каньон в капризных извилинах, где протекал ручей. Несомненно, там был водный путь, начало системы Тромба! А ведь мы находились на высоте более восьмисот метров над выходом источника в Гуэй ди Эр!

Через несколько часов, когда мы все четверо выбрались на поверхность, под большими буками и елями леса Кум-Уарнэда нас встретила — кроме наших товарищей, помогавших нам выйти из колодца, — группа туристов и любопытных: два жандарма, кюре соседней деревни, несколько молодых людей и девушек. Тут же был и специальный корреспондент «Депеш де Тулуз», наш друг Ж. Со, репортер и верный историограф экспедиций на массиве Арба.

— Ну, что скажете про этот колодец? — спросил он небрежно, словно только для очистки совести.

Еще не отдышавшись после долгого подъема, я, помнится, молчал, прежде чем ему ответить.

— Это не колодец, — наконец сказал я. — Это не просто колодец.

И с какой-то торжественностью, удивившей и его и всех присутствующих, я добавил, забегая вперед:

— Это пропасть, величайшая пропасть, может быть, даже самая глубокая в мире… Это начало системы Тромба.

Хорошо еще, что мое предсказание впоследствии подтвердилось!

Взволнованный журналист с авторучкой в руке задал мне второй вопрос:

— Как вы ее назовете?

— Она уже названа, — ответил я. — По традиции она носит имя того, кто первый спустился в нее и первый преодолел «барсучьи норы». Отныне это пропасть Раймонды.

После такого многообещающего начала и моих слов, обязавших нас ко многому, легко представить, как мы спешили продолжить исследование пропасти Раймонды! Через день мы спустились туда снова. Теперь нас было восемь человек, и на сей раз мы взяли с собой достаточное количество лестниц. Несколько спелеологов сталось в группе поддержки в большом зале над главным колодцем. Когда лестницы были закреплены за тот самый камень, что и накануне, я спустился первым, за мной — Раймонда, Грольер, Феррандес, Фуке и Вейдер. И вот, когда мы достигли дна, мои предположения подтвердились сверх всяких ожиданий! Всего в десяти метрах от конца лестницы ручей сливался со вторым, более крупным потоком. Таким образом, пропасть Раймонды выходила к подземному руслу Кум-Уарнэда, так же как и пропасть Пьера. Итак, если считать, что существует водная сеть, пересекающая массив из конца в конец, следовательно, пропасть Раймонды и пропасть Пьера соединены между собой. А еще ниже пропасть Пьера доходит до грота Гуэй ди Эр, конечного выхода этой большой ступенчатой водной системы, о существовании которой мы только предполагали, но затем убедились в своей правоте и частично исследовали, назвав ее системой Тромба. Теперь оставалось пройти по ее ходам.

Если бы нам это удалось, можно было бы считать гидрогеологическую систему Тромба одной из самых глубоких проходимых пустот. Желание исследовать этот геологический и гидрологический разрез сверху донизу, а также возможность установить новый мировой рекорд воодушевили и увлекли спелеологов.