Никки поднималась по лестнице, а горячие слезы тяжелыми каплями стекали по ее щекам. Она ведь с самого начала это видела, видела, но не понимала. Страсть Харпера неразрывно переплеталась с жестокостью, с непомерным честолюбием, им двигали сильные эмоции, и все это противостояло мягкости, также присущей его характеру. Он не мог разделить эти две стороны и не хотел, чтобы она соприкоснулась с теми качествами, которые могли представлять для нее опасность. Стоило ей с Хар-пером в ярости и страсти разрушить преграды, разъединяющие их, и он снова их возводил, как, например, в прошлое воскресенье, когда сначала неожиданно поцеловал ее, а затем взял и ушел.

На этот раз ушла Никки, Теперь пришла ее очередь печально взглянуть на него и с сожалением сказать: «Все кончено!» Ей не надо знать, удалось ли сломить его сопротивление. Душа будет болезненно ныть, а тело — страстно желать и томиться по нему, ждать, что он придет к ней по своей воле. А если этого не произойдет, то ей остается лишь примириться с горькой действительностью.

Никки вошла в пустую, темную спальню. Ей стало жарко и не хватало воздуха. Тогда Никки подошла к балконной двери и отворила ее. Повеяло свежестью и прохладой, и ей показалось, что в лицо брызнули холодной водой. Обхватив себя руками, она подавила озноб и рыдания. Может, Харпер, как взрослый, умный мужчина, великодушно одарит ее лишь своей дружбой, но ей этого мало. Однако и обойтись без этого она тоже не может.

Не уехать ли ей из Оксфорда? Рано или поздно это придется сделать. Руки ее зажили, и она снова может работать. Никки отошла от открытой двери и начала бродить по комнате. Завтра уехать она не сможет, так как невеж-ливо портить людям уик-энд, но вечером в воскресенье она попросит Харпера отвезти ее в Лондон. А как же Чарлз? Сможет ли она сказать «прощай», глядя в его доверчивые темные глаза и умную рожицу?

Никки в темноте задела за шкаф и, привалившись к нему, уткнулась в угол лицом.

Спокойный голос Харпера произнес с балкона:

— Вам нужен кто-нибудь подобрее, чем я. Удивление и боль мучительно отозвались в измученной душе Никки — его слова причинили ей невыносимое страдание. Она прижалась заплаканным лицом к стене и в сердцах выкрикнула:

— Уйдите!

Но шаги и голос приближались — это Хар-пер обогнул кровать.

— Вам нужен человек, который не будет мешать вашей карьере и не станет ревновать вас к работе, которая поглощает вас целиком.

— Будьте прокляты! — мучительно всхлипнула она и зажала рот побелевшими костяшками пальцев. Как можно яснее выразить, что она совершенно ему не нужна? Его слова сломили ее.

Харпер был почти рядом. Его руки опустились на ее дрожащие плечи и так резко повернули Никки к нему, что у нее все поплыло перед глазами.

— Вам нужен человек с достаточной силой воли, чтобы проявить терпение к вашей неопытности, — простонал он, тоже дрожа всем телом. — Ах, Никки, спасите меня!

Она выкрикнула:

— Мне нужны вы, и никто другой!

Он заключил ее в объятья и так крепко впился ртом ей в губы, что она почувствовала, как он раздвигает их зубами. Обхватив ладонью ее затылок, он с силой просунул язык ей в рот.

Никки бросило в жар. Казалось, что этому не будет конца. Обвив руками его шею, она пыталась впиться в него, в его рот, ладони, тело. Харпер зарычал как зверь и, задыхаясь, откинул назад голову, а она погрузила пальцы в шелковистую гриву его волос.

Он провел руками вдоль ее бедер и, ухватив подол платья, потянул его наверх. А она была настолько объята страстью, что даже не сообразила, почему слышит звук рвущейся материи. Его губы неуверенно коснулись ее щеки и горячее дыхание обожгло кожу. Он хрипло произнес:

— Вы потом возненавидите меня за это.

— Глупый! — простонала она, и в это мгновение его пальцы впились в ее обнаженную талию.

Никки попыталась расстегнуть пуговицы у него на рубашке, но они были пришиты слишком туго, а у нее тряслись руки. Она едва не закричала от досады и стала жадно лизать его шею, удивляясь ее солоноватому привкусу.

— Боже! — Он скорчился, словно она сделала ему больно, и рывком откинул назад ее голову. Брови Никки удивленно взлетели вверх, но она не успела ничего спросить, так как он снова завладел ее ртом, не в состоянии утолить свое первобытное вожделение.

