Итак, св. Амвросий отрицает, что император может компетентно судить о столь высоком предмете. Таково было веление времени, и такова истина. Он считал, что лучше умереть, чем допустить, чтобы при его попустительстве в Церкви возник подобный прецедент. И однако в случае насилия св. Амвросий отказывается от сопротивления, говоря, что не подобает епископу отстаивать веру и право Церкви силой оружия.
Что же касается мирских дел, он выражает готовность исполнить повеление императора: «Если он потребует уплатить подать, мы не станем возражать: с церковных владений уплачивается подать. Если он потребует землю, в его власти отобрать землю; никто из нас не будет этому противиться» (Амвросий, 33 (MPL, XVI, 33)).
Сходным образом высказывается св. Григорий: «Мне хорошо известна склонность нашего досточтимейшего повелителя, императора, который обычно не вмешивается в дела, подлежащие суду пресвитеров, из страха обременить себя нашими грехами» (Григорий Великий. Свод посланий, IV, 20 (MPL, LXXVII, 689)). Он не отстраняет императора вообще от всякого суда над пресвитерами, а только замечает, что существуют дела, подлежащие рассмотрению исключительно церковного суда.
16. Устанавливая такое исключение, святые епископы преследовали одну цель: предупредить вмешательство в дела Церкви не слишком преданных христианству императоров, которые могли бы помешать ей исполнять её служение. Однако те же епископы не выказывали недовольства, если светские правители вмешивались в церковные дела, употребляя свою власть на сохранение, а не на нарушение порядка в Церкви, на утверждение дисциплины, а не на её уничтожение. Ибо ввиду того, что Церковь не обладает властью принуждения - более того, не должна к ней стремиться (я говорю о принуждении средствами государственной власти), дело благочестивых правителей - поддерживать христианство правильными законами и указами, а также исправительными мерами.
Следуя этому принципу, св. Григорий одобряет распоряжение, отданное императором Маврикием некоторым епископам, чтобы те не принимали к себе соседних епископов, изгнанных варварами. Св. Григорий призывает этих епископов подчиниться указу императора (Там же, I, 45 (MPL, LXXII, 508)). Но когда тот же император увещевает его примириться с епископом Константинополя, св. Григорий доказывает, что не может этого сделать иначе, кроме как при определённом условии. Однако он вовсе не ссылается при этом на свой иммунитет, то есть неподсудность имперским властям. Напротив в письме Маврикию он признаёт, что тот исполнял долг благочестивого государя, повелев епископам сплотиться, и обещает со своей стороны сделать всё, что будет дозволено его совестью (Григорий Великий. Свод посланий. V, 20-21 (MPL, LXXVII, 744, 748)).
Глава XII
О ДИСЦИПЛИНЕ В ЦЕРКВИ, ГЛАВНЫМ ОБРАЗОМ О ТОЙ, ЧТО ПРИМЕНЯЕТСЯ В НАКАЗАНИЯХ И ОТЛУЧЕНИИ
1. Теперь нам следует кратко рассмотреть вопрос о церковной дисциплине, изложение которого мы до этого момента откладывали. Большей частью церковная дисциплина зависит от власти ключей и от духовной юрисдикции. Для лучшего понимания вопроса выделим в Церкви два раздела: клир и народ. Я пользуюсь словом «клир» по причине его общеупотребительности и обозначаю им (хотя и неточно) тех, кто исполняет различные служения в Церкви. Сперва мы поговорим об общей дисциплине, которой должны подчиняться все верующие, а затем перейдём к клиру, имеющему, помимо общей, собственную дисциплину.
