Нетрудно представить, с каким рвением мы устремились в узкий проход, куда низвергался наш подземный ручей!

Но в нетерпеливой спешке мы сделали досадное упущение — позабыли захватить мешок с продуктами. Причем заметили это, только преодолев метров двести очень трудного пути, — мы были вынуждены продвигаться в узкой расщелине, на дне которой протекал ручей то спокойный, то быстрый и пересеченный водопадами. Лишь у четвертого водопада, когда передавали по цепочке мешки, кто-то из нас вдруг спросил:

— А где закуска? Кто нес мешки с продуктами? Все выяснили довольно быстро: мешок остался на дне колодца у подножия лестницы; никто и не подумал его взять. С виновником, который должен был нести мешок, мы обошлись без церемоний, потребовав, чтобы он вернулся обратно и принес продукты. Но, поразмыслив, сообразили, что узкая расщелина не совсем подходящее место для остановки, а ниже путь мог еще больше осложниться. Короче говоря, все решили вернуться ко дну колодца, где можно было позавтракать хоть с какими-то удобствами. Так мы и сделали. Правда, при этом сильно встревожили тех, кто расположился наверху колодца и уже настроился на долгие часы ожидания. Услыхав о нашем преждевременном возвращении, друзья из группы поддержки заволновались: они подумали что мы столкнулись с непредвиденными препятствиями или что произошел какой-то несчастный случай. Объяснение пришлось кричать во все горло. Успокоившись, они воспользовались предлогом и принялись осыпать нас насмешками за легкомыслие, награждая именами всяких птиц и животных, известных своей безмозглостью и короткой памятью. Но это не испортило нам аппетита!

Расположившись поудобнее среди камней, мы славно попировали, помня о том, что этот завтрак должен заменить нам и обед и ужин. К концу трапезы меня заинтересовал новый способ приготовления консервированного кофе, а главное, как мои товарищи его пили. Никаких индивидуальных кружек, которые вечно повертываются и обжигают пальцы, никаких раздач сахара и добавок в сосуды разной емкости, всегда служивших поводом для споров! По традиционной команде «Кофе!» каждый вытащил из кармана маленькую пластмассовую трубочку, опустил ее одним концом в общий котелок, и кофе было высосано до последней капли без всякой акробатики и досадных происшествий. Важное и обязательное условие — эти длинные гибкие трубки должны быть одинакового сечения, следовательно, одинаковой пропускной способности.

Так как я не пью кофе и не курю, то я задремал, пока мои товарищи закуривали трубки и сигареты. Я уже погружался в блаженное небытие, как вдруг заметил, что мой ближайший сосед заглядывает под козырек моей каски и тихонько напевает:

— Учитель засыпает!.. Учитель засыпает!

Эти слова заставили меня встрепенуться. Я и в самом деле засыпал, так как накануне спускался на равнину, вернулся в лагерь лишь в четыре часа утра и, едва успев переодеться, присоединился к группе, которая шла в пропасть. Теперь приходилось расплачиваться за столь неуместную прогулку. Я понимал, что рискую задержать всех или помешать передовому отряду как раз в тот момент, когда он больше всего будет нуждаться в полной самостоятельности и максимальной подвижности. Что оставалось делать? Я не стал задерживать разведчиков и, пожелав им успеха, снова попытался заснуть под убаюкивающий шум ручья.

Но его журчание было слишком таинственно, оно воскрешало в памяти слишком многое. Поэтому, вместо того чтобы погрузиться в сон, мой разум лихорадочно работал, пытаясь восстановить карту сей гидрогеологической системы из конца в конец, от места исчезновения наземного потока среди пастбищ Кум-Уарц да до выхода его на поверхность у Подножия массива в гроте Гуэй ди Эр. Я припоминал ступени спуска в нижние этажи пропасти Раймонды, а мои товарищи продвигались по этим ходам все дальше и дальше. Но в то же время мои мысли занимала и пропасть Пьера, где теперь находились Жикель и скауты. Интересно, на каком они расстоянии от нас и на какой глубине?

Я уже сожалел, что не пошел со своей группой. Но если догонять тех, кто отправился вниз по течению ручья, уже поздно, не могу ли я пойти вверх по течению, подняться по основному руслу ручья?

