На личной собственности было основано в СССР домашнее хозяйство, в которое вовлечена очень большая часть трудовых усилий нации (порядка 20-30 процентов). Сварить борщ для семьи — сложное производство, со своей технологией и материальной базой. Маркс домашнее хозяйство из политэкономии исключил, но он же изучал абстрактную модель. Когда говорим о реальной жизни, его забывать нельзя. Наконец, безоговорочно рассматривать колхозы как часть государственного производства — очень большое искажение. Даже как с метафорой с этим трудно согласиться.

Утверждение о том, что советский строй рухнул из-за монополии государственной собственности предполагает, что очень большая часть граждан желала частной собственности именно на средства производства — желала стать буржуазией или наемными работниками у нее (простите за такие выражения, но они уместны). То есть, разрушительным для СССР стал субъективный фактор (фактор в надстройке, а не базисе, хотя он и сводится к мнению о базисе).

Об объективном влиянии отношений собственности на экономику здесь говорить не имеет смысла. Избыточное огосударствление производства (которое к тому же преувеличивалось в обыденном восприятии) стало мешать некоторым направлениям развития, но эта избыточность вовсе не стала тяжелой болезнью строя и тем более не привела его к гибели. Демонтировать советскую экономическую систему начали, когда рост валового национального продукта составлял 3,5% в год, ни о каком кризисе не было и речи (рост на 1,5% в Европе называется экспансией).

Никто не ожидал и ухудшения экономического положения, все привыкли к его стабильности. Кроме того, для развития предпринимательства, к которому после мощного идеологического давления в перестройке стала благосклонно относиться часть граждан, вовсе не требуется полной собственности (то есть права пользования, распоряжения и владения), достаточно пользования, максимум распоряжения. В книге «Новое индустриальное общество» Дж.Гэлбрайт основательно доказывает, что за послевоенные годы в частных корпорациях США предпринимателями реально стали не собственники капитала, а слой управляющих — те, кто не владеет, но распоряжается собственностью. Такова уж организация современного крупного промышленного производства, и отношения собственности в советском строе этому в принципе не мешали.

Я лично считаю весь тезис о фатальном воздействии государственной собственности ошибочным, противоречащим множеству исследований. До заключительной фазы перестройки проблема собственности вообще не волновала сколь-нибудь значительную часть общества и не могла послужить причиной отрицания советского строя. Даже и сегодня, после глубокого, небывалого в истории промывания мозгов, поворота к частной собственности на главные средства производства в массовом сознании не произошло.

Самое крупное исследование под руководством Ю.А.Левады в 1989-1990 гг. показало спектр отношений к трем видам «негосударственного хозяйства» (частное предпринимательство; привлечение иностранного капитала; кооперативы). Самую высокую поддержку они находили у технической интеллигенции и учащихся (за три вида предпринимательства — 20, 12 и 8% соответственно); квалифицированные рабочие заняли «умеренно отрицательную позицию», сельские жители и военные — резко отрицательную. Итак, даже в самой антисоветской части общества лишь пятая часть желала всего лишь некоторого изменения экономического базиса советского строя (и то с оговорками — «под должным контролем» и т.п.). И это — в момент пика перестроечного энтузиазма, когда еще возлагали на рынок самые радужные надежды.

Но это мое мнение о приведенном выше тезисе сейчас неважно. Важно, что сущностная характеристика советского проекта (значительное обобществление собственности производственного назначения) возведена в ранг его «несовместимого с жизнью» дефекта.13

Отвергая характерное для советского проекта обобществление производства (и неразрывно связанную с этим плановость хозяйства), критики из числа коммунистов обходят, как неpазpешимую загадку, поpазительную эффективность советской экономической системы и пpичины ее хpупкости. Удивительное дело: Н.И.Рыжков до сих поp считает своей заслугой пpинятие законов о коммеpческих банках и о коопеpативах — тех законов, котоpые нанесли сокpушительный удаp всей советской хозяйственной системе. И я не слышал, чтобы лидеpы КПРФ сделали по этому поводу какие-либо комментаpии. Они согласны с Н.И.Рыжковым?

Отвеpгая главное в производственной системе, «левые» кpитики логично отвергают и возникшие на ее основе отношения в сфере распределения. Во многих документах КПРФ сказано, что в будущем «обновленном социализме» будет искоренена уравниловка. Использование жаргонного слова «уравниловка» делает, конечно, утверждение весьма туманным, и его приходится толковать, выявляя смысл. Однако все, в общем, соглашаются, что речь здесь идет о распределении не по труду — о перераспределении заработка в пользу менее ловких и трудолюбивых, ущемляя работящих. А.Н.Яковлев выражался более точно, выступая против «поpожденной нашей системой антиценности — пpимитивнейшей идеи уpавнительства». Он вполне корректно и правильно называл эту сторону советского строя уравнительством, воплощением уравнительного идеала.14

А.Н.Яковлев, однако, приврал, будто уравнительство — порождение советского строя. Распределение не по труду, а по едокам, в той или иной мере присуще всем обществам.15 К минимуму оно было сведено, на короткий исторический период, лишь на Западе, в эпоху «дикого капитализма». Уже тот опыт показал, что доведенное до логического конца устранение уравниловки — бессмыслица, распад любого общества. Даже на Западе произошел впечатляющий откат к «уравниловке». Не будем уж о Швеции или ФРГ, возьмем страну самого чистого капитализма — США. Здесь каждый едок, хоть в негритянском гетто, хоть в особняке Рокфеллера, на абсолютно уравнительной основе получает ежегодно крупную сумму в виде субсидий на продовольствие (сельское хозяйство в США, в Европе и тем более в Японии сидит на бюджетных дотациях, которые в СССР и не снились). Большую сумму каждый американец получает в виде благ от науки, финансируемой государством, и т.д. Более того, крайний неолиберал Фридман предлагает даже платить каждому американцу, чьи доходы не достигают некоторого минимума, «отрицательный налог» — доплачивать до этого минимума.16 И в этом нет ни капли социализма, просто забота о сохранности общества.

Если же говорить о социально ориентированном капитализме, то здесь уравнительная компонента просто огромна. И это — Запад, где индивидуализм охраняется, как зеница ока. Об Азии и говорить нечего, здесь капитализм вырос на основе общинности, и уравниловка использовалась как фактор экономического роста и спасения от Запада. И это — не только Тайвань или Корея, но и самая «западная» страна, Япония.

В советском укладе выдача минимума благ из общественных фондов не была «социальной помощью» или «социальной защитой». Само понятие «социальная защита» есть производное от формулы Гоббса «война всех против всех», которая предполагает, что в цивилизованном обществе приходится защищать «слабых» от гибели, предоставляя им минимум благ. В советской России человек имел на эти блага не гражданское, а естественное право (он рождался с неотчуждаемыми социальными правами). Право это возникло при наделении всех граждан общенародной собственностью, с которой каждый получал равный доход независимо от своей зарплаты.

Вот слова экономиста-антисоветчика Г.Х.Попова из книги-манифеста наших либералов «Иного не дано»: «Социализм, сделав всех совладельцами общественной собственности, дал каждому право на труд и его оплату… Надо точнее разграничить то, что работник получает в результате права на труд как трудящийся собственник, и то, что он получает по результатам своего труда. Сегодня первая часть составляет большую долю заработка». Попов признает, что большая часть доходов каждого советского человека — это его дивиденды как частичного собственника национального достояния. Это и есть экономическая основа уравнительства в советском проекте. Отрицать ее — значит отказываться от самой, пожалуй, существенной стороны советской социальной системы.