Никки ощущала себя пушинкой одуванчика, подхваченной бурей. Вдруг ей показалось, что он отдаляется от нее. Тогда она бессильно оперлась о стену и слабо застонала от обиды. Не может он снова так с ней поступить — просто уйти!

Он быстро поцеловал ее и хрипло прошептал:

— Тихо, любимая.

Она видела и чувствовала его присутствие рядом — он снимал с себя одежду. Никки словно опьянела. Ноги не держали ее, и она соскользнула вниз по стене на пол, упав к его ногам. Она сдернула с себя платье и отбросила его в сторону. Харпер в это время снимал с себя рубашку, а она подхватила ее и с жадностью прижалась лицом к теплой, приятно пахнущей ткани.

Над ее головой раздался прерывистый смех Харпера.

— Черт возьми, куда ты подевалась?

— Я здесь, — словно во сне пробормотала Никки, по-детски протягивая к нему руки. Он подхватил ее и поднял.

Обнаженные тела касались друг друга, их обоих словно пронзило электричеством, и они не смогли удержаться от вскриков. Прижимая дрожащую Никки к широкой, тяжело вздымающейся груди, Харпер понес ее к кровати и осторожно уложил. Он водил руками по ее телу, задевая огрубевшей кожей пальцев кончики ее сосков, маленькую грудь, ощущая бешеные удары сердца. Она услыхала шелестящий звук — это он снял с нее колготки — и оста-лась совершенно безо всего. Его крепкое, разгоряченное, тяжелое тело накрыло ее. Губами и ладонями он изучал каждую клеточку ее плоти. Потом стал посасывать грудь и потирать влажные соски подушечками пальцев. Она вскрикнула от невыносимого вожделения, а он издал удовлетворенный гортанный звук. Он учил ее извлекать наслаждение из всех эрогенных точек тела, и делал это осторожно и с неослабевающей нежностью, что успокаивало ее. Своими прикосновениями он возносил ее до неизведанных высот, покорить которые было возможно лишь им вдвоем.

Нежным движением он развел ей ноги, и за этим последовал такой всплеск наслаждения, что ей показалось, будто ее нутро, где раньше была сухая пустыня, оросили, и там буйно расцвели цветы. Наконец она дернулась и с рыданием вскрикнула:

— Перестань! Сейчас же перестань!

Харпер улыбнулся и спрятал лицо в подрагивающий мягкий, нежный живот. Она услышала его шепот:

— Нет.

Господи, какая же это оказалась мука! От этого безжалостного и нежного, страстного и чувственного мужчины, которого она так сильно любила, Никки получила слишком большое удовлетворение. Она с трудом дышала, казалось, что горло у нее распухло. Пронзительно и настойчиво она с трудом выкрикнула:

— Я этого не вынесу!

— Вынесешь. — Его голос был для нее как музыка, и она буквально умирала от этого звука.

Тело ее сотрясала дрожь, которая, как ей казалось, никогда не прекратится. Харпер, до того лежавший с ней рядом, приподнялся, улегся у нее между ног и разорвал тонкую, как газовая ткань, преграду, избавив Никки от нее раз и навсегда.

Она глухо застонала, переживая новые невероятные ощущения, а он, не поняв, в чем дело, стал гладить ее по влажному лицу своими огромными ладонями и тихо уговаривать:

— Шшш, все прошло.

Как странно он говорит, промелькнуло у нее в голове. Он словно сожалеет о том, что, овладев ею, не взял на себя еще и ее боль. Крепко обхватив Харпера руками, она с удивлением повторила его слова:

— Все прошло? Ах, Харпер, это была ерунда по сравнению с остальным.

Слова Никки, как сверкающие стрелы, постепенно проникли в его мозг, и какое-то время Харпер лежал молча, затем его тело с силой приливной волны стало подниматься и изгибаться над ней, и наконец он погрузился в нее подобно тому, как волна разбивается о неизведанный берег.

* * *.

Никки казалось, что она лежит в теплой пещере, которая обволакивает ее тело и двигается при каждом ее движении. Сонная, она зарывалась в эту норку, убаюканная ритмичным зву-ком, раздающимся где-то около уха. Ей было удобно и уютно. Когда среди ночи она в истоме просыпалась под толстым одеялом, то чувствовала, что вместо подушки ее голова покоится на крепком плече, а чья-то рука обнимает ее.