Так как некоторые люди настолько ненавидят дисциплину, что самое имя её внушает им ужас, нужно показать им их неправоту. Если ни одно сообщество, ни один дом, как бы малы они ни были, не в состоянии существовать без дисциплины, то гораздо потребнее она в Церкви, которая должна быть устроена лучше любого хорошего дела и любого сообщества. Поэтому если учение Господа нашего Иисуса есть душа Церкви, то дисциплина подобна нервам, соединяющим члены тела и удерживающим каждый член в должном положении и состоянии. Таким образом, все желающие упразднить дисциплину или препятствующие её укреплению на деле добиваются полного разрушения Церкви независимо от того, делают они это осознанно или неосознанно. Ведь если каждому позволить делать, что он хочет, к чему это в конце концов приведёт? Но такая вседозволенность действительно наступила бы, если бы проповедь учения не сопровождалась частными обличениями, исправительными мерами и прочими вспомогательными средствами, призванными поддержать учение и не позволить выхолостить его. Таким образом, дисциплина подобна узде, которой укрощают и обуздывают восставших на вероучение, и шпорам, с помощью которых подстегивают медлительных и нерадивых, а также отцовской розге, служащей для того, чтобы незлобиво и с христианским терпением наказывать совершивших более тяжкие прегрешения. Итак, мы видим, что Церковь подвергается опустошению и разрушению, если не будет средства сдерживать народ в повиновении Господу. Поэтому необходимость взывает к тому, чтобы найти такое средство. Но единственное средство - то, что заповедано Иисусом Христом и всегда применялось среди верующих.
2. Первоосновой дисциплины служат частные отлучения. Другими словами, если кто-то не желает исполнять свой долг добровольно, ведёт себя заносчиво, не хочет жить честно или совершает заслуживающий порицания поступок, он должен подвергнуться обличению, и всякий христианин обязан приложить старание к тому, чтобы в случае необходимости обличать ближних. Но в первую очередь эта обязанность возложена на пасторов и пресвитеров, ибо их служение подразумевает не только публичную проповедь, но и особое, по домам, наставление тех, в отношении которых публичная проповедь окажется недостаточно действенной. Об этом говорит св. Павел, когда сообщает, что учил эфесян как всенародно, так и по домам, и заявляет, что чист от крови всех (Деян 20:20-26), поскольку день и ночь непрестанно со слезами учил каждого из них (Деян 20:31). Ибо вероучение только тогда являет силу и приносит плоды, когда служитель не просто провозглашает перед всем собранием, как должно жить, но находит способ и средство побудить к правильной жизни нерадивых или противящихся учению. Если же согрешивший воспротивится таким увещеваниям или, упорствуя в дурной жизни, пренебрежёт ими, то, по заповеди Иисуса Христа, после второго предупреждения в присутствии двух или трёх свидетелей он должен предстать перед церковным судом. Далее его подвергнут нелицеприятному обличению, дабы публичным авторитетом Церкви принудить к послушанию, смирению и повиновению. Но если он и тогда не повинится, а будет упорствовать в дурных делах, то подлежит исключению и изгнанию из христианского общества как позорящий Церковь (Мф 18:15-17).
3. Но так как в этом месте Иисус Христос говорит лишь о сокрытых и тайных пороках, нам следует сделать различие между грешниками. Одни из них суть тайные, а другие явные, или всем известные. Что касается первых, то Иисус Христос, обращаясь к каждому христианину в отдельности, даёт такую заповедь: «Если же согрешит ... брат твой, пойди и обличи его между тобою и им одним» (Мф 18:15). О явных грехах св. Павел говорит Тимофею: «Согрешающих обличай пред всеми, чтоб и прочие страх имели» (1 Тим 5:20). Но когда Иисус Христос высказывается таким образом: «Если согрешит против тебя брат твой ...», - то эти слова можно понимать лишь в одном смысле: если кто-то согрешит и об этом будешь знать только ты, а других свидетелей не будет. Что же касается повеления, данного св. Павлом Тимофею об открытом обличении тех, кто отрыто грешит, он сам последовал ему в деле Петра. Так как прегрешение Петра представляло собой соблазн для всех, св. Павел обличил его не наедине, а перед всей Церковью (Гал 2:14). Так что будет справедливым и законным, если при исправлении тайных прегрешений мы соблюдём установленную Иисусом Христом последовательность, а имея дело с явными прегрешениями, сразу же обличим их перед Церковью, особенно если они представляют собой соблазн для всех.