Эта мысль меня воодушевила. Я вскочил, привел порядок снаряжение и решительным шагом направился к месту слияния потоков, до которого было совсем недалеко. Итак, я пошел на разведку один, решив внести свою лепту в исследование этой подземной системы.

Вспомнив свои прежние навыки исследователя одиночки, я приступил к методическому осмотру, что часто не удается, когда идет целая группа и вас отвлекают всякие происшествия и разговоры. Теперь же я мог целиком углубиться в наблюдения.

Я начал с того, что по очереди погрузил термометр в оба потока. Температура воды более слабого ручья, который начинался в верхних, пройденных нами галереях и лился тонким водопадом в большой колодец, была пять градусов. В другом — восемь градусов. Разумеется, я хотел найти причину столь заметного расхождения: по-видимому, оно объяснялось различным происхождением потоков. Более холодный рождался на большой высоте, где расположены ледники и снежны колодцы. Более теплый, несомненно является частью внешнего ручья Кум-Уарнэда вскоре после его исчезновения под землей; поэтому и температура его была еще близка к температуре воды на поверхности.

Первые же шаги в этом потоке подтвердили мои предположение: на каменистом дне я нашел его неподвижных обитателей. Это тритоны (Triturus marmoratus), те самые что обитают в ручье Кум-Уарнэда. Там, под солнцем, они резвятся вовсю, а здесь, пленники темноты, окоченевшие в холодной воде, они пассивны и неподвижны. Когда до них дотрагиваешься пальцами, тритоны почти не реагируют и едва перемещаются на несколько сантиметров. Попав под землю через расщелины и трещины в ложе ручья и не в силах выбраться наверх, они обречены на гибель в пещере, потому что приспособиться к подземной жизни, разумеется, не в состоянии. Немного дальше я заметил на маленьком песчаном пляже хрупкий, еще не развалившийся скелет одного такого тритона.

Мои термобиоспелеологические наблюдения не помешали мне отметить два других, более прозаических факта: вода становилась все глубже, а свод спускался все ниже. С неприятной перспективой набрать полные сапоги воды я еще мог примириться — это случается довольно часто, но понижение потолка обеспокоило меня по-настоящему. Согнув спину, я продвигался вперед, маленькими шажками в надежде, что свод станет выше. Увы! Наоборот, он неумолимо сближался с поверхностью воды, заставляя меня делать сложные гимнастические упражнения и вселяя невеселые мысли. Здесь не было эха и воздух оставался неподвижен: по-видимому, сифон был уже недалеко.

Еще одно усилие, вернее, погружение в воду до самых колен — спина коснулась каменного потолка, и все мои страхи подтвердились: впереди свод уходит в воду. Это сифон. Надеяться больше не на что. Я даже не пытался измерить его или проникнуть туда. Сегодня мне это не удастся. Ни сегодня, ни завтра. Погружение в сифон без скафандра — безнадежное дело, то же самое, что играть в орлянку на собственную жизнь. Я слишком долго занимался этими необычайно опасными исследованиями и теперь охладел к сифонам в прямом и переносном смысле слова. Итак, я отступал, сначала пятясь, потом, когда мне удалось повернуться, в нормальном положении. Так я дошел опять до слияния потоков. По дороге развлекался тем, что считал шаги, вернее шажки, для измерения расстояния между местом слияния и конечным сифоном. Вышло не более сорока метров. Мало, ничтожно мало; мой сегодняшний вклад в исследование системы Тромба оказался сущим пустяком. Тем не менее кое-что мне удалось установить. Отныне мы знали: вход в активную систему начинаете именно здесь, в этом злополучном сифоне. Было мало надежды, что когда-нибудь он будет преодолен и пройден: для этого пришлось бы ползти под водой и под низким сводом. К тому же за ним, вероятно, были другие сифоны с еще более узкими проходами, доступные лишь для тритонов. С философской отреченностью я расположился на месте нашего последнего завтрака, снял сапоги, вытряхнул их и поставил так, чтобы из них вытекла вся вода. Затем выжал носки — дело знакомое и привычное для каждого спелеолога.